Проживающая в Болгарии соотечественница – о Всемирном фестивале молодежи и студентов в Москве в 1957 году 14.10.2017 09:31О VI Всемирном фестивале молодежи и студентов в Москве 60 лет спустя рассказала соотечественница, живущая в Болгарии, Светлана Константиновна Светлова-Туриаре.
В жизни каждого человека бывают события, которые запоминаются на всю жизнь. В детстве таким событием для меня была Великая Отечественная война, которую я пережила со своей бабушкой Стефанией Светловой-Мерцаловой на берегу Черного моря, в г. Туапсе.
Событие юности – это мое участие в VI Всемирном фестивале молодежи и студентов в Москве. 1957 год.
Тогда я была студенткой кафедры арабской филологии Ленинградского университета. На востфак и филфак университета из Москвы пришло предложение студентам принять участие во Всемирном фестивале в качестве переводчиков. Я записалась на курс подготовки, окончила его и в Москве прошла собеседование на арабском языке, которое вел Хабиб аль-Каяли, сирийский писатель и журналист, работавший на Московском радио. Живого араба я видела впервые и очень волновалась.
Сегодня, спустя 60 лет, заслуживает вспомнить, что в Советском Союзе прошло два таких фестиваля: в 1957 и 1985 годах. Первый фестиваль состоялся в 1947 году в Праге.
По сегодняшней оценке всех прошлых фестивалей, VI фестиваль в Москве был самым грандиозным. В нем приняло участие свыше 34 тысяч молодых людей из 100 стран. С этим фестивалем связаны такие культовые песни, как «Подмосковные вечера», «Если бы парни всей земли», «Люди мира, на минуту встаньте!»
Тогда впервые Советский Союз посетило такое количество иностранцев.
Ожидая XIX Фестиваль молодежи на русской земле, в Сочи, от всего сердца желаю его участникам и всем нам – блестящих успехов, чтобы он прокатился по всей Земле как наше послание сохранить мир и жизнь всем нам, молодежи и детям.
Дневник лета 1957 года
В Ленинграде Фестиваль мне казался каким-то нереальным. Но вот мы, переводчики самых разных языков, уже едем из Москвы на границу, на станцию Чоп, встречать первых делегатов. Равномерно стучат колеса, мысли набегают одна на другую, но главная и самая волнующая мысль: я буду работать с арабами. Я достаю тетрадки и начинаю лихорадочно их листать. Вот темы: «В театре», «На почте», «В зоопарке». Какой тут театр, почта или зоопарк?! Все не то. Что сейчас главное? Мне то всё кажется главным, то всё ничего не значащим, а главное – я сама, студентка четвертого курса, которая арабов в глаза никогда не видела. Я осыпаю себя упреками за пропуски уроков разговорного языка. Раскрываю первую тетрадку и читаю все подряд. Девочки-переводчицы, с которыми я ехала, хорошо владели французским языком. Они уже работали с иностранными делегациями, поэтому мало волнуются. Самой старшей из нас была Таня, Татьяна Николаевна Чернышева. Она преподавала греческий язык в Киевском университете и почти два года жила в Афинах, потом работала переводчицей на Международной ярмарке в Салониках, что исполнило меня глубочайшим уважением к ней.
Чоп, где нам предстояла ожидать своих делегатов, оказался тихим и очень приветливым пограничным городком. После шумной и суматошной Москвы тишина и покой, разлитые в воздухе и на лицах людей, производили умиротворяющее впечатление. Но как все изменилось через два дня. Вокзал превратился в место всеобщей радости. Музыка, смех, цветы и речи. Речи на всех языках.
Я уже знала, что буду работать с алжирской делегацией. Алжир вел войну с Францией за свою независимость. В 1830 году Франция вторглась в Алжир и в 1834-м его аннексировала, превратив в колонию. 120 лет спустя, в 1954 году, Алжир начал войну за освобождение. Война шла уже третий год, и алжирцы для меня были героями.
На третий день небо словно прорвало: дождь шел с утра до вечера. Около полуночи подошли один за другим сразу три состава, и мы, переводчики, побежали узнать - из каких стран прибыли делегаты. Громкоговоритель остановил меня на бегу: «Переводчицу арабского языка Светлану Светлову просят немедленно подойти к справочному бюро». Сердце екнуло… Я стремглав помчалась навстречу чему-то неизвестному.
Первая встреча с арабами
Запыхавшуюся и взволнованную меня подсадили в вагон. Товарищи переводчики подбадривали: «Света, не трусь!»
Свисток. Поезд тронулся. Я робко вошла в вагон. Меня обступили со всех сторон, потом усадили. Настороженные и любопытные, все громко, перебивая друг друга, засыпали меня вопросами. Самое ужасное, что в этом шуме гортанных слов я ничего не могла понять. Я сидела оглушенная и уничтоженная своей беспомощностью.
- Абдель Хамид! Абдель Хамид! – позвали они хором.
Сквозь толпу протиснулся юноша среднего роста, в очках, с правильными чертами лица и усталыми глазами. Он решительно прикрикнул на своих галдевших товарищей. Стало тихо, и он на хорошем литературном языке обратился ко мне:
- Кто ты, девочка? Ты будешь ехать с нами до Москвы? Ты меня понимаешь? Не бойся! Тебе будет с нами хорошо.
Я все понимала! Я была счастлива! Вот почему я ничего не могла понять - они говорили на диалекте.
На «ты» у арабов обычное обращение. Придя в радостное настроение, я простила и то, что меня называли «девочкой». Собравшись с мыслями, я заговорила. Мои первые нетвердые, с ужасным произношением фразы почему-то вызвали бурный восторг. Мое имя, Светлана, они выговаривали с трудом, а потому попросили перевести его.
Мое имя от слова «свет», по-арабски «нур».
- О-ля-ля! – раздались возгласы. - Значит, тебя звать «Нура».
Последовал взрыв смеха и новых восклицаний. И тут маленький, рыжий, совсем непохожий на араба паренек, растолкав своих товарищей, стал в позу танцора, поднял руки над головой и запел, приплясывая: «Нура, о, Нура!», а остальные стали хлопать в ладоши и подпевать. Оказывается, это очень популярная песня о девушке Нуре.
Я постепенно стала приглядываться к лицам. Почти все – молодые ребята, живут и учатся во Франции в разных вузах. Оторванные от родины, они тяжело переживают трагедию своего народа, борющегося за независимость страны ценой больших жертв… Эту борьбу ведет Национальный фронт освобождения во главе с Бен Беллой, о котором говорят с восторгом и глубоким уважением.
Забыв о позднем часе, мы говорили и говорили. Они хотели узнать все сразу о нашей стране, о студентах, о Москве. Вести разговор помогал все тот же Абдель Хамид. Когда я вернулась в купе, был третий час ночи.
Я проснулась рано и сразу вспомнила, что у меня большущая «семья», о которой я должна заботиться. Вагон с моими алжирцами находился в одном конце состава, а вагон переводчиков – в другом, так что, когда я проходила свой длинный путь, то будто попадала из одной страны в другую: Мексика, Бразилия, Аргентина, Черная Африка.
(Никому не дано знать, что готовит ему жизнь. Я и представить себе не могла, что ветер судьбы занесет меня в эту самую Африку, где я буду жить долгие годы, буду очень счастлива и потом – очень несчастна. Но все это будет не скоро…)
Я уже знала всех своих алжирцев в лицо. Со многими, сначала стесняясь своих ошибок в языке, потом все смелее и смелее, я разговаривала на разные темы. Высокий стройный Ахмет снял с себя и надел мне на шею медальон с изречением из Корана.
- Теперь никакое зло не коснется тебя, Нура! – заверил он. Оказывается его брат Зухейр учится в Университете на Ленинских горах, а сам он студент мединститута в Париже. Ахмед с нетерпением ждал встречи с братом.
Кроме студентов и рабочей молодежи, в их делегации была команда футболистов и труппа артистов национального алжирского театра, который работает в Париже.
- Нура, расскажи нам какое-нибудь стихотворение по-русски, - попросили они меня. Я стала читать «Три пальмы» Лермонтова. Еще в школе я очень любила это стихотворение и особенно любовалась картиною, когда «стан худощавый к луке наклоня, араб горячил вороного коня. И конь на дыбы поднимался порой, и прыгал, как барс, пораженный стрелой. И белой одежды красивые складки по плечам фариса вились в беспорядке. И с криком и свистом несясь по песку, бросал и ловил он копье на скаку». Арабы внимательно прислушивались к звучанию незнакомой речи, а потом попросили перевести. Я передала коротко содержание.
- А по-арабски т, что-нибудь знаешь наизусть? – они постоянно устраивали мне экзамены, но были снисходительными экзаменаторами. Я порылась в памяти. Да, плохи дела. Я хорошо помнила только египетский гимн, который продекламировала без заминки. Когда аплодисменты стихли, меня стали учить национальному гимну Алжира. От гимна перешли к песням, а потом к танцам. Такие стихийные концерты возникали постоянно в пути и в дни Фестиваля.
Путь наш от Чопа до Москвы был буквально усыпан цветами. Их дарили на всех остановках. Букеты устилали полки, проходы, лежали в тамбуре, везде-везде были цветы.
- Нура, а в Москве, а в твоем Ленинграде люди такие же добрые и гостеприимные?
- Ну, конечно! Все еще впереди.
В Киеве нам устроили такую незабываемую встречу, что у многих на глазах заблестели слезы…
Встречи были короткие: пятнадцать–двадцать минут, но след от них оставался глубоким. Вероятно, никогда не забудутся и девушки в национальных украинских костюмах, и ароматные калачи с солью, подносимые на вышитых рушниках, и добрые лица пожилых людей, и разрумянившиеся ребятишки, которые проявляли огромную инициативу в обмене значками и в сборе автографов.
Прошел беспокойный день, полный радости и тревог, но вечер принес случай, который потом казался забавным, но тогда мне было не до смеха.
«Переводчика пятого вагона просят немедленно прийти в свой вагон!» – услышала я по радио, которое в нашей работе играло незаменимую роль. Но я только оттуда, разносят ужин, все в порядке. Вот ужино и оказался не совсем «в порядке». Я вошла в вагон. Расстроенная официантка стояла с корзиной пакетов в руках и не понимала, чем вызвано всеобщее негодование, которое обрушилось и на меня. Они кричали, и что-то вышвыривали из пакетов. Среди потока грозных выкриков я услыхала часто повторяемое: «ханзир, ханзир, ханзир». «Да это же свинина» – вспомнила я. Заглянула в пакет – так и есть: колбаса. Мусульмане, как известно, не пьют вина и не едят свинины. Я взяла эту злосчастную колбасу и объявила, что это не «ханзир», а «ляхмуль инджи» (говядина), значит, греха нет. Кто не хочет, может не есть, но никто не хотел их обидеть. Буря стихла также внезапно, как и разразилась. А чтоб быть еще более убедительной, я съела кусок колбасы. Ведь после того, как я прочла наизусть несколько глав из Корана и носила их амулет, они считали меня чуть ли не мусульманкой.
Путь наш подходил к концу. Москва, Москва! Все с нетерпением смотрят на часы… Мы приехали на Киевский вокзал. Что тут стало с моими алжирцами. Они немедленно хотели бежать и видеть все. Но после приветствий нас усадили в автобусы и повезли в Ярославскую гостиницу. Арабы мои до пояса высовывались в открытые окна, стараясь охватить взглядом, что только возможно.
В Москве
В гостинице стояла веселая суматоха, гомон, смех. Приехали и другие делегации: два нижних этажа заняли сирийцы и ливанцы, выше разместились «черная Африка». Нас, переводчиков, разместили в школе на 1-ой Мещанской улице, превращенной в гостиницу. Сюда около двух-трех часов ночи мы съезжались усталые, но счастливые, с ворохом впечатлений. Засыпали как убитые, до шести утра, когда входила няня и объявляла подъем…
Летние столовые были устроены рядом с гостиницами. Блюда были выставлены в витринах, и каждый мог выбрать, что хочет и сколько хочет. Причем ,при приготовлении учитывались национальные особенности кухни разных народов.
До открытия Фестиваля оставалось два дня. Но то, что мы увидели, превзошло все наши ожидания.
Открытие фестиваля
28 июля 1957 года. Солнечный день. Девушки одеты в яркие национальные костюмы. Беспорядка, суматохи нет: делегаты собираются под знаменами своих стран, а потом рассаживаются по открытым грузовым машинам, которые ярко раскрашены, а в кузовах установлены скамьи и стулья. Весь длинный путь от гостиниц до стадиона в Лужниках был поистине триумфальным шествием молодежи всего мира. Многие делегаты из дальних стран проделали немалый путь, чтобы пожать руки москвичам, а в их лице и всему советскому народу. С обеих сторон дороги - широкая лента москвичей. Нарядные и радостные они скандировали: «Привет гостям! Мир- Дружба!» Гости уже знают эти два слова, и ответной волной несется: «Мир – дружба!»
Море рук осыпало нас цветами. Букеты, падающие из окон, с деревьев, куда забрались вездесущие мальчишки, иногда грозили ударить, но тем веселее было ловить их и возвращать не менее нас восторженной толпе людей.
- Шуф! Шуф! (Смотри! Смотри!) – кричали арабы друг другу и указывали на крыши домов, усеянные людьми. И там кричали, и оттуда бросали цветы… Я никогда не думала, что в Москве столько людей и столько цветов.
… И вот тишина, нависшая над стадионом во время речи Климента Ефремовича Ворошилова, взорвалась от бури, лавины аплодисментов, которыми ее встретили делегаты. Маленькая передышка, и вот уже грянул на всех языках Гимн демократической молодежи, написанный в 1947 году к I Фестивалю в Праге.
Дети разных народов,
Мы мечтою о мире живем.
В эти грозные годы
Мы за счастье бороться идем…
Снова черные силы
Роют миру могилу,—
Каждый, кто честен,
Встань с нами вместе
Против огня войны!
Песню дружбы запевает молодежь.
Эту песню не задушишь, не убьешь!
Я сначала не поверила своим ушам, но, нет, я не ошиблась - алжирцы пели его по-арабски. Физкультурные номера, сменившие торжественную часть, были образцом такого высокого искусства, техники, красоты и изобретательности, что по рядам то и дело проносились возгласы удивления, и снова все тонуло в аплодисментах и криках восхищения.
Вся программа была продумана с гениальностью большого мастера и художника, необыкновенно изобретательного и смелого. Вот внимание всех приковано к одной части поля, а в это время в других частях незаметно подготавливаются новые выступления. Вот физкультурницы в желтых коротеньких костюмах присели, минута – и они встают в ярко-красных юбочках с красными шарфами в руках. Превращения происходят как по велению волшебной палочки. Антракт. Поле надо убрать. Волна девушек в нарядных голубых платьицах с корзинками в руках разлилась и омыла поле, унося все ненужное, и подарив нам еще одно красивое зрелище.
…Небо потемнело, высоко блестят звезды, к которым взмыл и повис над трибунами освещенный светом множества прожекторов голубь мира – эмблема фестиваля.
Расставание
Закрытие фестиваля было не менее грандиозным, чем открытие…
13 августа. Поезд с того же Киевского вокзала отходил в середине дня. Занятость не оставляла места для грусти, но в последний день мы остро почувствовали, как привязались друг к другу, как тяжело расставаться… Москва для всех стала родной, а москвичи – друзьями.
… Перрон опустел. Мы с несколькими еще оставшимися в Москве делегатами возвратились в осиротевшую гостиницу, чувствуя, что частица нашего «я» уехала с друзьями.
В гостиницу мы вошли, дружно запев алжирский гимн, так что няни сбежались, подумав, что Алжир вернулся. Нет… Друзья уехали, может быть мы больше никогда не встретимся, но мы живы друг для друга, мы в разных странах, но мыслями вместе… Это светлое прошлое, связанное с Фестивалем, не забудется. Оно несколько отступит назад, краски его станут не такими яркими, но оно всегда останется жить рядом с настоящим.
Комментарии
Комментариев пока нет
