Русское научное зарубежье: а если бы они остались?

Русское научное зарубежье: а если бы они остались? 23.12.2017 16:54

В издательстве «Альпина Нон-фикшн» к 10-летию премии «Просветитель», вручаемой за лучшие научно-популярные издания, вышла книга «Люди мира. Русское научное зарубежье». Это сборник очерков о российских учёных, сделавших большой вклад в мировую науку и по разным причинам уехавших работать за рубеж.  

Физики, математики, биологи… а где гуманитарии?

«Люди мира. Русское научное зарубежье» –  это сборник очерков о российских учёных, сделавших большой вклад в мировую науку и по разным причинам оказавшихся за рубежом. Среди её героев – и те, кто совершил свои открытия ещё до революции 1917 года, и те, кто в составе первой волны эмиграции был вынужден бежать из охваченной Гражданской войной России, и учёные-невозвращенцы советского периода, и наши современники, уехавшие за рубеж в конце 80-х – 90-е годы и получившие там научное признание.

Список персонажей книги  – чуть более трёх десятков человек, лишь небольшая, самая известная часть представителей научной интеллигенции, работавших (и продолжающих работать) в зарубежных институтах и лабораториях. 

В их числе – всем известные имена и те, кого знают лишь люди, интересующиеся наукой. Знаменитый физиолог Илья Мечников, математик Софья Ковалевская, инженеры-электротехники Павел Яблочков и Александр Лодыгин, авиаконструктор Игорь Сикорский, «отец» телевидения Александр Зворыкин, генетик Николай Тимофеев-Ресовский – этот список далеко не полон. Особый интерес представляет второй раздел книги – «После переломов», посвящённый периоду от создания социалистического лагеря до его развала. В числе его героев уже ушедшие и ныне здравствующие представители советской и российской научной элиты – математики Израиль Гельфанд и Владимир Арнольд; физики Алексей Абрикосов и недавние  лауреаты Нобелевской премии Андрей Гейм и Константин Новосёлов; астрофизики Рашид Сюняев, Сергей Шандарин и другие.

Для тех, кто берёт в руки эту книгу, стоит помнить: «Люди мира. Русское научное зарубежье» всё же научно-популярное, а не строго научное издание, хотя над ним работали в том числе и профессиональные историки науки. 

Редактор-составитель книги – журналист и историк науки Дмитрий Баюк, а работал над ней солидный коллектив: Александр Аллахвердян из Института истории естествознания и техники им. С. И. Вавилова; научный обозреватель и ответственный редактор приложения «НГ – наука» Андрей Ваганов; историк физики Геннадий Горелик; редактор отдела критики и публицистики журнала «Новый мир» Владимир Губайловский; историк науки Елена Зайцева (Баум); специалист по прозе русской эмиграции первой волны филолог Ольга Орлова; научные журналисты Сергей Ястребов, Ирина Пономарёва, Антон Первушин и Тим Скоренко.

«Люди мира. Русское научное заребежье». М.: «Альпина Нон-фикшн», 2018. – 516 стр.

Авторы не ставили перед собой задачи написать всеохватывающий труд по русской научной эмиграции – вряд ли это и возможно при нынешнем состоянии знания, хотя, как отметил Дмитрий  Баюк, программе по исследованию русской научной эмиграции уже  25 лет. «Эта книга – не попытка объять необъятное, а попытка отразить это необъятное в маленьком зеркальце», – сказал редактор-составитель на презентации книги в московской Библиотеке им. Ф. М. Достоевского. 

Как хорошо видно, в издание вошли биографии представителей точных и естественно-научных дисциплин – химиков, физиков, математиков, биологов, инженеров. Издатели объясняют, что у книги будет продолжение, в котором речь пойдёт о представителях гуманитарных и общественных наук. Вероятно, отдельным изданием также выйдет исследование, посвящённое репрессированным учёным.

Когда Россию покинуло больше всего учёных?

Выход книги в свет был приурочен к важному для всего российского общества юбилея – столетию Русской революции, событию, безусловно, трагическому для отечественной науки. В числе миллионов русских эмигрантов оказались тысячи талантливых учёных. А сколько было тех, кто не дожил до конца Гражданской войны!

По подсчётам исследователя русской научной эмиграции Татьяны Ульянкиной, за границей оказалась четверть всех членов Императорской Академии наук. Впрочем, желающих начинать периодизацию русской научной эмиграции именно с 1917 года, скорее всего, ждёт разочарование. Истинная картина этого явления была несколько сложнее. При исследовании этапов русской научной эмиграции в XX веке обнаруживается необычный феномен: самая высокая её волна пришлась, как ни странно, не на 1920–1930-е, а на 1895–1915 годы, – пишет Дмитрий Баюк в предисловии к книге. Несомненно, это открытие нуждается в отдельном изучении историков, вывод же редактора книги таков: «захват власти большевиками был не причиной, а скорее следствием вытеснения интеллектуальной элиты из страны».

А вот со следующим утверждением Д. Баюка, что «именно с их (Большевиков. – Ред.) приходом процесс стал самоподдерживающимся, а поначалу даже лавинным. Для того чтобы как-то задержать отток интеллекта и культуры за рубеж, надо было поставить на его пути непреодолимую преграду – лучше всего частокол, колючую проволоку, вышки, солдат с собаками и автоматами…», вряд ли можно согласиться. По многим направлениям именно XX век стал временем расцвета русской (советской) науки. Всё же пути развития современного научного знания несколько сложнее, чем слишком простое объяснение его расцвета в свободной атмосфере западных стран и загнивания при диктатуре. Как минимум не меньшее, а скорее даже большее значение для успеха научных исследований, чем собственно творческая атмосфера (несомненно, важная составляющая полноценного научного поиска), имеет, например, их поддержка государством (или государствами). 

Миграция или эмиграция?

Национальна ли наука или все же наднациональна? – этот вопрос не раз звучал во время презентации книги. «Для учёных мир един», – сказал на презентации Дмитрий Баюк. Сложно с этим спорить, хотя, думается, и здесь есть свои нюансы.

В последние десятилетия наука становится всё более интернациональной. В ведущих лабораториях и институтах работают группы, состоящие из учёных самых разных национальностей, прорывные открытия совершаются международными научными коллективами, а инфраструктурные научные проекты (взять тот же Большой адронный коллайдер) создаются интернациональными научными сообществами. Но не стоит забывать, что, как бы к этому ни относиться, большую часть XX века целые научные направления (особенно связанные с военной тематикой) были именно национальными проектами.

Во время презентации книги возник ещё один важный и интересный вопрос: что вообще такое эмиграция, особенно в условиях, когда мир не разделён «железным занавесом»? Как она переживается самими учёными и как к ней стоит относиться? Тут ценно свидетельство одного из героев книги, астрофизика Сергея Шандарина (ныне – профессора физики и астрономии Канзасского университета, а когда-то ведущего научного сотрудника группы Я. Б. Зельдовича Института физических проблем РАН).

«Вначале я уехал на один академический год в качестве профессора-визитёра», – рассказал он на презентации. Опыт короткого пребывания за рубежом сильно на него повлиял, и учёный решил принять предложение о постоянной работе. Конец 80-х, возможность свободно общаться и обмениваться идеями с коллегами-иностранцами (чего он был практически лишен в СССР), свобода научных публикаций, значительно более комфортные условия для работы – всё это не могло не повлиять на его решение остаться работать в США. Вскоре группа, в которой Шандарин работал в СССР, фактически распалась, многие его коллеги также уехали за рубеж. Это история только одной научной группы, но таких примеров в 90-е было множество. Почему в тех непростых условиях учёные выбирали работу за границей – достаточно очевидно.

И всё же… «Я не собирался эмигрировать – так получилось, – продолжает Шандарин. – Я прожил в Америке уже 30 лет, но когда меня спрашивают, кем ты себя чувствуешь, я отвечаю: я российский человек». «Наука универсальна, и физики-теоретики все говорят на языке математики, но мы все говорим с очень разным акцентом, и мой акцент очень сильно русский, – продолжает Шандарин. – И его я приобрёл от тех людей, с кем я работал – прежде всего от Зельдовича и других. Я чувствую себя российским и учёным, и человеком, и эта книга – дополнительная, новая связь с Россией».

Таких историй – когда отъезд учёного за рубеж вовсе не означает его окончательной эмиграции, когда он сохраняет связь со своей страной и чувствует себя её сыном, – немало. По свидетельству Владимира Губайловского, математик Владимир Арнольд, в конце жизни перебравшийся в Париж, тоже не считал себя эмигрантом. Для него этот отъезд вовсе не означал разрыв с родиной. Как не ощущал себя эмигрантом Н. В. Тимофеев-Ресовский, отказывавшийся возвращаться в сталинский Советский Союз (где уже были репрессированы его братья), но сохранявший советский паспорт. Вероятно, в современных условиях, когда ничто не мешает вернуться или даже совмещать работу в нескольких научных центрах, постоянно бывая в России, – это вообще норма. А потому сам вопрос о драматизме эмиграции (во всяком случае, для самого эмигранта, его семьи и близких) попросту снимается.

Ольга Орлова привела в пример Великобританию – страну, в которой наблюдается самая большая утечка мозгов (в количественном отношении). Тем не менее там к этой ситуации относятся спокойно – да, учёные уезжают, но не меньше прекрасных учёных из других стран занимают их место (как те же Гейм и Новосёлов, работающие в  Манчестерском университете). По мнению Орловой, России нужно по-новому взглянуть на миграцию учёных, признав, что современные люди вообще очень мобильны. По её мнению, России нужно встраиваться в этот живой и естественный процесс, научившись перетягивать к себе учёных из других стран.

Почему в России много талантливых учёных, но мало технологий?

Так или иначе, но эмиграция, а иногда даже не она, а неоправданная потеря перспективных исследований или технологий на протяжении XIX–XX вв., в России происходила по разным причинам. Но в каждом случае следствие было одно: отставание отечественной науки в определенной области.  Едва ли не самые значительные потери понесла биология.

«В начале века Россия – это великая биологическая держава, страна с огромным научным потенциалом. Этот потенциал не реализовался в полной мере по совершенно вненаучным причинам из-за всем известных катастрофических политических событий», – уверен историк науки, биолог Сергей Ястребов. Но даже несмотря на десятилетия гонений на генетику, сформировавшаяся в России уже в начале XX века научная биологическая традиция была настолько мощной, полагает он, что, вопреки внешнему давлению, дожила до наших дней.

Впрочем, далеко не всегда дело в политических катаклизмах, точнее, не только в них. Известный научный журналист Тим Скоренко склонен объяснять техническое отставание дореволюционной России от ведущих западных стран не отсутствием квалифицированных научных кадров, а, прежде всего, несовершенством российского законодательства. Именно об этом он пишет и в недавно вышедшей в том же издательстве «Альпина Нон-фикшн» книге «Изобретено в России».

Почему по количеству изобретателей Россия сильно отставала от тех же США? Почему один из изобретателей лампы накаливания Александр Лодыгин, создатель дуговой лампы Павел Яблочков предпочли покинуть Россию? Скоренко объясняет это отсталостью патентного законодательства в России.

«Нормальный патентный закон в России, – объясняет он, – появился лишь  в 1896 году. В Великобритании точно такой же закон появился при королеве Анне – это 1710-й год, то есть у нас тут 180 лет отставания. Это, в принципе, объясняет всё». 

Поскольку российское патентное законодательство было невыгодно изобретателям,  Лодыгин и Яблочков поехали патентовать свои изобретения за рубеж. Впрочем, развитию технической мысли препятствовали и политические потрясения, признаёт Скоренко. После революции на смену хорошему патентному закону 1896 года пришли советские патентные законы, по которым изобретатель не получал от своего изобретения практически ничего. Кстати, нынешнее российское патентное законодательство Тим Скоренко называет вполне адекватным, потому что оно позволяет изобретателям получать доход от своих  инноваций.

Похоже, главный вывод, который делаешь, прочтя эту книгу: наука, изобретательство – очень нежный цветок. Для того чтобы он благополучно рос, а ещё, желательно, цвёл, нужны комфортные условия, причём самые разные: политическая и социальная стабильность, адекватное законодательство, наличие научных школ и непрерывность научной традиции, открытость и достаточное финансирование, да много что ещё...

И всё же «Люди мира. Русское научное зарубежье» – история не о науке, она о людях. Книги, подобные этой, спасают от небытия прежде всего у себя на Родине память о достижениях и, главное, о тех русских учёных, чей вклад в мировую науку несомненен. К сожалению, до сих пор большинству россиян о них  известно  пренебрежительно мало. И в то же время – это летопись потерь отечественной науки, которая поневоле заставляет задаваться вопросом: что было бы, если все эти учёные и их изобретения, весь их потенциал были востребованы на Родине?

Александр Рязанцев, vksrs.com