Когда мы говорим о Русском мире, нам следует отчетливо понимать антикризисный характер этой политической концепции.
Единое государство, создаваемое русским народом в форме царства, империи, СССР, не просто рухнуло — оно разорвало сам этот народ на части. Единая нация разделена политическими границами, некоторые из которых, огражденные декларациями НАТО и ЕС, представляются сегодня непреодолимыми и непересматриваемыми.
Как жить разделенной нации в условиях политического дефолта ее государственности? Смириться и постепенно самоуничтожиться — ассимилироваться в чужие национальные проекты — или стать на путь ирреденты и восстановления единства своего политического пространства?
Чтобы отсрочить необходимость выбирать, и материализовалась в нашей публицистике и политологии концепция Русского мира. Мол, единой исторической России уже нет, но не переживайте — есть Русский мир, в котором все говорят на одном языке и едят из общей миски салат оливье. Русские разных независимых государств могут прекрасно общаться друг с другом поверх границ, и для этого совершенно не нужно политическое единство. Расплывчатое «мiр» позволяло уйти от воспаленной неопределенности слов «страна», «государство», «нация».
Русский мир так и оставался бы слабым наркотиком, слегка глушащим боль в распиленном по живому теле, если бы конец истории внезапно не закончился. Из пространства, которое «пока еще в чем-то русское», Русский мир внезапно превратился в пространство, которое обязано оставаться русским и дальше. Русский мир стал пространством восстанавливающей, реинтегрирующей экспансии России в той мере, в которой она как-то идентифицирует себя с русской нацией и с Россией исторической.
Что привело к этому развороту в понимании Русского мира — сказать нетрудно. Прежде всего спешка с дерусификацией новообретенных соседей. От Эстонии до Грузии, от Молдавии до Узбекистана новый национальный проект выстраивался на обломках России (и СССР как формы существования России), на отказе от русского языка и пережитков русского образа жизни. Всюду конструировался виктимный образ русской идентичности как «оккупанта», который обязан быть молчаливой жертвой. Возникшие на обломках СССР нацгосударства стремились как можно скорее избавиться от всего, что связывало их с Россией, прежде всего от русских, считающих себя русскими.
Эта торопливость была понятной, но глупой. Стремились успеть до того, как в России начнется неизбежный цикл самовосстановления. Даже таким отнюдь не влюбленным в Россию западным политологам, как автор «Мести географии» Роберт Каплан, совершенно очевидно, что исходить из презумпции вечности провала России — дурная идея: «В то время как другие империи возникали, расширялись, рушились — и о них никогда больше не слышали, — Российская империя расширялась, и разваливалась, и возрождалась уже неоднократно. География и история показывают, что Россию никогда нельзя сбрасывать со счетов».
Комментарии
Комментариев пока нет