Национальная политика СССР: источник бесконечных конфликтов или реальный инструмент Большого проекта? Такова тема сегодняшней интеллектуальной дуэли в ИМХОклубе.
Всеволод Шимов: Зигзаги и противоречия
Всеволод Шимов: кандидат политических наук, доцент кафедры политологии Белорусского государственного университета
1. Одним из главных стопоров для интеграционных процессов на постсоветском пространстве является национализм.
Национализм с его культурно-языковым партикуляризмом, ксенофобией и культом национального эго органически неспособен к большим наднациональным космополитическим проектам. Национализм конфликтогенен по своей сущности, заставляя людей делить окружающих на «своих» и «чужих», тем самым провоцируя взаимные фобии и неприязнь.
Кроме того, постсоветский национализм русофобен, т.е. основан на неприятии России в качестве геополитической доминанты региона.
Между тем, любая интеграция на постсоветском пространстве не может не быть «москвоцентричной», поскольку именно Россия скрепляет его в геополитическую, экономическую и культурную целостность.
Своим расцветом постсоветский национализм во многом обязан «ленинской» национальной политике, проводившейся в СССР.
2. СССР создавался как федерация национальных республик, где за каждой национальной республикой закреплялся «титульный» этнос и проводилась политика, направленная на утверждение в каждой республике монополии «национального» языка и культуры во всех сферах жизни.
Такая политика объективно подрывала внутреннюю связность государства и поэтому, начиная с 1930-х гг., была существенно ограничена, хотя официально никогда не пересматривалась.
Это вело к тому, что фактическое распространение русского языка и культуры как объединяющего страну средства коммуникации, с точки зрения советской же национальной политики, было нелегитимным и должно было трактоваться как проявление ассимиляторства и «великорусского шовинизма».
Эти обвинения и были выдвинуты советской власти националистами союзных республик в ходе перестройки и после демонтажа СССР, а также стали идеологической основой для гонений на русский язык и культуру под видом «национальных возрождений».
Результатом стала острая конфликтность между «национально правильным» и русским/обрусевшим населением во многих постсоветских республиках, в ряде случаев обернувшись острым кризисом государственности и фактическим территориальным распадом (Молдова, Украина).
3. Советский подход к национальному вопросу, безусловно, имел рациональные основания там, где советская власть имела дела с развитыми национальными движениями (например, в Закавказье или Прибалтике).
Однако во многих случаях национальный фактор был сильно переоценен и искусственно раздут, либо же национальные республики создавались совершенно искусственно под текущую конъюнктуру, как было с Карело-Финской ССР.
В результате возникли национальные размежевания и связанная с ними конфликтность там, где их могло и не быть.
Территориальная конфигурация союзных республик также стала важным фактором конфликтности после распада СССР, т.к. провести «правильные» границы по этническому принципу было попросту невозможно — в силу смешанного проживания населения или его размытого, нечеткого самосознания, либо, напротив, застарелых антагонизмов между этническими группами, которые «сверху» объединялись в одну республику.
Конфликты в Нагорном Карабахе, Ферганской долине, Абхазии, Южной Осетии, Донбассе — всё это отложенные следствия зигзагов и противоречий советской национальной политики.
4. Советская национальная политика показала порочность самого принципа политического размежевания по этноязыковому признаку, приведения к единству границ культурно-языковых и политических.
Национально-политическое размежевание изначально ослабило всю конструкцию СССР, заложив фундаментальные предпосылки распада, который и произошел по прочерченным советской властью «швам» между республиками.
5. Ленинская модель национальной политики не была фатально предопределена. В большевистском руководстве шли ожесточенные дискуссии по этому поводу, обсуждались иные модели федерализма, без жесткой привязки к этнонациональному критерию.
Более того, были прецеденты создания советских государственных образований на безнациональной основе — Донецко-Криворожская или Дальневосточная республики.
Подобная модель, как представляется, могла бы быть более устойчивой к центробежным тенденциям и, более того, лучше соответствовала космополитическому духу коммунистической идеи. Но история сложилась так, как сложилась.
Алексей Дзермант: Инструмент Большого проекта
Алексей Дзермант: философ, политолог, научный сотрудник Института философии НАН Беларуси, главный редактор портала IMHOCLUB.BY
1. Российская империя в конце своего существования не смогла справиться со сложнейшим клубком внутренних — социальных, национальных и внешних — международных противоречий, усугубленных участием в Первой мировой войне.
Свержение буржуазией царя неизбежно усугубило эти противоречия, и большевики были вынуждены реагировать на них в духе real politik.
Распад империи вывел на арену истории многочисленные национальные движения, часть из которых (например, украинское) накопили значительный мобилизационный потенциал.
Национальная политика большевиков — реакция на это, поскольку загнать обратно «джинна» притязаний на национальное освобождение было невозможно.
Это не понимали лидеры Белого движения, лозунг которых «За единую и неделимую Россию» не отвечал духу времени, что и было одним из важных факторов их поражения.
Большевики использовали национальные требования бывших окраин империи и смогли направить их в нужное русло с целью нового собирания большой страны.
2. Никакой другой реальной альтернативы национальной политике большевиков тогда быть не могло. Русский национализм имел реакционно-черносотенный окрас, безнациональный космополитизм отдавал козыри и влияние в руки антисоветских националистов и внешних игроков.
3. Советское нациостроительство во многом имело инструментальный характер и было фактором геополитического противоборства в Восточной Европе, Закавказье, Средней Азии.
Например, создание и поддержка советских белорусской и украинской национальных республик нивелировало мощное и враждебное польское влияние.
Именно БССР и УССР создали те возможности и социальные лифты, которые не позволили полякам использовать белорусов и украинцев в борьбе против СССР на массовом уровне, более того, именно СССР, а не Польша был привлекателен для этих народов в силу создания для них республик национального характера.
В целом такая политика для своего времени была успешной, ибо решала остро стоящие проблемы вытеснения геополитических конкурентов, стабилизации межнациональных отношений и обеспечения безопасности границ.
4. Противовесом в балансе национального и сверхнационального в советской политике была концепция дружбы народов и формирования единого советского народа.
Эта диалектика реально работала. Проблема заключена не в ней, а в неспособности ей управлять.
Отрицание национального или этнокультурного не означает автоматического исчезновения стремления идентифицировать себя в этих категориях.
Национальное в рамках Большого проекта необходимо конструировать так, чтобы оно было инструментом развития — и в Советском Союзе это во многом удалось.
5. Расцвет национализма в позднем СССР связан с потерей целеполагания и адекватных ориентиров развития, прежде всего — союзной элитой в Москве.
Непродуманный запуск «перестройки» и «гласности», сопровождавшийся взрывным ростом неформальных движений, народных фронтов, большинство из которых стали колыбелью националистических организаций — сознательное решение части советской элиты.
Распад СССР произошел в результате острого конфликта между Горбачевым и Ельциным, при этом одним из мотивов последнего было избавление от республик Закавказья и Средней Азии с целью построения русского национального государства. Старт и поддержка всех изначально центробежных тенденций исходили из Москвы и были связаны с внутриэлитной борьбой.
Таким образом, бессмысленно искать виновных развала СССР среди первых большевистских теоретиков и практиков национальной политики, которые пересобрали страну и победили под флагом интернационализма и дружбы народов в Великой Отечественной войне.
Надо принять как данность и реальность новые государственные образования — и с учётом этого глубоко продумывать стратегию отношений с ними, выстраивать новые интеграционные союзы вокруг России.
Комментарии
Комментариев пока нет