Кирилл Метелица: К истории закрепощения белорусских крестьян в ВКЛ и Речи Посполитой

Кирилл Метелица: К истории закрепощения белорусских крестьян в ВКЛ и Речи Посполитой 19.08.2016 14:52

В последние годы в Беларуси наблюдается повышенный интерес к истории местных шляхетских родов. Реставрируются старинные замки, издаются научные монографии, выходят документальные фильмы. Ничего плохого в подобном интересе к собственной истории нет. Впрочем, как это часто бывает в подобных случаях, благое дело наших историков привело к довольно гротескным, если не сказать уродливым, результатам. Трудно без смеха смотреть на окончившего девять классов чиновника, заплатившего архивистам за свое “благородное” генеалогическое древо или на банку селедки, на которой изображен Михал Радзивилл “Рыбонька”. Белорусов стали пичкать рассказами о царившей в Речи Посполитой в “золотой век” шляхты социальной идиллии, а любое случавшееся в то время крестьянское восстание стали называть “бандитским”.

В первую очередь это касается так называемой “казацко-селянской” войны (1648 – 1651), во время которой на территории нынешней Беларуси шли полномасштабные бои между правительственными войсками и казацко-крестьянскими отрядами. Сегодня восставших называют “бандитами и садистами”, которые нападали на владения невинных благородных шляхтичей. О причинах же этого социального взрыва стараются не упоминать. Что ж, видимо, придется напомнить о том, как жилось нашим предкам под шляхетским ярмом.

Первые сведения о крепостничестве на белорусских землях относятся к первой половине XV века, когда в дошедших до нас документах крестьяне стали делиться на “людей похожих” (т.е. вольных) и “непохожих”. Свобода первых ограничивалась возможностью при выполнении определенных условий переходить от одного феодала к другому. Соответственно, “люди непохожие” подобного права не имели. Основанием для перевода свободного крестьянина в разряд “непохожих” служила “давность” его проживания на землях того или иного землевладельца. Несмотря на то, что в Статутах 1529 и 1566 года об этом ничего конкретного не говорится, из сохранившихся документов мы знаем, что срок этой “давности” равнялся 10 годам. Т.е., феодал мог ограничить свободу практически любого крестьянина, проживавшего на его земле 10 и более лет. Уже в Статуте 1588 года этот принцип был закреплен законодательно. Единственным шансом избежать неволи был довольно внушительный для простого крестьянина выкуп в размере 10 коп. Однако даже в случае уплаты выкупа крестьянин обязан был получить у своего феодала согласие на выход, в противном случае селянин объявлялся беглым и в случае поимки становился крепостным.

Другой формой превращения свободного крестьянина в крепостного было так называемое “закупничество”, когда селянин себя вносил в залог землевладельцу вплоть до отработки необходимой для погашения долгов суммы. К слову, подобным образом теряли свободу не только крестьяне, но и представители других сословий. Помимо этого существовала еще и бесправная, низведенная до рабского положения невольная челядь. Эта категория зависимых людей не могла освободиться ни при каких условиях и являлась собственностью феодала. Невольниками становились дети челяди, а также крестьяне, продавшие себя или своих отпрысков. Еще одним источником пополнения челяди были военнопленные, большую часть которых в Великом княжестве Литовском составляли татары или выходцы из Московской державы.

Уже к середине XVI века большая часть сельского населения ВКЛ была закрепощена. В это время основными крестьянскими повинностями были панщина, оброк и чинш. Если изначально панщина ограничивалась двумя днями в неделю, то после проведения волочной реформы (1557) и соответствующего роста феодальных хозяйств, эксплуатация крестьян значительно усилилась. В самом начале XVII века в некоторых поветах она достигала 5 дней. Тоже самое касается и денежного чинша. За первые 20 лет XVII века он вырос чуть ли не в 4 раза. Рост экономики и торговые интересы землевладельцев заставляли их использовать труд крепостных по максимуму. За отказ от выполнения тех или иных повинностей крестьян ожидали штрафы, телесные наказания, отрезание ушей и носа и, в некоторых случаях, смерть.

Само собой, что крестьяне как могли пытались сопротивляться этому процессу. Одной из самых действенных мер противостояния крепостнической эксплуатации являлись побеги. Поскольку согласно Привилею 1447 года и трем Статутам землевладельцы получили право на поиск беглых крестьян, то последние старались бежать от них как можно дальше. Одни переселялись в Московскую державу, другие же бежали в опустошенные кочевниками украинские степи, где становились казаками. Вряд ли будет большим преувеличением сказать, что довольно значительная часть украинских казаков являлась потомками белорусских крепостных. Впрочем, зачастую крестьяне убегали не дальше соседнего воеводства. Любопытно, что практически всегда селяне проявляли удивительную для того жестокого времени солидарность и укрывали своих беглых собратьев по несчастью. Так, в записях минского городского суда за 1600 год можно найти информацию о том, что жители деревни Оношки Минского повета несколько дней укрывали у себя беглых крепостных и “на Русь, где далеко их поотпровожали”. Нужно отметить, что уже в первой половине XVII века побеги крестьян стали носить столь массовый характер, что в некоторых поветах (в первую очередь, восточных) Речи Посполитой количество населения сократилось примерно на треть.

Для разрешения конфликтных ситуаций со своим хозяином, крестьяне порой прибегали и к коллективным жалобам.. Тут стоит сказать несколько слов о том, что зачастую трудом крепостных пользовался не лично землевладелец, а его управляющие и арендаторы. Последние, арендуя землю лишь на определенное время, были заинтересованы только в скорейшей и по возможности максимальной выгоде, потому старались выжимать из крестьян все соки. Недовольные арендаторами крестьяне писали своему хозяину о тех притеснениях, которые им чинят. Справедливости ради стоит сказать, что зачастую крупные феодалы удовлетворяли просьбы своих крестьян по удалению того или иного арендатора. Впрочем, дело тут не столько в гуманизме землевладельцев, сколько в их беспокойстве за порчу их “средств производства”.

Вообще, “коллективные письма” крестьян своим хозяевам были довольно распространенным явлением в Речи Посполитой. Во всяком случае, на первых порах ее существования. Так, в 1615 году крестьяне Чечерской волости требовали перевести их с натурального налога на оброк. В 1603 году жители деревни Головенчицы Свержанской волости требовали освободить их от подводной (обязанность бесплатно предоставлять средства перевозки солдат, чиновников и т.д.) повинности.

Когда мирные способы борьбы с феодальной эксплуатацией были недейственны, крепостные хватались за топоры и косы. Впрочем, здесь стоит сделать поправку на то, что, как правило, вооруженные выступления селян были направлены против какого-либо конкретного человека – самого землевладельца, арендатора, управляющего и т.д. Во второй половине XVI века в белорусских землях время от времени вспыхивали небольшие крестьянские волнения, которые феодалы подавляли либо силой, либо, что случалось намного реже, попыткой договориться с вожаками восстаний. Однако уже в первой половине XVII века, когда вдобавок к усилившейся экономической эксплуатации добавились еще и религиозные проблемы (имеются в виду последствия заключенной в 1596 году Брестской церковной унии), сопротивление крестьян становилось все более ожесточенным. В судебных книгах того времени зафиксировано множество случае потрав, высечки лесов, нападений на поместья и вооруженных восстаний крепостных практически во всех поветах. Очень часто голодные крестьяне, вооружившись топорами и косами, нападали на панские амбары, из которых вывозили все зерно. На прошедшем в 1611 году вальном сейме отмечалось, что “в разных местах много людей, которые не уважают права”. Речь, само собой, шла о вышедших из подчинения крепостных, которые “не уважали права” эксплуатировавшей их шляхты. Тут стоит сделать небольшую оговорку и сказать, что заполонившие ВКЛ вооруженные селяне были не столько восставшими, сколько отчаявшимися. Дело в том, что к этому времени на белорусских землях вот уже несколько лет бесчинствовали проходившие через них к Смоленску и на Москву солдаты короля Сигизмунда III. Разозленные невыплатами причитающихся денег, они срывали свою злость на местном населении, грабя и сжигая города и деревни. Еще в 1610 году Канцлер великий литовский Лев Сапега писал, что солдатня превратила здешние края “в ничто”.

Однако самым главным социальным потрясением на тот момент было разразившееся в украинских землях восстание казаков под предводительством Северина Наливайко, которое в 1595 году перекинулось и на территорию ВКЛ. Войска мятежного гетмана Запорожского (дети и внуки бежавших из Литвы “на Русь” крепостных) захватили Могилев, где устроили дикую резню, после чего пошли на север, где сумели дойти до стен Орши. Вдохновленные появлением Наливайко, восстали белорусские крепостные крестьяне, которые принялись громить панские усадьбы и мстить своим угнетателям. Восстание это сопровождалось невиданной доселе в этих краях жестокостью. Доведенные до отчаяния крепостные не щадили ни женщин, ни детей. Что уж тут говорить о правительственных войсках? Восставшим выкалывали глаза, отрубали руки и ноги, заливали в горло свинец и сдирали с них кожу. Многие деревни были сожжены, а все их жители посечены от мала до велика. Восстание удалось подавить с большим трудом, однако такого кошмара белорусские земли еще не видели. Тогда всем казалось, что подобный ужас больше никогда не повторится. Увы, элита Речи Посполитой не вынесла из него никаких уроков и с каждым годом лишь усиливала эксплуатацию крестьян. Пройдет всего полвека, и зерна социальной ненависти дадут новые кровавые всходы.