Николай Ирин: Очерняй и властвуй 28.11.2016 11:00Начальные эпизоды нового сериала «Черная кошка», идущего сейчас по каналу «Россия‑1», — своеобразная декларация авторского коллектива о намерениях.
Сначала бандиты грабят склад, безжалостно убивая несколько человек. Затем один из них пытается изнасиловать прохожую, будущую главную героиню Таю. Следом на будущего главного героя, Виктора, совершают нападение два хулигана. Виктор справляется и даже доставляет одного в отделение, где, впрочем, милиционеры проявляют преступную халатность. Никак не желают оформлять дело, досадуют, что снижение цен касается водки в меньшей степени, чем хлеба…
Виктор оказывается работником милиции, прибывшим на новое место службы. Здесь очевидная калька с заокеанских жанровых образцов: ровно так новый шериф прибывает исправлять ситуацию в совсем уже прогнившее глухое местечко.
Но одновременно авторы выступают как исторические хроникеры, по мере сил реконструируя 51-й год. Подмосковный Красногорск, Москва, лагерь на Колыме, режимное предприятие, рабочие и заводские футболисты, комсомольская организация как бездуховная скрепа, незатейливое послевоенное существование простаков, с одной стороны, и криминальный быт, преступные замыслы и жестокая их реализация — с другой.
Присмотримся, что же получается, когда жанровый стандарт накладывается на давешнюю советскую действительность.
В фильме «Место встречи изменить нельзя» есть вполне типичный мотив: один интеллигентный товарищ случайным образом попадает под подозрение. Недостаточно внимательный Жеглов против него, Шарапов — за. В итоге перевешивают добрая воля и сообразительность молодого следователя и правда торжествует.
В «Черной кошке» Лев Шеин (Константин Лавроненко) и Виктор Каратов (Игорь Петренко) предъявляют ту же, в сущности, парочку. Однако интеллигент — юный художник Андрей Гаранин (Дмитрий Соломыкин), сын старого мудрого отсидевшего живописца (Михаил Боярский) — так и не выйдет из-под подозрения и несправедливо отправится в лагеря. Не больно-то за него и боролись. Тому две причины: стечение обстоятельств и предатель в органах милиции. Так «историческая правда» подверстывается к жанровому запросу. И правда эта такова: Советский Союз был дурным местом, царством несправедливости. Предатель-стяжатель из милицейского отделения — малозаметный, но, по сути, ключевой персонаж. Именно он и запускает экранный сюжет.
Таким образом, жанр попадает в полную зависимость от идеологически окрашенного допущения. Один милиционер подлый, а второй, майор в исполнении Лавроненко, невнимательный. Что бы авторы ни понапридумывали потом, именно этот драматургический ход работает дальше в подсознании зрителя.
Государство подается как нечто худшее, нежели грабители-любители из футбольной команды, воры в законе или так называемые «ссученные», выстраивающие новую систему отношений в Колымских лагерях. Вор, опекающий в лагере незаслуженно пострадавшего художника, откровенно комментирует прошедшую войну: «Гуталин с Гитлером договорились и фраеров в топку кинули».
Если максимально отжать, цепочка сериальных событий такова. Один милиционер предал, второй пошел на поводу у стереотипов, третий — не был достаточно настойчив в собственной доброте. Закон «в этой стране», как выясняется, мертв. В результате друзья невинно осужденного, простые рабочие парни, а в свободное время — успешные футболисты, вынужденно превращаются в серийных грабителей и убийц, в пресловутую преступную группировку «Черная кошка». В сущности, получается произведение о всеобщем разврате. О том, что «верхний» и «нижний» миры неразличимы.
Вот откуда ощущение неопрятности происходящего. Базовое и неотменимое структурное правило в жанровых, а впрочем, не только, произведениях: автономность и неслиянность миров-антагонистов. Оно неукоснительно соблюдается в американском кино. Сколько бы крови ни лилось, какие бы зверства ни совершались, любой из персонажей ведает, на каком он сейчас свете: в Аду или в Раю. Знает правила входа/выхода и сопутствующие расценки.
Не так давно «Первый канал» показал сериал «Фарго», где на небольшом пятачке едва ли не ежеминутно творились чудовищные преступления, однако это не оставляло во внутреннем мире зрителя никаких пятен. Почему? В хорошем жанровом произведении никаких «случайностей» не бывает. Проблемы начинаются у того или иного персонажа лишь тогда, когда он нарушает, пускай по мелочи, пресловутый нравственный закон. В пространство «Фарго» сразу после любого подобного нарушения являлся некий инфернальный провокатор, ловко и безболезненно для себя сцеплявший «грешников» в роковые цепочки. И если те продолжали упорствовать в ереси, то просто уничтожали друг друга.
Подобный стиль мышления называется ответственностью. Стиль мышления, исповедуемый создателями практически всех постсоветских сериалов на историческую тему, называется «обида». В художественном смысле он бесперспективен.
Характерна реплика бежавшего из лагеря Гаранина, адресованная родителю: «Я, отец, не выбирал». Вот это довод! Персонаж, который позиционируется в качестве если не главного, то ключевого, акцентирует свою программную пассивность. И в самом деле, герои сериала производят впечатление «щепок». Гуталин, читай Сталин, лес рубит — щепки летят, летят.
Основной аргумент реваншистов: «так было», «правду не скроешь» и тому подобное. Догадываюсь, что и было, и есть — по-разному. Порой страшнее некуда. Вот, однако, какая парадоксальная ситуация с существованием этой «правды» на кино- и телевизионном экране.
Массовое искусство есть инструмент производства/получения удовольствия и работает по преимуществу с такой категорией, как «интерес». Во-первых, по-настоящему всякому человеку важен он сам («бессмертная душа»). Во-вторых, транслировать в «режиме удовольствия» пыточные кошмары прошлых лет по меньшей мере неэтично. Лагерные сцены «Черной кошки» оставляют ощущение адской подмены, хитрой спекуляции. Юрий Чурсин, тщательно воспроизводящий манеры беспринципного уголовника, порождает тяжелое чувство. Почему?
Если «верх» и «низ» перемешаны, а кино делается методом натурализма, у нас, зрителей, включается механизм жесткого внехудожественного отбора: «так не бывает», «я видел», «я знаю», «будете мне рассказывать», «не похоже». Экранные события сопоставляются тогда с частным опытом, а это для экранных событий невыгодно и смертельно.
Марлон Брандо, Роберт Де Ниро и другие не вызывают вопросов в своих воровских ролях не потому, что они много крупнее Чурсина сотоварищи, а потому, что существуют в пространстве символической, а не натуральной поэтики. «Так было» или «Солженицын доказал» — это любимый аргумент тех мастеров искусств, которые не намерены оставлять своим персонажам выбора. Щепки же судьбу не выбирают. Мой зрительский интерес на этом заканчивается.
У американцев беспорядки всегда устраивает человек (существо) из «нижнего мира». Наши же утверждают: мир черен, случайность доминирует, человек подл. Впрочем, вряд ли это вина конкретного творческого коллектива. 25 лет назад, даже и раньше, в перестройку, официальная советская действительность была объявлена подложной и целиком фальшивой. В сущности, «верхний мир» был упразднен как таковой. Протестно-диссидентский слой провозглашен единственно подлинным. Однако, будучи по существу субкультурой, он не смог превратиться в основу картины мира.
Вот почему кинематографистам приходится с лозунгом «так было», зажатым в зубах и вырезанным на груди, давать адскую смесь французского с нижегородским, американского с антиамериканским, советского с антисоветским. Персонажи «Черной кошки» производят впечатление невменяемых манекенов. Убийства и бандитские налеты никак не отражаются на психике заводских футболистов.
Прошедший через лагерный ад художник ничем этого своего прошлого не обнаруживает. Михаил Боярский в роли репрессированного интеллигента яростно пытается прорваться к некоей «общечеловеческой истине», к «гуманизму», однако абстрактные категории в привязке к «правде жизни» смотрятся комично, декоративно.
Более-менее достоверно выглядит только Виктор Каратов в исполнении Игоря Петренко: наивный, даже недалекий, суетливый, без каких бы то ни было конкретных черт характера, носится со своей «добротой», как с писаной торбой. Наблюдать за Петренко довольно интересно, роль удачная. В режиме натурализма его простак органичен. Прочие вынуждены наигрывать суперменов без какой бы то ни было поддержки со стороны сценариста и постановщика.
Мне странно, когда российская общественность неделями обсуждает локальные скандалы в театрах или музеях. Без подобных обсуждений большинство бы ничего не заметило. Ровно то же самое можно сказать про кино: отечественные ленты смотрят немногие. Однако многочисленная телепродукция с регулярностью транслирует деморализацию на гигантскую аудиторию, потихоньку выстраивая новое затейливое бессознательное.
«Черная кошка» предъявляет мир, где у человека нет шанса сохранить достоинство. Беспредметные фантазии надежно защищенной от опасностей и социальных проблем столичной богемы не имеют отношения к массовому искусству. Хозяева телеэфира нарушают гражданское равновесие. Зритель впитывает отчаяние, культивируя на этой почве социальную пассивность.
Комментарии
Комментариев пока нет
