Иван Мартынов: Оборона Могилёва и творчество Константина Симонова

Иван Мартынов: Оборона Могилёва и творчество Константина Симонова 02.05.2016 13:45

Константин Михайлович Симонов родился в 1915 году в Петрограде и к началу Великой Отечественной войны вошёл в плеяду известных лучших советских военных писателей. Наверное, в этом ранге он бы и остался в литературе, если бы не его «второе рождение» 12-13 июля 1941 года в городе Могилёве. Здесь он родился духовно, и его духовной матерью стала «Оборона Могилёва». До последних дней жизни для писателя оборона Могилёва и его защитники стали камертоном, по которому он сверял не только свою жизнь, но и события периода Великой Отечественной войны, поступки её участников. И когда настало время, он пожелал обрести вечный покой на земле духовной матери. Симонов считал, что оказался в живых случайно и должен был остаться там, где полегли в первые дни войны лучшие наши солдаты. В свои последние минуты жизни он поднялся до невиданных духовных высот, завещав детям развеять свой прах над Буйничским Полем, Полем четвёртым воинской славы, где решалась судьба Советского Союза, Полем, каждая пядь которого полита кровью наших защитников, Полем, на котором он увидел зарю Победы. Перед мужеством защитников Могилёва оказалась бессильна круповская сталь танков Гудериана, невиданное коварство врага. Защищая Могилёв, каждый защитник знал, что он защищает Москву, об этом их просило руководство страны. Под Могилёвом фашистская Германия впервые потерпела стратегическое поражение с самого начала Второй мировой войны. Это был ещё и протест Симонова против несправедливого долгого замалчивания подвига защитников Могилёва, достойной оценки общего подвига воинов и населения Могилёва, клеветы на отдельных организаторов славного подвига, которая не снята до сих пор. Невозможно понять творчество Симонова без детального знания обороны Могилёва, как невозможно оценить значение обороны Могилёва без детального знания истории и обстоятельств создания и появления в печати произведений Симонова. 
В своём исследовании мы основноё внимание уделим проблемным вопросам истории «Обороны Могилёва».

Оборона Могилёва

Обороне Могилёва посвящено множество статей и монографий, но мы не стали глубже и объемнее понимать величие и значение подвига защитников Могилёва в контексте, прежде всего, Великой Отечественной войны, аналога которому нет в истории человечества. Уходит время личной памяти (продолжительность её не более полувека), продолжается практика исчезновения архивных документов, всё меньше остаётся живых свидетелей, в результате чего даже местные молодые историки и публицисты уже начинают подвергать сомнению как продолжительность обороны Могилёва, так и подвиг населения города. С подачи маршала Ерёменко считается, что Могилёв оборонялся с 3–го по 26-го июля 1941 года в течение 23 дней. Эти утверждения стали каноническими. Но реальные события позволяют расширить указанные временные рамки. И в пользу этого утверждения говорят следующие факты.

За первую неделю войны немцы продвинулись до Бобруйска (28 июня) и Березино и их средняя скоростьпродвижения составляла 50 - 60 километров в сутки. Опьянённые успехами первых дней, немцам казалось, что один-два дня перехода, и они триумфально войдут в Могилев с разных направлений – Минска и Бобруйска. Утром 29 июня 1941 Гальдер записал в своём дневнике: «Я надеюсь, что ещё сегодня он (Гудериан – И.М.) овладеет мостами через Днепр у Рогачёва и Могилёва и тем самым откроет дорогу на Смоленск и Москву. Только таким образом удастся сразу обойти укрепление русскими дефиле между Днепром и Западной Двиной и отрезать расположенным там войскам противника пути отхода на Москву.» (Ф.Гальдер. Военный дневник, т. 3, кН. 1, с. – 59)

Кто остановил стремительное движение фашистов? Ведь в Могилёве не было регулярных военных частей. И почему после 8 июля немцы вновь стремительно стали продвигаться к Москве? 10 июля они захватили Витебск, а 18 – Смоленск, в результате чего путь на Москву был открыт.

К.Ворошилов вспоминал: «Только в первые дни моего пребывания на Западном фронте в тыл врага было отправлено сначала десять крупных групп по сто человек в каждой, а затем пятьсот человек в составе мелких групп – в основном для выполнения диверсионных заданий. А незадолго перед моим отъездом было переброшено еще 28 диверсионных групп. (Ворошилов К.Е., Срочное поручение, Солдатами были все, Мн., 1968г..с.-25).

Справка. Ворошилов находился в Могилёве с 27 июня по 1 июля 1941. А сколько людей было отправлено в тыл врага до приезда Ворошилова – неизвестно. По линии могилевских управлений НКГБ и НКВД уже на второй день войны направлялись группы своих сотрудников в районы для организации истребительных отрядов и проведения диверсионной работы. Могилевчане обороняли город, сражаясь с врагом на дальних подступах ещё до прибытия воинских соединений.

Могилёв организационно был готов к обороне ещё до начала войны. И это не преувеличение. Географическое расположение Могилёва ничем не отличается от расположения Витебска или Гомеля, одинаковые, если не лучшие, были условия для организации обороны этих городов. Но почему отличился Могилёв? Красноречивый пример. Весной 1941 года союзная комиссия НКВД проверяла состояние местной противовоздушной обороны в республике (МПВО), были вскрыты вопиющие факты, в которых, по мнению комиссии, был виновен военный отдел ЦК КП(б)Б. Были ли предприняты действия по устранению отмеченных недостатков? Продолжалась прежняя беспечность в условиях наближающейся войны, что и обнаружилось в столице в первый день войны. «Созданная 22 июня 1941 года городская комиссия МПВО Минска не имела плана противовоздушной обороны города. Не оказалось его и в городской военной комендатуре, и, судя по некоторым данным, в штабе Западного военного округа.» (1941 год. Страна в огне: историко-документальное издание в 2 кн., М., кн. 1, 2011г., С .-336). В Могилёве же бойцы МПВО прошли основательную подготовку и чётко работали на протяжении всего периода обороны Могилёва, начиная с первого дня войны. Малоизвестный факт. 21 июня 1941 года на базе железнодорожного узла в Кричеве проводились учение ОСОАВИАХИМА по борьбе с воздушным десантом. Учения были на столько масштабными с использованием авиации с максимальным приближением к реальным условиям, что кто-то донёс в Москву о выброске немцами десанта в районе Кричева.

После обеда 22 июня команда МПВО города была в сборе без объявления. Очевидно, на высоком уровне была организована в школах и учебных заведениях военная подготовка молодёжи. В этом заслуга всех ветвей власти: партийной, комсомольской, советских органов власти, особенно силовых структур. С введением военного положения вся полнота власти перешла к облвоенкому полковнику Воеводину. К вечеру 22 июня Могилёв стал превращаться в военный лагерь, горком комсомола смог вызвать 300 комсомольцев (представьте уровень чёткости работы, был солнечный воскресный день, когда многие отдыхали за пределами города), обеспечил их красными повязками и направил в помощь милиции для охраны города. Мотором обороны Могилёва стал полковник Воеводин, роль которого почему-то ускользнула от исследователей. Он имел опыт борьбы с басмачами, представлял чётко характер войны, поэтому сразу приступил к накоплению оружия, боеприпасов, снаряжения. В условиях неразберихи, паники в республике, направил в Гомель машины и сумел привезти с химзавода 10 тонн горючей жидкости. Организовал обследование всех армейских складов для сбора всего, что могло потребоваться для обороны. По городу собрали всю колючую проволоку, что дало возможность опоясать ею в два ряда передовые позиции. Устаревшие учебные танкетки приспособили как неподвижные орудийные и пулемётные расчёты. На первых порах опорой Воеводина стали курсанты межкраевой школы НКГБ-НКВД, а также прибывающие с западных областей пограничники и милиция, а затем прибывшие в город курсанты и руководящий состав Минской и Гродненской школ милиции. 23 июня начали формироваться истребительные отряды для борьбы с диверсантами и борьбы с танками, курсанты межкраевой школы были разбиты на сотни и с 25 июня они были выведены за город (в Витебске формирование отрядов народного ополчения для обороны города началось 5-6 июля, а в Гомеле – с 9 июля). Были сформированы группы сотрудников чекистов и милиции, которые направлялись в западные районы области для организации местных истребительных отрядов и партизанских отрядов. Наиболее известная из них Осиповичская группа под руководством Сумченко С.С.

Могилевчане сумели эвакуировать все промышленные предприятия, весь подвижный железнодорожный состав, в том числе и паровозы, которые подлежали ремонту. Могилёв единственный город, в котором фашисты потерпели предбоевое поражение. А именно.

Тевтоны основательно подготовились к войне, они сумели внедрить во многие организации своих шпионов, резидентов, которые с началом войны приступили к работе. Немцы полагали, что они сходу займут Могилёв, применив свою обычную тактику: подвергнуть город массированным бомбардировкам, цели которым укажут ракетчики, посеют панику засланными паникёрами и замаскировавшимися предателями, выбросив опытных многочисленных парашютистов-диверсантов, которые парализуют органы власти, выведут из строя узлы связи.

Могилевчане своими силами сорвали коварные планы врага. Уже после первого налёта на Могилёв 25 июня истребительные отряды ловили ракетчиков. Так отряд студентов пединститута на Луполовском лугу словил двух ракетчиков. Посты МПВО быстро сообщали очаги пожаров, районы выброса парашютистов, которые блокировались и уничтожались милицией, истребительными отрядами, народным ополчением. А если некоторым диверсантам и удавалось скрыться, то население не оставалось в стороне.

По рассказу курсанта Могилёвской школы милиции Белкова, перед его группой, обнаруживших в воздухе десант, была поставлена задача – взять пленных, чтобы получить от них информацию о намерении противника. Курсанты позволили парашютистам приземлиться и стали их окружать на большой территории, поросшей кустарником. Но не имеющие опыта борьбы с подготовленным противником, курсанты действовали нерешительно, рано обнаружили себя. Завязался бой, в результате которого 5 диверсантов были убиты, но троим удалось скрыться. На второй день, к радости курсантов, беглецов они обнаружили убитыми на обочине дороги близ деревни недавнего боя. В ближайшей хате деревни им сообщили, что колхозники наблюдали за схваткой курсантов с десантом и проследили, куда бежали и где скрылись беглецы. Ночью колхозники их добили, все диверсанты были ранены.

Ещё более яркий пример участия населения в обезвреживания диверсантов приводит начальник школы НКГБ, когда старший полотёр школы задержал лично двух диверсантов. И вот как, по его рассказу это произошло. «Рано утром моя соседка пришла ко мне и говорит: «Никитич, у меня в саду сидят каких-то двое мужчин и разговаривают не по нашему.» Я взял колун и спрятал его под полу пиджака, пошёл к соседке в сад, как бы не обращая внимания на сидящих двух мужчин на скамейке в саду, поравнявшись с ними, выхватил колун и скомандовал: «Руки в верх!» С поднятыми руками вывел их на улицу, где два красноармейца помогли мне доставить шпионов в милицию.» Можно представить о масштабах диверсионной борьбы, если только по линии НКГБ было обезврежено более 200 диверсантов и милицией 150. Их было очень много, немцы не считались с потерями, поэтому через некоторое время был отдан приказ о расстреле диверсантов и ракетчиков на месте. Не было сил и возможностей брать их в плен и создавать для себя трудности.

Через город шли огромные потоки беженцев, немцы пытались использовать и этот канал засылки диверсантов, но была налажена чёткая работа милиции и при малейшем сомнении подозреваемые задерживались, не обращая вниманием на чины и звания. Пережившие оккупацию города жители, в своих воспоминаниях отмечают чёткую работу милиции и чекистов, помощь населения по выявлению подозрительных лиц. Как пример, 29 июня группа диверсантов в форме НКВД проникла на улицы города, но тут же была обнаружена оперативными работниками и блокирована. В скоротечной перестрелке диверсанты были уничтожены, понесли потери и защитники города, погиб начальник городского отделения уголовного розыска Алексей Семёнович Баньковский и несколько рядовых сотрудников. Даже захваченные в плен немецкие лётчики были одеты в форму советских бойцов, чтобы легче им было затеряться среди местного населения. 19-22 июля НКГБ дважды в ночное время провело тотальную проверку всех жителей города, в ходе которых выявили большую группу диверсантов и ракетчиков. В результате принятых мер, локальные очаги панического настроения быстро локализовались и ликвидировались. Первыми сбежали, оставив рабочие места, работники торговли и общепита (почему-то эта картина всех городов, в том числе и Москвы, когда там 19 октября 1941 было объявлено осадное положение). Чётко сработал горком комсомола, он бросил клич и молодые люди – студенты учебных заведений - стали за прилавки магазинов, стали работниками ресторанов и столовых, что жители города не заметили перемен. В городе не возникало положение, когда мародёры и диверсанты правили бал. Можно как-то понять такую ситуацию в Белостоке, но как можно было допустить её в Минске с 26-го июня. И чем оправдать, что «трагическая весть о захвате Минска стала, судя по всему, известна как командованию Западного фронта, так и Москве, лишь к концу 30 июня.» [Ирина Воронкова. Минская эпопея, июнь 1941-го/ Ирина Воронкова// Бел.думка, № 7, 2011, с. 66-73]/

Город жил напряжённой суровой жизнью, когда сдавали нервы даже у некоторых военных. Так начальник штаба МПВО Сергиевский, узнав о первом бое наших артиллеристов с фашистскими танками ещё на подступах к Могилёву, поднял крик: «Танки в городе, спасайся кто может!» - и пытался объявить об этом по радио, но рядовые бойцы не пустили его к микрофону. Сбежавшего Сергиевского задержали, судили, расстреляли. Рядовые защитники отмечают, что это подействовало.

Будоражило в городе обстановку и республиканское руководство. Первыми появились в Могилёве не позднее 24 июня, бросив домочадцев в Минске, Пономаренко П.К. и командующий Западным фронтом Павлов Д.Г., правительство прибыло 25-го июня. Как отмечает в своём дневнике полковник Воеводин, 24 июня его пригласил к себе Павлов и в присутствии Пономаренко, маршала Шапошникова и секретаря обкома Макарова приказал взорвать мосты, пообещав его расстрелять, если в течение 24 часов приказание не будет выполнено. 

Правительство и работники ЦК покинули Могилёв на 25 машинах под усиленной охраной, по всем данным, не позднее 3 июля. Эту кавалькаду машин наблюдали жители Могилёва. Но, несмотря на бегство вслед за правительством областного руководства и некоторых лиц районного масштаба, город готовился к обороне.

С прибытием 27 июня в город первых военных во главе с командующим 61-ым стрелковым корпусом генерал-майором Ф.А.Бакуниным началась активная работа по организации обороны Могилёва, создание защитных сооружений, противотанковых рвов, окопов, траншей, бункеров, надолбов. По существу, начало обороны Могилёва следует исчислять датой не позднее 1 июля 1941 года, когда к городским истребительным отрядам добавились военные подразделения, перед которыми была поставлены задачи: используя естественные преграды – речки, болота, овраги, - не вступая в затяжные бои, наносить врагу из засад удары на дальних подступах к городу, вести ближнюю и дальнюю разведку, захватывать у противника вооружение и боеприпасы, создавать на дорогах лесные завалы, взрывать мосты и минировать возможные пути продвижения противника. Тем самым дать возможность городу воздвигнуть оборонительные сооружения. Истребительные отряды старались взрывать мосты вместе с фашистской техникой в самый последний момент, чтобы дать возможность перейти на правый берег реки отступающим нашим группам солдат. Местные истребительные отряды в ночное время в сопровождении проводников проникали глубоко в тыл врага и наносили чувствительные удары по врагу. Своими вылазками они уничтожили много немецких танков и орудий, другой техники.

Вот типичная картина боевых действий того времени, как его описывает младший лейтенант Ларионов, командир 4-й роты 514 полка. «30 июня роте было приказано начать разведку на Бобруйском направлении, усилив её пулемётным взводом, двумя противотанковыми пушками и двумя полковыми орудиями. В распоряжение предоставили 6 автомашин ЗИС-5. Утром 1-го июля, перебрасывая бойцов машинами и пешша, в 10-11 километров за Чичевичами (60 километров от Могилёва) встретились с отступающими красноармейцами, которые сообщили данные о наступающих немцах. Выбрали удобную позицию и приняли бой с танками и вражескими мотоциклистами. Рота, уничтожив 3 мотоцикла с солдатами, 3 немецких танка, создала пробку на шоссе. Затем, обнаружив приближающую танковую колонну врага, отошла за реку Друть, где занимал оборону 174 - отдельный противотанковый полк. Сапёры готовили мост к взрыву, минировали танкоопасные места.

Подъехавшие два немецкие танка, были подбиты – один артиллеристами, а второй был подорван вместе с мостом. После этого два дня немцы не тревожили наших солдат.»

Аналогичные бои развернулись на левом берегу Березины, на минском направлении. Здесь 4-5 июля на реке Друть насмерть стояли артиллеристы под командованием капитана Хигрина, который за эти бои получил звание Героя – посмертно.

6-7 июля развернулись жестокие бои в сражении за городской посёлок Белыничи, (для примера, два дня оборонялись Витебск и Смоленск), который несколько раз переходил из рук в руки и в обороне которого принимали активное участие сводный отряд сотрудников райотдела милиции. В этих боях принимал участие и 51-й танковый полк 20-го мехкорпуса генерал-лейтенанта А.Г.Никитина под командованием И.И.Якубовского.

А в это время, начиная с 28 июня, по плану Бакунина город начинает превращаться в неприступную крепость. Каждый день до 40 тысяч населения выходит на рытьё окопов, траншей. Их протяжённость составила около 25 километров. Город был опоясан противотанковым рвом. Население помогло соорудить землянки для людей с двухметровым накатом, укрытия для лошадей, укрытия для боеприпасов.

Некоторые исследователи подвергают сомнению приводимую цифру работающих на сооружении оборонительных сооружений, дескать, по их мнению, не сходится дебит с кредитом по человеческим ресурсам. Да, город проводил эвакуацию фабрик и заводов с обслуживающим персоналом, организованно провёл мобилизацию населения, часть населения ушло в тыл пешком. Всё это так. Но рыть окопы вышли не только жители города, но и пригородных сёл, оставшиеся в городе беженцы. Такой объём земляных работ под непрерывными бомбёжками, при недостатке шанцевого инструмента был под силу большой массе людей, которые работали и днём, и ночью до кровавых мозолей. К сожалению, воспоминаний рядовых могилевчан, участников трудового фронта, сознательно не собирали. Как отмечал в своём дневнике Воеводин, «массы людей на рытье окопов, массы в народном ополчении». Вдобавок следует учитывать, что планом Бакунина возведение баррикад, оборонительных сооружений в самом городе было поручено населению под руководством корпусного инженера. Помогали даже десятилетние дети, которые из ближайших деревень привозили на лошадях молоко и другие продукты на передовые позиции. Инженерные работы были закончены к 7-му июля.
Все военные в своих воспоминаниях не просто констатируют, а особо подчёркивают вклад населения в подготовке к обороне Могилёва и во время обороны его.

Так, начальник оперативного отдела 172-ой дивизии майор Катюшин, которому поручили возглавить оборону северной части города, когда противник форсировал Днепр у Шклова 11 июля, отмечает. Он с помощью населения отремонтировал повреждённую во время бомбёжек систему обороны, возвёл новые баррикады. Каждое здание по Первомайской улице и железнодорожный вокзал превратились в дзоты с бойницами и замурованными окнами первых этажей. Даже официанты ресторанов и столовых во время боёв становились бойцами.
Сводный полк Катюшина - до 600 человек – последним покидал Могилёв в ночь с 27 на 28 июля. Эту дату и следует считать датой окончания обороны Могилёва, а не 26 июля.

Перед этим майор Катюшин попросил население собрать им на 2-3 дня продуктов. Население города поделилось с бойцами своими скудными запасами.
Бакунин в своих воспоминаниях отмечает, настаивает, чтобы при написании истории обороны Могилёва отметили особый вклад населения, без помощи которого город не смог бы продержаться в течение месяца.

Мы не будем подробно останавливаться на активной фазе обороны Могилёва. Она более-менее описана подробно и точно. Несколько иная картина с выходом защитников из окружения, которая проходила несколько иначе. Считается, что наши защитники покинули город в ночь на 26 июля. В действительности, защитники выходили частями по разным направлениям и в разное время. Хотя по плану, разработанному Бакуниным, предполагалось собраться на левом берегу Днепра и вместе прорываться в направлении Чаус, при этом переправу 172-й дивизии через Днепр планировалось прикрыть артиллерией корпуса. Кто внёс изменения в намеченном плане, что 172-ая дивизия выходила самостоятельно и в противоположном направлении? Кто отдал приказ об ослаблении наших позиций в районе Чаус? А дело обстояло так. 1-ая Московская моторизованная дивизия попала в окружение в районе южнее Борисова, её командующий полковник Я.Г.Крейзер был ранен и эвакуирован в тыл. Командование принял полковник В.А.Глуздовский, который сумел вывести из окружения в распоряжение корпуса Бакунина 1200 бойцов без техники с ручным оружием и небольшим количеством боеприпасов. Бакунин поручил полковнику Глуздовскому оседлать дороги на Чаусы и Пропойск (Славгород). Но накануне выхода корпуса Бакунина из окружения остатки Московской дивизии без предупреждения покинули свои позиции и двинулись к линии фронта. Кто отдал такой приказ? По косвенным сведениям приказ поступил из штаба фронта.

Полковник Воеводин считал необходимым продолжать оборону Могилёва, хотя не было уже и боеприпасов, и продовольствия. Бакунин и командующий 13-ой армией в это время генерал-лейтенант Герасименко В.Ф. проявили мужество и приняли решение прекратить оборону Могилёва, продолжение которой предоставило бы фашистам возможность «избиения младенцев». 

Реакция руководства последовала незамедлительно. Герасименко был освобожден от должности, 61-ый корпус необоснованно расформирован. И в это же время 1-ая Московская дивизия была награждена орденом и в октябре месяце преобразована в гвардейскую, и ей не напоминали, что она дважды была в окружении.

Полковник Воеводин выходил с группой защитников в ночь с 26 на 27 июля, после взрыва моста через Днепр, который обороняли до последнего мгновения, по нему предполагалась первоначально отход на соединение с основными силами корпуса всех защитников Могилёва. Героическая оборона Могилёва для немцев стала костью в горле, и, боясь гнева Гитлера, командование поспешило сообщить в Берлин ёще 10 июля, что Могилев захвачен. Об этом свидетельствуют любопытные факты. По воспоминанию комиссара 172-ой дивизии Л.К.Черниченко: «Под вечер к штабу подъехала в сопровождении нашего газика открытая легковая автомашина, на которой, понурив голову, сидел майор немецкой армии. В сопроводительной записке указывалось: «Сей майор из полка «Великая Германия» задержан нами у деревни Ново-Любуж. Он следовал по Оршанско-Гомельскому шоссе в могилёвский ресторан, направляю Вам по принадлежности.» Подполковник А.Щеглов.
Майор не удомевал: «По немецким сведениям Могилёв взят ещё в начале июля.»
Или ещё один эпизод. «24 июля на Минском шоссе были захвачены 3 немецкие штабные машины, которые следовали в Могилёв, несколько гитлеровцев было убито, в плен был захвачен офицер, у которого оказалась топографическая карта, с указанием переднего края фронта за Смоленском около Вязьмы. Офицер и мысли не допускал, что в Могилёве советские войска. В захваченных машинах оказалось много наградных знаков, несколько знамён и различных подарков. Пленный офицер показал, что эти награды

Константин Симонов и «Оборона Могилёва»

Симонов вошёл в литературу военным романтиком, его всегда привлекали люди корчагинского склада, корчагинской закваски. Это не удивительно. Он родился в семье кадрового военного, детство провёл в военных городках и командирских общежитиях. Его душевными чертами, потребностью стал армейский образ жизни с его чётким распорядком, дисциплиной, с готовностью пожертвовать собою ради других. И не будем забывать о том почёте и уважении, каким были окружены наши военные в то время. Командировка писателя, военного журналиста на локальный театр военных действий рассматривалась как почетная и лёгкая миссия. С таким чувством и ехал Симонов на Халхин-Гол, и в такой тональности писал свои репортажи и стихи. Там он задержался и пробыл некоторое время после прекращения военных действий, посетил еще раз вместе с Героем Советского Союза командиром танкового батальона Михайловым место Боин-цаганского сражения, где наши танкисты одни, без поддержки пехоты, атаковали и уничтожили, именно уничтожили, японскую дивизию. В этом сражении ярко проявился полководческий талант Жукова. Груда металла, человеческих трупов и костей ошеломило Симонова. Ему припомнилась картина Верещагина «Апофеоз войны», и он записал:

Но этот день я не сравню с вчерашним, 
Мы, люди, привыкаем ко всему,
Но поле боя было слишком страшным:
Орлы боялись подлетать к нему.

Но романтик быстро победил иные чувства. Симонов сам признавался позднее: «Было радостно, что мы в ней победили. Даже хотелось, чтобы японцы ещё раз полезли и чтобы мы их ещё раз разбили. Было романтическое ощущение войны, а не трагическое» [Л.Лазарев, Военная проза Константина Симонова», М.1974, с. -35]

Эта командировка обострила у Симонова ощущение приближающейся войны, оно было острее, чем у многих поэтов, у которых, как и у всего советского народа, преобладала мнение, что война – это дело военных. Такое мнение подтверждали события последних лет: разгром японцев на Халхин-Голе, а годом ранее и у озера Хасан, финская кампания. Он писал в газете «Известия» от 17 января 1941 года: «Два-три года назад наша поэзия изобиловала стихами, кончающимися на «а если»: «если завтра бой», «если враг нападёт». В этих стихах звучало законное чувство гордости за свою страну, за мощь своего народа. Но была в них некоторая доля непонимания того, какое трудное дело – война.»

За непонимание и благодушие, подогреваемое интернационализмом, мы дорого заплатили, особенно в начальный период войны (аналогичное положение и сейчас, когда мы воспитание толерантности посчитали важнее патриотического воспитания). Питательной средой такого настроения были и рассказы возвратившихся из немецкого плена участников Первой мировой войны. Алексею Николаевичу Толстому пришлось дважды выступать со статьями в августе 1941 года в газете «Красная звезда» против благодушия, охватившего часть наших воинов. Он писал, что простые немцы стали зверями, даже хуже. О немецких фашистах Толстой писал: «Зверями вас называть нельзя, - дикие звери жестоки, но не убивают для наслаждения убийством и не проливают крови себе подобных. Нельзя вас назвать и сумасшедшими – вы совершаете зверства обдуманно и планомерно.»

Почему Симонов лучше и доходчивее, правдивее других сумел выразить чувство воина на войне? Здесь одного таланта мало (он сам лично в поэзии первенство отдавал Твардовскому). Не только потому, что он не через рассказ постигал события, а сам влазил в личину воина. Чаще других был в шаге от смерти, Симонов «уговорил» моряков взять его с собой в боевой поход на подводной лодке, отправлявшейся минировать румынские порты. Он ходил в штыковую атаку вместе с пехотинцами, летал на самолёте на боевое задание. Находясь на Севере, Симонов уговорил моряков-разведчиков, отправлявшихся в тыл врага, взять его с собой. Разведчики должны были уничтожить артиллерийскую батарею и немецкую военную базу на Пикшуевом мысе. Вместе с четырьмя моряками, поджигавшими вражескую базу, был и Симонов. Писательское и журналистское кредо Симонова военной поры: «Меньше рискуешь - меньше видишь, хуже пишешь.» Не любил болтунов, которых корректно осаживал, обращаясь к сидящему недалеко солдату: «А что вы знаете об этом событии?» И в своих стихах он не над читателем, а создаётся впечатление, что сам читатель говорит. В это время Симонова переполняли чувства, необходимые поэту и писателю, о которых говорили Ф.М.Достоевский и Семен Гудзенко; «Если не задыхаешься в любви и горе – стихов не пиши. Они окажутся неестественными». Остановимся только на двух стихотворениях Симонова. Опубликованное в «Правде» 14 января 1942 года стихотворение «Жди меня» (его отказалась печатать родная «Красная звезда») с такой силой и глубиной выразило чувства, которые жили в душе каждого воина, что оно стало гимном любви и верности. Оно перепечатывалось десятки, сотни раз во фронтовых и армейских газетах, переписывалось от руки и посылалось с фронта в тыл и из тыла на фронт, его бойцы хранили вместе с самыми дорогими реликвиями в кармане гимнастёрки у сердца. Скольким воинам оно сберегло жизнь, укрепило уверенность, не все солдаты получали весточку с дома, оказавшегося на оккупированной территории. Второе стихотворение «Убей его» (первоначальное верное название «Убей фашиста» по политическим соображениям того времени было изменено), как сказал Михаилу Львову один из бойцов на Сандомирском плацдарме: «Я бы присвоил этому стихотворению звание Героя Советского Союза, оно убило гитлеровцев больше, чем самый прославленный снайпер».

Больше всего критика споткнулась на романе «Живые и мёртвые», измеряя его литературными мерками. Одни упрекала писателя, что Синцов малоподвижен, особенно в первой части романа. Сам Симонов о своём романе говорил: «Я считаю свою книгу историческим романом. А если бы персонажи её не были вымышленными, я бы назвал её документальной повестью.» По мнению других критиков, Симонов слишком в мрачных красках нарисовал события 1941 года, они не заметили, что в произведениях суровая, горькая правда реальных событий, но нет и тени безысходности.

По моему мнению, этот роман одновременно и документальная повесть, и исторический роман. При его создании рукой писателя водило знание событий.
Встретив войну в Борисове, он оставался в душе ещё военным романтиков. Но реальная картина войны, когда на твоих глазах люди сходят с ума, трусость и героизм, паника и твердая уверенность в победе, самоубийство и предательство, когда для ребёнка среди кромешного ада войны самым безопасным местом оказался лафет пушки, которую бойцы тащили от Бреста, повергло его в шок. Симонов не видел силы, которая могла бы остановить врага. От романтизма не осталось и следа. Его смятение усилилось от поездки по рокадной дороге от Борисова до Довска, после которой он направился в Могилёв по славгородскому шоссе. Проскочил дорогу 12 июля уже под носом у немцев. Могилёвская картина повергла его в новый шок: он увидел военный город, который жил суровой военной жизнью, без суеты, шумихи и неразберихи, работали парикмахерские, рестораны, в буфетах продавали пиво. В городе он увидел твердый порядок. Посещение назавтра Буйничского поля с громадой подбитых танков, мужество солдат и командиров, готовых драться с врагом до последней возможности без оглядки на соседей слева или справа, гордость воина за итоги своей работы, поразило Симонова. Его поразили рядовые бойцы и командиры, которые знали, что им предстоит сражаться в окружении, что они смертники, что не доживут до Победы, но все их мысли были, что обороняя Могилёв, они защищают Москву. Об этом и написал Бакунин в воспоминаниях, которые хранятся в областном краеведческом музее. Около часа командир полка Кутепов Семён Федорович «сдирал» с Симонова оставшуюся кожу романтизма, объясняя на пальцах, какая эта трудная работа война. Как трудно было ему сохранить боевой дух солдат, не дать полку прийти в расхлябанное состояние, когда через позиции полка в течение десяти дней проходили с запада на восток сотни и тысячи окруженцев. Пропуская их в тыл, надо было не позволить упасть боевому духу полка, на глазах у которого шли тысячи людей.

У Симонова было чувство, что он этих людей больше не увидит, и что они, не говоря об этом ни слова, даже не намекая, в сущности, просили его послать их жёнам их последние фотографии. Позднее Симонов свои чувства и чувства воинов выразил в стихотворении «Жди меня», истоки которого на Буйничском поле.
Здесь Симонов увидел зарю Победы в лице защитников Могилёва, и он позднее говорил, что, побыв две недели на фронте, он стал другим человеком.

Документализм событий победил художественность в романе «Живые и мёртвые», и уже после описания событий в Могилёве развитие сюжета романа стало протекать по художественным законам литературного жанра. Художественное описание событий всегда обобщение, но реальные события обороны Могилёва оказались выше художественных законов. Симонов сам писал: «В Синцове я хотел показать человека своего поколения. Я ему дал, особенно вначале, даже часть собственного опыта, того, что я видел и пережил сам, Это тоже можно проверить по дневникам.»

Чем дальше отодвигалась война, чем больше расширялись и углублялись у Симонова знания о войне, а он вёл обширную переписку со многими ветеранами, встречался со многими из них, работал в архивах, тем больше он убеждался в значимости подвига защитников Могилеве, и тем больше его возмущало замалчивания этого подвига. Но он не знал, что сопротивление не только в Москве, не меньшее и Минске, и в Могилёве. Характерный пример. К 30-летию освобождения Беларуси каждая область и город Минск подготовили полуторачасовую телепередачу о военном периоде, эти передачи демонстрировались сразу по окончании программы «Время». Передача Могилёвской области началась далеко за полночь. Чтобы отбить желание её смотреть, после новостей включили запись с какого-то совещания руководящего актива республики. Просьба областного руководства о повторении передачи в удобное для зрителей время была отклонена.

Об их могуществе можно судить по детективной истории опубликования дневниковых записей К.Симонова в журналах. Попытку напечатать свои военные дневники он предпринял вскоре после 20-летия Победы. Первая часть их под названием «Сто суток войны» должна была появиться в трёх последних номерах «Нового мира» в 1967 году, в журнале, который был для него родным – он до этого в течение восьми лет был его главным редактором. Однако набранная и свёрстанная книга света не увидела. На письма читателей по этому поводу он писал, что «не сошелся во взглядах с людьми, которые считали, что эту книгу не следует печатать в таком виде, в каком я её подготовил к печати. А я считал и считаю, что именно в таком виде, и ни в каком другом, её следует печатать.

Симонов не рядовой писатель. Он Герой Социалистического Труда, шесть раз отмечен государственными премиями (единственный такой писатель), кандидат в члены ЦК КПСС. Но аналогичная канитель закрутилась и в журнале «Дружба народов». Вначале появились записи за март-май 1945 года в 1973 году (№ 1;2), затем после длительного перерыва опубликованы дневники за 1942 и 1943 годы в 1974 году (№ 4;5). Было предупреждение, что «Окончание следует», т.е. дневники за 1941 год с описанием драматических событий первых дней войны и героической обороны Могилёва не предполагалось публиковать. Но затем через полгода в трёх номерах подряд появились остальные дневниковые записи военных лет, причём за 1941 год в последнюю очередь. 

При издании уже книжного варианта «Разных дней войны» потребовалось дойти до главного идеолога страны члена Политбюро М.А.Суслова. Препятствовали высокопоставленные военные чиновники, которым казалось, что их персональная роль в войне не так отображена. Но сверка с записями в журналах боевых действий подтвердило правоту Симонова. Такие «мирные» баталии здоровья не прибавляли. Симонова, больше всех сделавшего для воинского воспитания личного состава Вооружённых сил, в последнее десятилетие его жизни вообще не печатали в военном издательстве. На одной из последних читательских конференций он говорил; «Идея опубликовать эти дневники (Разные дни войны»), собрать их в книгу у меня возникла после того, как я сделал доклад «История войны и долг писателя» на писательском пленуме (пленуме московских писателей 28 апреля 1965 года – И.М.) Многое было довольно резко сформулировано, печатать его не хотели. Но я решил: ах так, не хотите печатать 25 страниц, хорошо, я сделаю этот доклад на полторы тысячи страниц…».

Устав бороться с чиновниками, он совершил свой последний подвиг: отказался от пышных похорон напрестижном московском кладбище, он пожелал лежать рядом с защитниками Могилёва, которые первыми нанесли врагу стратегическое поражение. Они не только показали, что врага можно бить, что он не так страшен, как его рисуют. И исчерпав все возможности, защитники ушли, чтобы вернуться и за одни сутки освободить город. Могилёв не сдался, не покорился, защитники сами его покинули, исчерпав все возможности.

Почему Могилёв не стал городом-героем?

В городе периодически возникают акции по ходатайству о достойной оценке обороны Могилёва, но они быстро затихают, потому что подлинной истории обороны Могилёва не существует при всём обилии публикаций. Ещё не названы все истинные организаторы обороны Могилёва, не сняты ложные обвинения с отдельных лиц и не названы виновные в этом. Даже когда об обороне Могилёва заговорили в открытую вслед за Симоновым, активизировал свою деятельность и круг противников, обладавших огромным административным ресурсом. Их деятельность явно проявляется при рассмотрении организации обороны Могилёва с более широких позиций. Например, кажутся непонятными приказы, которые поступали 13-ой армии, 61-у стрелковому корпусу, противоречащие общепринятой тактике поведения войск, которым угрожает окружение. При угрозе окружения войска стремятся, сдерживая малыми силами атаки противника, своевременно отвести воинские части и ресурсы, вывезти раненых и закрепиться на более выгодных позициях. Такой приказ поступил 11 июля, но затем тональность приказов стала меняться. Вначале поступил приказ превратить Могилёв во второй Мадрид, то есть сражаться в окружении, а затем 15 июля уже угрожающий – за оставление Могилева командующий армией, командир корпуса и начальник гарнизона будут расстреляны. И это в условиях, когда помощи не будет, деблокирования окружения не предвидится. Чем же руководствовалось новое руководство Западного фронта в лице наркома обороны Тимошенко С.К,, начальника Главного политического управления Мехлиса Л.З., секретаря компартии Беларуси Пономаренко П.К., отдавая такой приказ? Они прекрасно осознавали свою вину за катастрофическое положение Красной Армии, особенно Западного фронта, за огромное количество солдат, попавших в плен, и для своей реабилитации предприняли 6-8 июля авантюрную операцию, получившую название Лепельский контрудар. В нем участвовало только с нашей стороны 1500 танков, больше, чем в знаменитом Прохоровском сражении с обеих сторон.

Командующий 13-ой армией Филатов П.М. просил, убеждал отказаться от осуществления данной затеи, предлагал танкам зарыться в землю и достойно встретить врага. Немцы устроили двум самым дееспособным танковым корпусам ловушку и начали советские танки расстреливать, когда они застряли в болотах, как неподвижные мишени. Опасаясь за свою жизнь, горе-командующие убрали руками немцев Филатова П.М.. много знающего свидетеля [С.П.Иванов, Штаб армейский, штаб фронтовой, М. 1990, с. 94-96, 107]. Началась чехарда с назначением командующих 13-ой армией.

«Лепельский контрудар» ещё больше усугубил положение Западного фронта. 20 и 22 армии оказались в полуокружении, а затем и в окружении, 19-ая армия ещё только разворачивалась, сын Сталина попал в плен (об этом долго не сообщали в Ставку). В результате немцы сходу захватили 10 июля Витебск, а 18 июля Смоленск. На пути немцев не оказалось значительных войсковых соединений, чтобы преградить продвижение врага к Москве, враг вышел на оперативный простор. И это не преувеличения. Хватаясь за соломинку, Западный фронт отдаёт угрожающий приказ защитникам Могилёва, оголяет тыл 61-го корпуса, снимая с позиций и направляя к Смоленску остатки вышедшей из окружения 1-ой Московской дивизии под командованием полковника Глуздовского, а также большую группу курсантов Могилёвской школы НКВД. В наркомате и Генштабе сразу вспомнили, что в Красной Армии наряду с Жуковым Г.К. есть ещё один способный генерал, палочка-выручалочка – Рокоссовский Константин Константинович. Его срочно доставили в Москву и через несколько часов, выделив группу офицеров и несколько автомашин, вручили лаконичный приказ: ехать в район Смоленска и подчинять себе все группы войск, что встретятся на его пути от Москвы до Ярцева и совместно с 16 и 20-ой армиями улучшить обстановку и обеспечить удержание Смоленска.

В штабе фронта Рокоссовский ознакомился с данными на 17 июля, в которые сами работники штаба не очень верили, так как с 19 и 22 армиями у фронта не было связи. С группой офицеров Рокоссовский срочно создал штаб и начал формирование соединения, которое с 10 августа стало называться 16-ой армией 2-го формирования.

Был момент в один из первых дней пребывания Рокоссовского на смоленской земле, когда немецкая авиация подвергла массированному налету на позиции советской обороны, появились цепи вражеских солдат, а затем и десятки танков орудия и миномёты открыли огонь. Наша пехота дрогнула и начала бежать вначале одиночками, а затем и группами к лесу, за которым не было наших войск. Вот как описывает драматизм положения Баграмян со слов самого Рокоссовского: «Неожиданно в толпе бегущих раздались громкие возгласы:

- Стой! Куда бежишь? Назад!
- Не видишь? Генералы стоят. Назад!

Действительно, К.К. Рокоссовский и назначенный им командующий артиллерией создаваемой группировкой старый сослуживец времён конфликта на КВЖД Камер И.П., командовавший к тому времени артиллерией 19-ой армии, со штабом которой он потерял связь, стояли во весь рост у всех на виду, видимо, сознавая, что только этим можно спасти положение. Выдержка генералов оказала магическое действие на бойцов. Они вернулись в свои окопы и дружным огнём вынудили противника залечь.

К.К. Рокоссовский после этого случая не раз говорил: «Я не сторонник бесцельной рисовки. Это нехорошо, ниже норм поведения командира, но порою необходимо встать выше правил.»

Мало-помалу группа войск перешла к активной обороне. 
Собранной группой войск Рокоссовский сумел не только удержать оборону, но и 28 июля перейти в контрнаступление, что явилось неожиданностью для немцев и тем самым помог 16 и 20-ой армиям прорвать фронт окружения.[И.Х.Баграмян, Великого народа сыновья. М.1984. с. 92-94]

Командование Западного фронта с помощью сообщников из Ставки сумела переложить свою вину не только на защитников Могилёва и её организаторов, но и на 13-ую армию. Эта ложь, к сожалению, фигурирует во многих статьях и монографиях, которая сразу видна, если обратиться к изданному в 2005 году научно-справочному изданию «Великая Отечественная война. Действующая армия» и проследить судьбу армий, входивших в начале войны в состав Белорусского военного округа.

3-я армия. После выхода из окружения армия с 5 июля 1941 года находилась в распоряжении Ставки ВГК, была доукомплектована и 1 августа включена в состав Центрального фронта. С 25 августа её войска были переданы в состав 21-й армии Брянского фронта, а затем армия была укомплектована за счёт войск 13-й и 50-й армий.

4-я армия. 4 июля 1941 г. остатки частей армии были выведены в район г. Новозыбков и подчинены командующему 21 –ой армией. После доукомплектования с 15 июля армия продолжала вести упорные оборонительные бои на левом берегу р. Сож в районе Пропойска (Славгород).

26 июля 1941 года на основании директивы Ставки ВГК от 23 июля 1941 г. войска армии были переданы в состав 13-армии, а её полевое управление обращено на формирование полевого управления Центрального фронта.

10-я армия. 5 июля 1941 г. на основании директивы штаба Западного фронта от 4 июля армия была выведена в резерв Ставки ВГК и до конца месяца расформирована, а её части переданы на укомплектование 4-й армии.

13 армия. Она ни на один день не прекращала своё существование, не выводилась на новое формирование или отдых, Армия не только упорно оборонялась, но после вынужденного отступления оставляла созданные ею из местного населения и раненых военнослужащих партизанские отряды. Мне непонятны основания, на которых базируются утверждения российских и белорусских исследователей, что 13 армия в августе 1941 года была разгромлена, понесла тяжёлые потери.
13-ая армия вынесла основную тяжесть кровопролитных боев на территории Беларуси. Безусловно, армия понесла тяжёлые потери, но и противнику был нанесён большой урон. Мужество и стойкость этой армии отметил в своём дневнике Ф.Гальдер: «30 июля 1941 года немцы вынуждены ввести новые танковые соединения в районе Кричева, Рославля и впервые отдать приказ об организации обороны.» [Ф.Гальдер, Военный дневник, Т.3, кн. 2, 1971, с.- 210, 214 ]. В то же время в книгах, посвящённых 41-му году, утверждается: «Дальнейшие действия 13-ой армии (теперь вместо отстранённого В.Ф.Герасименко её возглавил генерал Голубев – И.М.) напоминали игру в поддавки, в ходе которой врагу «сдавались целые корпуса и дивизии, точно они состояли не из живых людей, а пешек» [1941. Страна в огне, М. 2011.с.-394]. Гудериан писал, что он не может повернуть свои танки в сторону Москвы, пока не уничтожена группировка советских войск, которая может ударить ему в тыл.

Представим себе, что защитники Могилёва поступили так, как советуют нынешние мастера: вот, если бы, да кабы…. По их мнению, город следовало оставить до 16 июля, когда еще сохранялась возможность прорыва окружения в направлении Чаус. Всё равно немцы к этому времени форсировали Днепр и захватили правобережную часть Смоленска. Меньшие были бы жертвы, так как, по мнению пророков, оборона Могилёва потеряла своё стратегическое значение. А дальше, не стесняясь, лгут, что немцы у Могилёва оставили небольшой гарнизон.

В действительности, для окончательного прекращения сопротивления Могилёвского гарнизона немцы задействовали пять дивизий, которые оказались бы у Смоленска. И в таком случае была бы уже не Московская, а Предуральская оборона, как первоначально планировал Гитлер.

После выхода из окружения, попали в опалу многие организаторы обороны Могилёва, в первую очередь командующий 61-м стрелковым корпусом Бакунин Ф.А. Об этом свидетельствует, изданный по Западному фронту приказ от 27 июля 1941 года и отправленный немедленно по Бодо через оперативного дежурного Сталину.

«Тов. Сталину
Копии: Начальнику Генерального штаба.
…Ввиду того, что оборона 61 стр. корпусом Могилева отвлекала на него 5 пехотных дивизий и велась настолько энергично, что сковывало большие силы противника, нами было приказано командующему 13 армией держать Могилев во что бы то ни стало и приказано командующему фронта Центрального т. Кузнецову перейти в наступление на Могилев, имея в дальнейшем обеспечение левого фланга Качалова и выхода на Днепр.
Однако командарм 13 не только не подстегнул колебавшегося командира 61 корпуса Бакунина, но пропустил момент, когда тот самовольно покинул Могилев, начал отход на восток и лишь тогда донес.
С движением корпуса создалось тяжелое положение для него и освобождаются дивизии противника, которые могут маневрировать напротив 13 и 21 армий. Тотчас же по получении известий об отходе из Могилева и продолжающемся еще там уличном бое, дано приказание командарму 13 остановить отход из Могилева и удержать город во что бы то ни стало, а комкора Бакунина, грубо нарушившего приказ командования, заменить полковником Воеводиным, твердо стоявшим за удерживание Могилева, а Бакунина отдать под суд.
Главнокомандующий Западным направлением маршал Советского Союза Тимошенко» [Н.Борисенко. Днепровский рубеж: трагическое лето 1941-го. Могилев. 2005.,с.- 96]

На кого был рассчитан данный приказ и торопливость с его сообщением Сталину? Очевидно, не для внутреннего пользования, а для внешнего. Что, дескать, нашли виновников. Бакунина не судили, но карьеру испортили, как и многим другим участникам обороны Могилева. На суде, будь он, могли бы вскрыться очевидные факты. Могилев еще сражался, когда сдали Витебск и Смоленск, у которых больше было сил и возможностей для обороны.
Бакунину поставили в вину, что он был в окружении, 61-й стрелковый корпус необоснованно расформирован, а сам он не получил никакого нового звания за всю войну, хотя не раз проявлял полководческий талант. Например, его корпусу в составе 1-го Прибалтийского фронта было поручено не допустить на самом танкоопасном направлении прорыва механизированных частей противника из Восточной Пруссии на помощь Берлину. Корпус Бакунина с поставленной задачей справился, но предложение командующего фронтом Баграмяна И.Х. назначить его командующим армией не получило поддержки. 

Бакунина вскоре после окончания войны уволили в запас. О действиях 61-го корпуса, когда он сражался в окружении на левом берегу Днепра, в историографии Великой Отечественной войны полное молчание. Аналогичная судьба и облвоенкома Воеводина И.П.. После войны в прежнем звании он занимал прежнюю должность, но в 1948 году в возрасте 53 лет был отправлен в запас.
Ещё более трагична судьба других организаторов обороны Могилёва. Чернышёв Павел Сергеевич – подполковник, начальник Могилёвского областного управления НКГБ выходил из окружения вместе с командующим 172-ой дивизией Романовым М.Т. Попал в плен, но быстро сумел убежать. После выхода из окружения находился в резерве (очевидно, проходил спецпроверку). С декабря 1942 года – начальник культурно-воспитательной частью Сибирского ИТЛ НКВД. Судя по этой информации, он себя ничем не запятнал, но почему приказом НКВД СССР от 31 мая 1945 года был уволен из органов НКВД с формулировкой «невозможностью дальнейшего использования.» Ему было запрещено проживать в Москве и Московской области. Работал директором ФЗО в Маршинске Кемеровской области. Последнее место работы – начальник Отдела подсобных предприятий управления начальных работ Мурома Владимирскрй области.

Возникает множество вопросов, с мягко говоря, странностями в судьбе других героев обороны Могилёва. Когда Могилёв оказался в кольце окружения, воинские резервы иссякли, все бреши закрывали ополченцами. Областным управлением НКГБ и НКВД был создан специальный полк народного ополчения, командующим которого назначили генерал-майора Калугина Николая Ивановича – начальника Могилёвской межкраевой школы НКВД-НКГБ, а комиссаром Пилипенко Якова Ивановича – начальника УНКВД по Могилевской области. Полк укомплектовали личным составом межкраевой школы НКГБ, областного управления милиции и работниками милиции, прибывшими в Могилев из западных областей Белоруссии, сотрудниками органов госбезопасности. В оперативное подчинение полк входил в состав 172-ой дивизии. 22 июля Калугин был ранен в плечо, но не оставил поле боя и продолжал командовать полком.

25 июля Романов пригласил Калугина и Пилипенко к себе в штаб дивизии и поручил полку народного ополчения обеспечить прикрытие выхода дивизии из окружения. Участники боёв согласятся, что прикрывающие выход из окружения, как и возглавляющие прорыв, смертники. Среди них больше всего убитых и раненых, которые становятся пленниками. Не стал исключением полк народного ополчения.

Пилипенко Я.И. в августе 1941 года попал в плен, был вывезен в Германию, где находился по апрель 1945 года, был освобождён американцами. С апреля по июль 1945 года находился в лагере советских граждан в г. Геппинген, с июля 1945 по июль 1946 года проходил спецпроверку в лагере НКВД СССР № 174. С июля по август 1946 года числился в резерве 55 офицерского полка МВО. Приказом по МВО от 14 августа 1946 года уволен в запас в звании капитана госбезопасности – армейское звание полковник.

Сведения о Калугине Н.И. лаконичные. Известно, что он попал в плен, был репрессирован, затем реабилитирован и продолжил службу в КГБ с понижением в звании – за что???. Его биографию, составленную на основании воспоминаний бывших защитников Могилёва, приводит бывший курсант Могилёвской школы чекистов. Семёнов Борис. «Родился Калугин в декабре 1894 года в д. Всежа Комаричского р-на Брянской области в семье сельского кузнеца. В девять лет остался сиротой и был взят на воспитание родственниками. Одиннадцатилетним его отдали в услужение и обучение к столяру-подрядчику, у которого проработал десять лет. В 1915 году стал работать на Брянском паровозо-вагоноремонтном заводе, где включился в революционную деятельность. Через год за участие в забастовке был направлен на фронт в штрафную роту, в которой продолжил революционную борьбу. После Февральской революции был сразу избран в ротный и полковой ревкомы. На фронте получил ранение и вернулся на Брянский завод. В феврале 1918 года добровольцем вступил в Красную Армию. В её рядах он сражался под Петроградом против Юденича, в Донских степях – против белого движения генерала Назарова, на Кубани – против царского генерала Улагая, в Крыму – против Врангеля, на Украине – против банд Махо, Маслюка и других атаманов. В 1923 году после демобилизации вступил в ряды ВЧК. В органах госбезопасности занимал различные должности. В 1932 году окончил Военную академию им. Фрунзе. Перед войной возглавлял Могилевскую школу НКВД-НКГБ с момента её образования в сентябре 1940 года и проявил себя талантливым организатором.» 

Место проживания Калугина Николая Ивановича после выхода в отставку в звании полковника разыскал поисковый отряд могилёвских школьников СШ № 2, и между ними началась переписка (некоторые письма хранятся в областном краеведческом Музее). В одном из писем он писал руководителю поискового отряда 6-го июня 1975 года: «В этом своём письме Вы говорите: «Теперь уже точно установлено, что к полку народного ополчения был придан батальон милиции капитана Владимирова. А разве это, Наталья Ивановна, кем-либо в Могилёве бралось под сомнение? Если это так, то надо думать, что у меня в Могилёве имеются недоброжелатели, которые, видимо, хотят «откусить» кусочек славы от батальона Владимирова, который – батальон – входил в состав сводного полка НКВД народного ополчения под вторым номером. Уж не работники ли милиции хотят приложиться к этому батальону? «Приложиться» надо было тогда, когда мы насмерть стояли в битвах против фашистов, а не теперь. Сводным полком НКВД командовал я и мои боевые указания выполнял т.Владимиров как командир 2-го батальона. Про это знают многие, в том числе и бывший начальник УНКВД, который был комиссаром сводного полка и сейчас, «славам богу», здоров.» 
В этом же письме Калугин выражает неудовлетворение, что его воспоминания в Книге «Солдатами были все» урезаны и просит ему сообщить – какие неприятности были у адресата. 

По приведённым выше сведениям, Чернышёв П.С., Калугин Н.И. и Пилипенко Я.И. присяги не нарушили, но почему подверглись таким наказаниям.? Это можно было бы в какой-то степени понять, если бы и другие руководители высокого ранга Могилёвской области, попавшие в плен, непонятно когда, с кем и каким образом выходившие из окружения, а также лица, оставленные для руководства подпольной работой, но дезертировавшие, прошли спецпроверку. После войны они заняли высокие должности и стали фальсифицировать историю зарождения партизанского движения, создали искусственное руководство Могилёвским подпольем в лице Мэттэ, который был арестован в подозрении в сотрудничестве с немцами, но дело было спешно закрыто (теперь Могилёву, опять же искусственно, назначили нового руководителя вопреки его воспоминаниям, которые хранятся в областном краеведческом музее).

Приведу вопиющий пример. Как сообщалось в печати, немецкая полиция арестовала троих предполагаемых бывших охранников нацистского концлагеря Освенцим. Пожилых людей в возрасте 88, 92 и 94 года обвиняют в причастности к убийству пленников в концлагере Освенцим [АиФ в Белоруссии, № 9, 2014, с.5]. В Беларуси после смерти Машерова фактически отменено решение Международного трибунала о бессрочности военных преступлений. В белорусской печати с сожалением сообщалось, что немецкая сторона оказалась предоставить материалы на одного из полицаев, сославшись на засекреченность дела до 2025 года. А как дела обстоять в Беларуси? Не лучшим образом. Например, мне лично отказали в Могилёвском областном управлении милиции, сославшись на засекреченность, ознакомиться с личным делом бывшего начальника областного управления милиции, который назначил себя комиссаром партизанского отряда, хотя таковым не являлся, и с личным делом моего дяди, который прошел войну от первого до последнего дня, награждён многими орденами и медалями, в после военное время служил в милиции, неоднократно с риском для жизни выезжал на ликвидацию банд, длительное время возглавлял райотделы милиции. Но его и ещё других руководителей райотделов милиции, участников Великой Отечественной войны, вычеркнули из истории милиции Могилёвской области. Но в тоже время в анналы истории областной милиции внесены руководители-дезертиры, лжеорганизаторы партизанского движения, как, например, бывший начальник областного управления милиции Сыромолотов В.И. И это не самые громкие дела, сокрытие которых является прямым нарушением резолюции Генеральной Ассамблеи ООН от 26 ноября 2012 года против героизации нацизма.

Почему Константин Симонов оказался в одиночестве в своём стремлении достойно отметить подвиг защитников Могилёва? Поверхностное признание звучит во многих воспоминаниях военоначальников, но не более. Можно понять позицию маршала А.Ерёменко, который имел слабость - преувеличивать свои заслуги и возможности. В трагических событиях обороны Смоленска есть и его вина, как несколько дней командовавшего Западным фронтом, а затем заместителя командующего. Не сходятся концы с концами, когда оборону Могилёва рассматривают как составную часть Смоленской битвы, которая, считается официально, началась с 10-го июля. Но на чей счёт в таком случае следует отнести уничтоженные защитниками Могилёва фашистские танки до 10-го июля? Недолго думая, знаменитый бой на Буйничском поле 388-го полка под командованием полковника Кутепова С.Ф. 12 июля, когда в результате 9-часового боя было подбито 39 немецких танков и бронетранспортёров, перенесли поближе к Смоленску. Невероятно, но факт. Этот снимок висит в здании Смоленского исторического музея с послевоенного времени и уже воспроизводится в монографиях [1941 год. Страна в огне. ч.1, М. 2011, с.-183]. Протесты сотрудников Могилевского краеведческого музея Москва проигнорировала. Смоленску присвоили высокое звание, а Могилев не заслужил. Он же вспомогательный элемент в Смоленской битве.

Придерживаются этой линии и местные историки, преуменьшая урон, нанесенный защитниками Могилёва, и преувеличивая потери наших войск. Бакунин Ф.А. в своих воспоминаниях, которые подтверждают и другие свидетели событий, говорит: «За время боёв, по далеко не полным данным наших штабов, было подбито и уничтожено: 24 самолёта, 500 танков, 700 мотоциклов, около 1500 автомашин, убито не менее 30 000 и взято в плен до 2 тысяч солдат и офицеров противника. [Солдатами были все. Мн. 1968, с. -55]

Что это, действительно, не полные данные, свидетельствуют неизвестные нашим историкам действия 699 ИПТАП (истребительно-противотанковый артиллерийский полк). 23 июня 1941 года, Герой Советского Союза за Финскую кампанию, майор Сергей Фёдорович Ниловский был вызван в Главное управление кадров армии и назначен командиром полка, формировавшегося в Подольске на базе одного из подмосковных артиллерийских училищ. Наводчиками училищ поставили курсантов. 13 июля полку в составе двух дивизионов, имея по 12 орудий в каждом с боезапасом по 170 снарядов на орудие, поручили оборону в районе Чаус в составе 20-го механизированного корпуса. В течение двух недель полк вёл упорные бои за Могилёв, действуя на самых танкоопасных направлениях. Полком с 12 июля по 16 августа было уничтожено и подбито около двухсот танков противника. [Сергей Федорович Ниловский. М.-Тверь, 2006г., с. - 44]. Когда немцы захватили на несколько дней село Михайлов восточнее Москвы, в котором пряталась семья Ниловского, они упорно разыскивали её. Почему немцы хотели расправиться с семьёй Ниловского, свидетельствует такой факт. За боевые заслуги в Белоруссии и под Москвой подполковнику Сергею Фёдоровичу присвоили звание генерала, минуя звание полковника. Утверждают, что вопрос о присвоении генеральского звания Ниловскому докладывался Сталину, тот вспомнил героя финской войны и утвердил присвоение.

Сколько ещё таких неизвестных событий. А что мы читаем в прессе? «По последним данным, под Могилёвом немецкие войска потеряли 24 самолёта, около 200 танков, 400 мотоциклов, 500 автомашин. Было уничтожено около 15 тысяч и взято в плен около 2 тысяч солдат и офицеров. [Могилёвская область. Фотоальбом, Минск, 2007г., с.- 62]

Минские историки не только назначили нового руководителя обороной города, но даже квоту на уничтоженного противника: «Оборона города была возложена на 63-й стрелковый корпус генерал-лейтенанта Л.Г.Петровского (???), в том числе 172-ю стрелковую дивизию под командованием генерал-майора М.Т.Романова. Начальником обороны Могилёвского района назначили генерал-майора Ф.А.Бакунина…

Во время оборонительных боёв защитники города уничтожили 179 немецких танков, большое количество живой силы. В плен попали до 600 солдат и офицеров вермахта.»

Не остались в стороне и партийное руководство республики и областей, которые защищали Ташкент, а некоторые находились в бегах в первые месяцы войны, как, например, Козлов В.И., Пономаренко П.К. и другие. Партизанское и подпольное движение в Беларуси развивалось стихийно, его организаторами стали военные и рядовой состав партии коммунистов. В этом ещё большая ценность. На борьбу с врагом восстал белорусский народ, превратив Беларусь в республику-партизанку. Отсидевшись в окопах, Пономаренко и Козлов сумели сфальсифицировать документы, представив большую группу чиновников крупными организаторами сопротивления врагу, они получили высокие воинские звания и награды. Что именно так обстояли дела, достаточно прочитать книги полковника КГБ Николая Смирнова «Василий Мудрый», о выдающемся легендарном партизанском руководителе Василии Захаровиче Корже (опубликовать без купюр сами дневники не хотят) и генерала КГБ Эдуарда Нордмана «Не стреляйте в партизан».

Полковник КГБ в отставке, а ныне сотрудник Института национальной безопасности РБ военный историк Валерий Надтачаев, долго изучал запутанную историю с минским подпольем. Вот что было установлено: «Как известно, именно Пономаренко и Цанава инициировали кампанию по дискредитации первого Минского горкома, ещё в 1942 году распространив информацию о «принадлежности горкома к числу «центров, созданных гестапо».

Были изготовлены фальшивые документы.» [Валерий Надтачаев, «Метаморфозы Минского антифашистского подполья», Бел. думка, № 9, 2013, с. -93]
По аргументированному мнению Надтачаева, опираясь на текстологическую экспертизу, авторов фальшивых документов следует искать среди сотрудников ЦК КП(б)Б и МГБ БССР.

Из-за этой провокации с документами НКВД после войны были арестованы боле 130 участников Минского подполья, среди них А.Л.Котиков. Он единственный член Минского подпольного горкома партии, который сумел сбежать из фашистских застенков. Был приговорен к 15 годам тюремного заключения. Умер, не дождавшись реабилитации. [Евгений Барановский. «Долгое эхо одной провокации. Никто не забыт, ничто не забыто», «Звязда», 17.11.09]

Подверглись необоснованному преследованию и выжившие подпольщики Могилёва.
Директор Национального архива В.Селеменёв приводит и такие данные: когда немцы отмечали 2-ую годовщину нападения на Советский Союз в театре Янки Купалы, подпольщики осуществили дерзкую диверсию, в результате которой погибло много немецких офицеров. Только по счастливой случайности уцелел Кубе. Долгое время бытовала версия, что взорвали мину сами немцы, чтобы обострить отношения подпольщиков с населением. Самое удивительное, что автором этой версии был начальник БШПД П.Калинин. Когда в 60-е годы попытались внести ясность, то этому просто не дали хода. Ведь надо было опровергать позицию самого Калинина.» [Республика, 19.05.2007]. Странная позиция о поддержании авторитета руководства.

Считать изложенные выше факты незначительными из-за давности времени непростительная ошибка, стоит только вспомнить доктрину министра пропаганды Третьего Рейха небезызвестного И.Геббельса: «Отнимите у народа историю – и через поколение он превратится в толпу, а ещё через поколение им можно управлять как стадом.» Вот куда нас зовёт пятая колона. Неужели события на Украине нас не заставят задуматься? Фашизм уже у нашего порога.

***

Приближается столетие со дня рождения Симонова и лучшим способом её отметить – продолжить работу по написанию правдивой истории Обороны Могилёва, придерживаясь при её написании симоновских принципов. В 1977 году Симонов записал: «Он сделал для себя окончательный выбор и решил до конца своей жизни класть все оставшиеся у него силы на то, чтобы, во-первых, в меру своих сил и понимания писать и говорить правду о войне; во-вторых, на то, чтобы, опять-таки в меру своих сил и понимания, мешать тому, чтобы о ней говорили и писали неправду; в-третьих, стремиться к тому, чтобы роль рядового участника войны, вынесшего на своём горбу её главную тяжесть, предстала перед последующими поколениями и во всём её подлинном трагизме и во всём её подлинном героизме. [Константин Симонов, Солдатские мемуары, М. «Искусство», 1985г., с.328]

Симонов призывал писателей как можно больше знать о войне и искать правду на скрещивании разных точек зрения. Не разных правд, а именно разных точек зрения. И просил не путать понятие правды с понятием точек зрения. В историографии Великой Отечественной войны главенствует «маршальский взгляд», при котором хорошо видны курганы Славы и Побед, но туманом окутаны ямы и топкие болота, в которых ещё до сих пор остались непреданные земле наши солдаты. «Солдатский взгляд» - он существует, в основном, в устной форме – ярок, правдив, но слишком локален. Это окопный кругозор. Да, и чтобы затуманить «маршальский взгляд», Хрущевым, Брежневым и иже с ними был применён весь набор существующих методов искажения маршальского взгляда на войну. Приведём только один пример в отношении заслуженного человека, который в силу обстоятельств причастен и к трагедии Западного фронта, и к трагедии в Крыму, за которые в конце 1942 год Сталиным был отстранён от командных должностей и больше никогда их не получал с формулировкой, что «не проявил в достаточной мере качеств, необходимых командующему крупными оперативно-стратегическими объединениями и не сумел обеспечить твёрдое и непрерывное управление войсками в условиях и резко меняющейся обстановки». Но о нём вспомнили после смерти Сталина. И чтобы он не наговорил лишнего, осыпали градом золотых наград, с одной и той же формулировкой. А именно. В 1958 году «За выдающиеся заслуги в деле создания Вооружённых сил СССР и защиты Советского государства от врагов нашей Родины и проявленный при этом героизм присвоить… звание Героя Советского Союза с вручением ордена Ленина и медали «Золотая Звезда».

В 1963 году За выдающиеся заслуги в деле создания Вооружённых сил СССР и защиты Советского государства от врагов нашей Родины и в связи с N-летием наградить … второй медалью «Золотая Звезда».
Аналогичный Указ о награждение третьей медалью «Золотая Звезда» появился в 1968 году.

У Симонова был очень широкий фронт начатых и намеченных работ даже в последний год жизни. Среди них он предполагал написать две, затем пришёл к выводу, что эту мечту лучше осуществить в одной книге, в которой он хотел соединить два сталкивающих взгляда на войну – маршальский и солдатский
Не успел.

Начинать работу по написания истории Оборона Могилёва нам следует с восстановления правды в отношении Чернышева П.С., Бакунина Ф.А., Пилипенко Я.И., Воеводина И.П. и Калугина Н.И., которые должны занять достойное место в истории героической обороны Могилева.

Мартынов Иван Иванович, доцент, член Центрального совета Международного союза бывших малолетних узников фашизма, курирующий вопросы патриотического воспитания а странах СНГ.
Беларусь, г. Могилёв
E-mail: vanmart@tut.by