Лев Криштапович: Какой дорогой идти белорусу

Лев Криштапович: Какой дорогой идти белорусу 15.09.2015 09:16

В настоящее время вопрос о важности белорусского  национального развития  ни у кого не вызывает сомнений. В формальном смысле это бесспорно. Спорное начинается тогда, когда речь заходит о содержании национального развития.

В течение всего постсоветского времени белорусскому обществу навязывается польско-шляхетский взгляд на белорусскую историю, в соответствии с которым исторический путь Беларуси никак не вписывается в логику развития Русской цивилизации, русского мира. Официальная историческая наука в Республике Беларусь в своей трактовке белорусской истории исходит из политического перенесения нынешней Конституции страны на историю белорусского народа. Логика здесь школьническая: поскольку Белоруссия является независимым государством, постольку у нее  должна быть  независимая история. Независимая история от кого? Разумеется, от общерусской истории, от общерусского мира. Подход ребяческий, но если ему следовать, то фальсификация белорусской истории становится неизбежной. Отсюда возникла ныне действующая концепция истории Белоруссии, по которой Великое Княжество Литовское представляет собой первую, а Речь По-сполитая вторую форму белорусской государственности.
Но если официальная историография в своих писаниях пытается сохранить видимость научного приличия и объективности, то так называемые «европеизированные» историки на страницах своей «неизвестной истории» упражняются в откровенной русофобии. Эта категория псевдоисториков преподносят Великое Княжество Литовское и Речь Посполитую в качестве белорусских феноменов и белорусской демократии. Вся эта весьма далекая от исторической науки графомания преследует одну единственную цель – навязать белорусскому обществу мнение о том, что исторически Белоруссия развивалась вне общерусской истории. И здесь цели официальной историографии и «европеизированных» фальсификаторов полностью смыкаются.
И еще одно важное обстоятельство, на которое необходимо обратить внимание. Для правильного понимания исторического процесса на белорусских землях необходимо отказаться от ряда антиисторических химер при трактовке явлений средних веков. По какому-то недоразумению принято считать, что в отличие от монголо-татарского нашествия, которое принесло русским землям неисчислимые беды и замедлило развитие Северо-Восточной Руси, Литва и Польша якобы принесли Западной Руси демократию и процветание. Однако подобный взгляд  абсолютно антиисторичен и представляет собой заурядную фальсификацию белорусской истории.
Дело в том, что в отличие от монголо-татарского ига, которое пред-ставляло собой военно-материальный гнет и не затрагивало национальной и духовно-культурной жизни Северо-Восточно Руси, польско-литовское гос-подство в силу своей тотальности было более жестоким и тяжелым для западнорусских (белорусских) земель. Очевиден тот бесспорный факт, что вся деятельность знаменитых западнорусских (белорусских) книгопечатников, писателей, ученых (братья Мамоничи, Лаврентий Зизаний, Cтефан Зизаний, Мелетий Смотрицкий, Андрей Мужиловский, Христофор Филалет, Афанасий Филиппович, Симеон Полоцкий, Георгий Конисский) проходила в борьбе против польско-иезуитской агрессии, против унии, против западной экспансии. И очевиден тот бесспорный факт, что только воссоединение Белоруссии с Россией в конце XVIII века вывело белорусский народ на прогрессивный путь исторического развития.          
Фундаментальное влияние общерусской цивилизации на формирование белорусского национального характера – документально-источниковедческий факт и философско-историческая истина. Поэтому когда всевозможные квазиисторики из факта большего времени нахождения территории  современной Белоруссии в составе Великого Княжества Литовского ( ВКЛ)  и Речи Посполитой  пытаются вывести некую европейскость белорусов и тем самым противопоставить нас великорусскому народу, то они, как несмышленные школьники, просто  не понимают принципиального отличия политико-государственного признака от цивилизационно-ментального.  А ведь в вопросе этнической самоидентификации решающий критерий как раз при-надлежит  цивилизационно- ментальному признаку.  Еще в середине XIX века белорусский этнограф Павел Шпилевский писал: «Есть на всей Руси большой край, который называется Белоруссией. Живут там люди белорусские родные братья людей  великорусских»[1, c. 71].  В связи с этим важное значение имеет выяснение характерных признаков  национального самосознания белорусского народа.
Историческим этапом, зафиксировавшим основные признаки белорусского национального самосознания, является рубеж XVI-XVII веков, когда нашим предкам была насильственно навязана церковная уния. Церковная уния 1596 года имела определенную установку – упразднить православную веру и лишить древний русский народ  (так именовали себя в то время нынешние белорусы) своего этнического самосознания.  В своей речи в Сенате западнорусский князь Константин Острожский прямо обвинил польского короля Сигизмунда III в насильственном насаждении унии: «На веру православную наступаешь, на права наше, ломаешь вольности наше, и наконец на сумненье наше налегагшь: чим присягу свою ломаешь, и то што - кольвек еси для меня учинил, в нивошто остатнею ласкою своею оборочаешь…»[2, c. 219].
Именно от этого времени  история Белоруссии  получает «по преимуществу народное направление»[3, c. 207].  Почему народное направление? Потому что защита своего образа жизни, своей веры и культуры, своего языка исходила  именно из среды самого народа,  то есть крестьянства и мещанства. Дело в том, что к этому времени западнорусская  шляхта уже денационализировалась, то есть ополячилась и окатоличилась.  Мелетий  Смотрицкий в своем известном «Фриносе», или «Плаче восточной церкви» (1610)  констатировал смерть знаменитых  древних русских родов ( Острож-ских, Соколинских, Вишневецких,  Чарторыйских,  Заславских),  погибших в полонизме, латинстве и иезуитизме.
Именно в этот период и выкристаллизовались те социально-философские принципы, которые сегодня лежат в фундаменте белорусской истории. Какие это принципы? Это принципы народности, трудового образа жизни, добродушия, братскости, союза с русским народом, миролюбия, отсутствия гонора.  И это понятно, так как только такие принципы отвечали сущности такого общества,  которое состояло из трудовых элементов – крестьянства и мещанства и в котором не было этнически своего высшего сословия. Такое общество по своему определению уже было обществом трудовым, народным, миролюбивым.  Поэтому вполне закономерно, что история Белоруссии с этого времени приобретает характер народного направления как в своем содержании, так и в развитии.
           Современные фальсификаторы, реанимируя комплекс антирусских  взглядов польско-шляхетских  идеологов на протяжении ХVIII–ХХ веков, тем самым идут вразрез с белорусской ментальностью и белорусской историей.
Наглядный пример такой фальсификации белорусской истории являет собой спектакль Национального академического театра им. М.Горького «Пане Коханку». Режиссер (Сергей Ковальчик) и драматург (Андрей Курейчик) этого спектакля пытаются представить известного польского магната ХVIII века Карла Радзивилла примером истинного белоруса, независимого и свободолюбивого, веселого и доброго, творческого и поэтичного. Кроме, как глупостью, подобные утверждения назвать нельзя.
Ибо Карл Радзивилл (Пане Коханку), известный как один из самых сума-сбродных магнатов Речи Посполитой, не только не имел никакого отношения к белорусской ментальности и белорусской государственности, но был самым на-стоящим душителем всего белорусского. Все великолепие и богатство его Не-свижского замка было основано на многовековом национальном и духовном порабощении белорусского народа. Этот исторический факт не вызывал сомнений у современников Карла Радзивилла. Вот как описывают очевидцы реальную ситуацию в Белоруссии во время господства польских магнатов. «Проезжая Беларусь (в том числе и Несвижскую землю), надрывается сердце от боли и жалости. Богатая земля населена людьми, которые изнемогают от работы, а дурные паны управляют с безудержной властью крестьянами, доведенными до окончательной нищеты. Грабеж всюду бессовестный и бесстрашный»[4, c. 77].  Грабеж всюду бессовестный и бесстрашный – вот что такое Карл Радзивилл (Пане Коханку) для белорусского народа.
Но еще большей глупостью являются утверждения авторов этого спек-такля, что Карл Радзивилл может служить примером государственного деятеля, отстаивавшего независимость своей страны. И это тем более актуально, заявляют эти театралы, что сегодня Белоруссия тоже ищет свой путь в мировом сообществе, стремится занять в нем достойное место в качестве независимой суверенной державы. Этим поклонникам Карла Радзивилла полезно было бы знать, что этот польский магнат отстаивал не независимость своей страны, а боролся за сохранение всевластия и произвола магнатов в Речи Посполитой. Что, кстати, не составляло секрета ни для кого. Еще в ХVI веке видный польский мыслитель и гуманист Анджей Моджевский писал: «Не нужно предсказаний астрологов, чтобы увидеть, что спесь и крайний произвол приведут это королевство ни к чему иному, как только к гибели»[5, c. 123]. Именно спесь и сумасбродство таких деятелей, как Карл Радзивилл, и привели к краху само польское государство. 
И предлагать в пример людей, разрушавших собственное государство, для сохранения белорусской независимости в сегодняшнем мире могут только такие работники культуры, горизонт которых ограничен парадными залами Несвижского замка.
Или взять польских магнатов Огинских, которых недалекие журналисты и культурологи причисляют к белорусским знатным родам. Вот что писал об этом «белорусе» Г.Р. Державин, который по поручению императора Павла I инспектировал белорусские земли в голодном 1798 году. «Проезжая деревни г. Огинского, под Витебском находящиеся, зашел в избы крестьянские, и увидев, что они едят пареную траву и так тощи и бледны, как мертвые, призвал приказчика и спросил, для чего крестьяне доведены до такого жалостного состояния, что им не ссужают хлеба. Он, вместо ответа, показал мне повеление господина (Огинского - Л.К.), в котором повелевалось непременно с них собрать, вместо подвод в Ригу, всякий год посылаемых, по два рубля серебром»[6, c. 451]. Таков был бесчеловечный принцип польской шляхты: «умри белорус, но деньги на мотовство польских панов вноси без промедления». Пришлось великороссу Державину спасать белорусских крестьян. Как он пишет, «приказал сию деревню графа Огинского взять в опеку по силе данного ему именного повеления». В польских имениях нередко стояли виселицы для наказания белорусских и украинских крестьян. 28 января 1787 года князь Г.А. Потемкин вынужден был дать управителю своих имений  Брожзовскому такое распоряжение: «Все находящиеся в купленном мною у князя Любомирского польском имении виселицы предписываю тотчас же сломать, не оставляя и знаку оных; жителям же объявить, чтобы они исполняли приказания господские из должного повиновения, а не из страха казни»[4, c. 79]. Несколько слов для пояснения этого приказания  Григория Потемкина. Польский князь Ксаверий Любомирский был одним из богатейших магнатов на Украине. Он владел 9 городами, 179 деревнями и более 100 тысячами душ мужского пола. Ксаверий Любомирский не хотел никому и ничему подчиняться даже самому польскому королю и до такой степени опротивел самим магнатам и королю, что предан был суду и ему угрожала банниция, то есть изгнание из страны. Тогда Ксаверий Любомирский прибегнул к покровительству Григория Потемкина, который после первого раздела Польши в 1772 году получил в свое владение белорусское Дубровно со всеми окрестными землями. В 1783 году они обменялись своими имениями. Так Потемкин стал владельцем украинской Смелы со всеми любомирскими владениями, а Любомирский господином белорусского Дубровно со всеми потемкинскими имениями. Здесь рельефно выступает все нравственное и политическое уродство польской шляхты, которое думало не о личной и государственной чести, а лишь о беспрепятственности для своего тиранства и сумасбродного поведения.    Возьмем, к примеру, жизнь польского аристократа Льва Ошторпа, который был предводителем дворянства Минской губернии. В своем имении в Дукоре он завел театр, картинную галерею, шляхта, по свидетельству очевидцев, пировала неделями, так сказать, у  гостеприимного хозяина. Но за счет чего и кого просвещалась и веселилась польская шляхта? За счет нещадной эксплуатации белорусских крестьян. Когда Ошторп умер, то польский поэт-юморист Игнатий Легатович в своей язвительной эпиграмме мет-ко подметил: 
«Smierc Osztorpa w Dukorze zrobi zmiane znaczna:Panowie pic przestana, chlopi jesc zaczna!»[7, c. 362].
То есть, смерть Ошторпа в Дукоре  произведет большую перемену: господа перестанут пить, а мужики начнут есть.
Или вот еще характерная подмена белорусской культуры польско-шляхетскими артефактами. Раньше главным спектаклем Купаловского театра была бессмертная «Павлинка». Это действительно выдающееся произведение белорусской культуры, в котором народный поэт Белоруссии Янка Купала в лице шляхтича Адольфа Быковского высмеял ни на что не способную, но очень гонорливую польскую шляхту. Сейчас же новым художественным руководителем Николаем Пинигиным главным спектаклем сделано произведение польского поэта Адама Мицкевича «Пан Тадеуш», где всячески восхваляется польская шляхта и польско-шляхетская история. Разве это не показательное неуважение к великому Купале и белорусской культуре, когда на сцене главного театра страны ставится произведение злобного польского поэта Адама Мицкевича, который пренебрежительно относился к белорусам, считая их неисторическим народом. Видимо, Николай Пинигин спутал Минск с Варшавой. И может ли таким спектаклем гордиться белорусская нация? 
Даже польский этнограф Вандалин Шукевич в 1910 году признавал, что когда Белоруссия находилась в составе Польского государства, «общественный строй бывшей Речи Посполитой основывался на привилегиях одного класса», белорусский народ был низведен «до положения невольников» (рабов. – Л.К.)[8, c. 253]. 
Следует отметить, что ни в одной из стран Европы, в том числе и в России, закон не разрешал феодалу приговаривать своих крепостных крестьян к смертной казни. И только в Речи Посполитой постановлением сейма 1573 года польско-литовским помещикам позволялось наказывать своих крепостных «водлуг поразумення свайго», то есть в соответствии со своим разумом и желанием. Это право было юридически закреплено и в Статуте Великого Княжества Литовского 1588 года. («Будет вольно и теперь каждому пану подданного своего подлуг поразумения своего скарать»).  Уже упоминавшийся польский гуманист XVI века Анджей Моджевский писал: «Ни один тиран не имеет большей силы над жизнью и смертью простых людей, чем та сила, какую дают шляхтичам законы. Шляхтичи бесчинствуют, убивают горожан и крестьян, относятся до них, как до собак»[4, c. 50]. И когда в газете «Советская Белоруссия» в статье «Критик из золотого века» (18 июня 2015 года), претендующая на белорусскость, Людмила Рублевская резонерствует  о демократическом характере Литовского Статута 1588 года, заявляя, что «за убийство простолюдина шляхтича отдавали под суд»[9, c. 12], то это показа-тельный пример как нынешние так называемые «национально-сознательные» историки, философы и журналисты фальсифицируют исторические документы с целью антиисторического отождествления польско-литовской истории с белорусской историей. Действительно, в Статуте 1588 года есть статья, которая говорит о том, что за убийство крестьянина шляхтич должен быть предан суду. Но речь здесь идет не об убийстве своего крепостного крестьянина, а об убийстве крестьянина другого шляхтича. В таком случае шляхтич должен был компенсировать нанесенный ущерб другому феодалу, то есть заплатить так называемую «головщизну». Выдающийся белорусский историк XIX века Михаил Коялович отмечал, что в Речи Посполитой «жизнь хлопа оценилась в 3 р. 25 коп. Можно было убить хлопа и заплатить 3 р. 25 к., больше ничего, т. е. жизнь хлопа ценилась так низко, как нигде не ценится жизнь негра, обращенного в рабочий скот, - так низко, что собака часто стоила дороже»[10, c. 37].   
Известный исследователь истории Великого Княжества Литовского В.Т. Пашуто справедливо заключал: «Белоруссия была страной, подвластной и экс-плуатируемой литовской феодальной знатью»[11, c. 322].
Фактически  польско-литовская шляхта создала на территории Белорусcии систему кастового строя, где белорусские крестьяне занимали положение аналогичное индийским шудрам. Уже само расселение шляхты выстраивало стену между польским обществом и белорусскими крестьянами. Не случайно околицей или застенком называли поселение шляхты, чтобы отличить его от белорусских деревень, где жили крестьяне. «По образованию и состоянию околичная шляхта почти не отличается от крестьян, но вся она сознает себя выше крестьянина, выше хлопа. Это остаток польского мелкого шляхетства или, лучше сказать, это остаток древнего литовского (западнорусского – Л.К.) боярства,..испорченного теорией польского шляхетства»[10, c. 36].  
Для сравнения. При всем социокультурном расколе между «верхами» и «низами» такой кастовости, которая существовала между польской шляхтой и белорусскими крестьянами, в России все-таки не было. Разве не показательно, что великий русский писатель – А.С. Пушкин был духовно вскормлен простой русской крестьянкой – Ариной Родионовной? Или, например, шедевр сказочного искусства, как в художественном, так и в гуманистическом плане, русского писателя С.Т. Аксакова «Аленький цветочек» был вложен в его душу обыкновенной ключницей Пелагеей? И разве не удивительно, что выдающийся государственный деятель и поэт Г.Р. Державин в своём новгородском имении учил грамоте и молитвам крестьянских ребятишек? Можно ли себе представить, чтобы, скажем, в воспитании отпрысков Радзивиллов или Огинских  принимали участие белорусские крестьянки, а сами Радзивиллы или Огинские  учили белорусских детей белорусскому языку и православной вере? Даже в самом фантастическом сне такое приснится не может.
Современное белорусское общество в конечном итоге есть воплощение национального характера и национальных традиций народа. Так, например, сложно представить себе в Белоруссии ту или иную модификацию западной политической системы, ибо она не соответствует  представлениям белоруса, не вписывается в парадигму национального самосознания. Западный человек, обустраивавший свое благополучие за счет эксплуатации колониальных народов, объективно рассматривал незападного человека как материал для удовлетворения своих жизненных потребностей. Отсюда и западная ментальность с ее принципами индивидуализма и расового превосходства над другими народами. Для белоруса такие представления абсолютно невозможны в силу принципиально другого образа жизни. Мир в представлении белоруса был его реальный «мир» (общины, братства), где все должны трудиться и жить по справедливости. Такой мир априорно не знает и не принимает разделения людей на высших и низших, ибо все люди божьи создания. Подобного рода представления и были закреплены на ментальном уровне нашего народа. 
Представляется необходимым адекватно оценить роль религиозного фактора как в процессе формирования национального самосознания белорусов, так и в ходе государственного строительства. Данный тезис может быть сформулирован следующим образом: выбор православия был обусловлен, среди прочих факторов, ментальностью народа, однако, в свою очередь, православие закрепило и сохранило тот исторический тип самосознания белорусов, который сегодня можно охарактеризовать как современный. Без всякой мистики и фантастических легенд: православие пришло именно на ту землю, где существовали ментальные предпосылки его сохранения. И именно оно, православие, скрепило и сцементировало теоретически существующее положение вещей. Рассматривая данный вопрос, нельзя не коснуться  и униатства, которое некоторые белорусские писатели, философы и политики по недоразумению зачисляют в разряд национальной религии белорусов. Здесь важно отметить, что в то время, когда на Белой Руси вводилось униатство (XVI-XVII века), меняли вероисповедание не простые верующие (крестьяне), а их патроны (паны, шляхта, церковные иерархи). В тот период считалось: чья власть, того и вера. Поскольку привилегированное сословие (шляхта) окатоличилось, то есть денационализировалось,  то оно заставляло и своих подданных (крестьян) денационализироваться, а поэтому  административно переводило  православные приходы в приходы униатские путем навязывания православным униатских священнослужителей. «Загоняемый подобными насилиями в унию русский (белорусский. – Л.К.) народ не мог, конечно, искренно держаться унии. В глубине своей души он продолжал хранить старые свои верования, старые православные убеждения и искал только случая избавиться от насильно навязанной ему унии. Сами защитники латинства сознавались, что все униаты или открытые схизматики (православные), или подозреваются в схизме»[12, c. 161].  Поэтому, когда говорят, что в XVIII веке 80% белорусов были униатами, то это относится не столько к белорусским крестьянам, сколько к формальному количеству униатских приходов в Бело-руссии. Крестьяне, как и раньше, так и в XVIII веке, оставались верными вере своих предков, то есть православию. Cами ватиканские деятели вынуждены были признать, что «нет никакой надежды, чтобы эти гордые и упрямые люди когда-нибудь массово перейдут в унию»[13, c. 389].  Не случайно переход из унии в православие для белорусов был осуществлен без больших затруднений, поскольку все дело свелось к формальному переводу священников из унии в православие. И об унии в народном самосознании не осталось никакого воспо-минания.
Нужно четко понимать, что это не некие абстрактные исторические дискуссии, не имеющие отношения к настоящему. Проталкивая польскую панскую культуру, ее апологеты делают это для того, чтобы подчеркнуть неправильность избранного белорусами пути развития, попытаться навязать чуждые нашему народу ценности, а значит, в корне пересмотреть политику государства. Именно этим объясняются протаскивание лозунгов об исключительно европейском характере Белоруссии и игнорирование ее общерусских корней. Отказ от общерусских корней белорусского самосознания – это отказ от союза с братской Россией, а шире – от участия в каких-либо интеграционных процессах на постсоветском пространстве, отказ от исторического выбора белорусского народа, смена геополитической ори-ентации нашей республики.
Вот почему совершенной софистикой являются попытки некоторых, так сказать, «великокняжеских» и «шляхетских»  ученых и писателей зачислить в разряд белорусских князей Миндовга и Витовта, тащить в белорусскую историю Радзивиллов, Сапег, Огинских и так далее как видных представителей белорусских знатных родов, белорусского самосознания. Это не только насмешка над белорусской историей, но и прямое оскорбление национального достоинства нашего народа, потратившего немало сил и времени, чтобы освободиться от подобных «благодетелей» и «представителей» белорусскости. 
Поэтому  все историко-культурологические усилия всевозможных лжеисториков, направленные на то, чтобы из аббревиатуры ВКЛ вывести некую белорусскую идентичность носят сугубо софистический характер. Даже больше. История ВКЛ в их изложении – это не реальная  история Великого Княжества Литовского, а антирусская польско-шляетская  пропаганда, направленная на отрицание собственно белорусской истории.  
Упорное насаждение в нашем Отечестве  польско-шляхетских идеалов, уже дискредитировавших себя на Белой Руси и Украине в ХVI – XVIII веках,  ничего хорошего  белорусскому народу не сулит. 
Все  усилия ученых  в конечном итоге  будут бесплодны и бессмысленны до тех пор, пока из их поля зрения  выпадают фундаментальные вопросы цивилизационной самоидентификации нашего народа. «Веками родство русских, украинцев и белорусов почиталось святыней. В его основе лежали общность происхождения, близость языков, места проживания, характера и исторических судеб»[14, c. 23].
Белорус, как и великоросс, и украинец, по своей теоретической и практической жизни является русским человеком, а Белоруссия, как Россия и Украина, составляет часть единой общерусской цивилизации. «Белорус, великоросс и украинец по своему миросозерцанию, практической жизни и культуре относится к особому культурно-историческому типу – славянской православной цивилизации»[15, c. 403].
Чтобы нас признавали в современном мире, надо, прежде всего, беречь свою общерусскую историю. Отказываться от нее или подменять ее чужой – значит отказываться от своей идентичности, значит исчезнуть как народ, как нация. Отрицать принадлежность Беларуси  к общерусскому миру – значит отрицать собственную белорусскую историю.
Мы должны с уважением относиться к историческому выбору бело-русского народа как результату многовекового формирования общерусского национального самосознания, в рамках которого вызрела и приобрела силу белорусская история и белорусская государственность. 
Таким образом, рассуждения «национально-сознательных» историков, писателей, журналистов о некоей европейской (униатской)  белорусской истории на практике оказывают плохую услугу белорусскому народу и белорусской государственности. Польско-панские химеры о шляхетской белорусской истории ведут к смене пространственно-временных и духовно-нравственных ориентиров нашего народа, к отрыву Белоруссии  от своих общерусских корней. Только следуя общерусским путем, может плодотворно развиваться белорусская нация и белорусская государственность.

                                          Литература
1. Шпилевский, П. Белоруссия в характеристических описаниях и фанта-стических ее сказках // Пантеон. – 1853. – Т. X. – Кн. 7.2. Акты Западной России. – СПб., 1851. – Т. 4.3. Коялович, М. Чтения по истории Западной России. – СПб., 1884.4. Абецадарскi, Л. У святле неабвержаных фактау. – Мiнск, 1969.5. Польские мыслители эпохи Возрождения. – М., 1960. 6. Державин, Г.Р. Сочинения. – М., 1985.7. Живописная Россия. Репринтное воспроизведение издания 1882 года. – Минск, 1993.8. Беларусы: У 8 т. – Т. 3. -  Гiсторыя этналагiчнага вывучэння / В.К. Бан-дарчык. – Мiнск, 1999.9. Рублевская, Людмила. Критик из золотого века / Советская Белоруссия. – 18 июня 2015 г.10. Коялович, М. Шаги к обретению России. – Минск, 2011.11. Пашуто, В.Т. Образование Литовского государства. – М., 1959.12. Киприанович, Г.Я. Исторический очерк православия, католичества и унии в Белоруссии и Литве. – Минск, 2006.13. Белоруссия в эпоху феодализма. – Минск, 1959. – Т. 1.
14.Молчанов, А.И. Россия, Украина и Беларусь от Н. Хрущева до «Беловежской пущи». – СПб, 2006. – Т. 1.15.Молчанов, А.И. Россия, Украина и Беларусь от Н. Хрущева до «Беловежской пущи». – СПб., 2006. – Т. 3.