Лев Криштапович: Страсти по Калиновскому

Лев Криштапович: Страсти по Калиновскому 09.11.2019 13:59

Господство польской шляхты в Белоруссии выражалось и в господстве польско-шляхетских исторических концепций на белорусской земле, которые современными квазиисториками и квазикультурологами выдаются за белорусскую историю и белорусскую культуру. Эта подмена белорусской, т.е. общерусской истории польской историей в значительной степени затронула даже сознание значительного круга политического, научного и культурного сообщества в Белорусcии. 

Логика здесь проста. Раз эти деятели были местными уроженцами, то они принадлежат белорусской истории и являются белорусскими героями. Раз эта литература создавалась местными уроженцами, то значит это белорусская литература. Отсюда заявления такого рода: раз Адам Мицкевич родился и писал свои творения в Белоруссии, то это белорусский поэт. Если Иосиф Ярошевич, Игнатий Данилович, Иосиф Крашевский родились и творили в Белоруссии, то это белорусские историки. При этом отсутствует понимание того, что само по себе место рождения человека еще нисколько не говорит о его ментальности, о его национальном характере.

Все дело в том, что по своей национально-культурной идентификации  это были типичные польские шляхтичи, которые ментально были абсолютно чужды коренному населению, т.е. белорусам. Даже если отдельные представители этой шляхты сочувственно относились к белорусским крестьянам, занимались собиранием белорусского фольклора и называли себя литвинами, то антирусская и антибелорусская  сущность данных «литвинов» от этого нисколько не менялась. К примеру, Адам Мицкевич называл себя литвином, а свою отчизну Литвой не по причине якобы своей литвинской самоидентификации, а с точки зрения романтических реминисценций исторического прошлого, что объективно ни у кого из современников Адама Мицкевича не вызывало ни малейших сомнений, что они имеют дело не с каким-то белорусским поэтом, а с глубоко шовинистичным польским шляхтичем. Ведь сам Адам Мицкевич воспринимал белорусов как нечто неполноценное, неисторическое, существующее не в реальном времени, а в мифологическом, заколдованном.

Тадеуш Костюшко, Адам Мицкевич, Игнатий Данилович, Иосиф Ярошевич, Игнатий Домейко и другие так называемые «литвины» по совокупности своих исторических представлений и политических ориентаций ничем не отличались от польского этнографа, тоже уроженца белорусской земли Александра Рыпинского, который в своей книге «Поэзия простых людей нашей польской провинции», изданной в Париже в 1840 году, призывал белорусских матерей «первой своей обязанностью учить своих детей произносить святое имя Польши еще до того, как ребенок научится выговаривать слово «мама». «Рука матери, – требует польский шовинист, – не должна давать ребенку необходимую еду до того времени, пока он не попросит ее по-польски». Таким образом, во всей этими литвинами с их мнимой заботой о белорусах проводился все тот же польский шовинизм, рассматривавший Беларусь как свою польскую провинцию и ориентировавшийся на восстановление Польши в границах 1772 года.

Это касается и Калиновского, которого так называемые «белорусизаторы» зачисляют в разряд белорусских национальных героев и разыгрывают настоящие страсти. 22 ноября в Вильнюсе планируется перезахоронить останки Калиновского. В связи с этим событием министр иностранных дел Республики Беларусь Владимир Макей дал интерввью так называемым «независимым» СМИ (TUT.BY, БелаПАН, Радые Свабода, Еврорадио, Наша Нiва), в котором он, в частности, сказал: «Это событие является очень важным, в том числе и для Беларуси, и для истории Беларуси… И Калиновский, и Костюшко, и Домейко принадлежат нашей истории… И не надо делить, кому они больше принадлежат: Польше, Литве или Беларуси. Это наша общая история». Логика, прямо скажем, чудовищная. Если так мыслить, то тогда мы должны признать не только фашистских прислужников белорусскими героями, но и Вильгельма Кубэ – этого гитлеровского палача белорусского народа во время Великой Отечественной войны патриотом Белоруссии, так как не надо делить, кому он больше принадлежит Германии или Белоруссии, поскольку это наша общая история. Кстати, современные «белорусизаторы» - идейные и политические наследники фашистских прислужников именно это и проповедуют.  Вот до какой чудовищности можно дойти, если абсолютно не понимаешь, что говоришь, если абсолютно не знаешь историю своего народа и абсолютно лишен всякой способности к мышлению.  

Так кем же был на самом деле Калиновский и почему он не имеет никакого отношения ни к белорусской истории, ни к белорусским героям? Об этом в материале о польском восстании 1863-1864 годов «Памяти мучеников и героев» известного белорусского историка и политолога, декана факультета философских и социальных наук Белорусского государственного университета Вадима Гигина.  
 
«Когда в январе 1863 года в Варшаве началось Польское восстание, вряд ли жители Беларуси могли предположить, какой трагедией оно обернется для нашего края. Да, местные поляки устраивали демонстрации. Да, открыто оскорбляли представителей власти, священников. Да, возмущало то, что власть не могла навести порядок. Но никто не ожидал такого масштаба террора со стороны повстанцев.

В феврале 1863 года «Временное провинциальное правительство в Литве и на Беларуси» утвердило инструкцию для повстанческих отрядов. В ней права каждого командира («довудцы») определялись всего двумя пунктами: «1. Отбирать, с выдачей соответствующих квитанций, огнестрельное оружие, которое будет обнаружено у частных лиц, а также косы, коней, продовольствие, одежду, подводы для перевозок. 2. Выносить немедленные приговоры известным предателям и шпионам, а также лицам, оказывающим сопротивление его распоряжениям». Коротко и ясно: «довудца» получал полную индульгенцию на грабеж местного населения и убийства. Для совершения акций устрашения были созданы специальные группы жандармов-вешателей и кинжальщиков.

Казни совершались с изуверской жестокостью. Когда читаешь описания зверств повстанцев в Беларуси, то не можешь отделаться от мысли, что они ставили своей задачей причинить максимальные физические и моральные страдания не только самим жертвам, но и их родственникам, друзьям, близким. Зачастую убийства производились в присутствии родных, которых заставляли смотреть на страдания умирающих.

Под горячую руку повстанцев попадались самые разные люди, заподозренные ими в нелояльности. Основную часть казненных составляли простые местные крестьяне. Большинство поплатилось жизнью за отказ присоединиться к мятежным отрядам, рыскавшим по лесам.

Калиновскому приписывают знаменитые слова «Топор повстанца не должен останавливаться даже над колыбелью шляхетского младенца». Этот наказ исполнялся неукоснительно. Палачи не разбирали ни звания, ни возраста, ни пола своих жертв.

Установлены многочисленные случаи, когда повстанцы вешали или вырезали белорусских крестьян вместе с женами. В апреле 1863 года каким-то образом в руки восставших в Россиенском уезде попалась крестьянка. Женщина была беременна и в момент повешения родила мертвого ребенка.

Жертвами террора становились и местные поляки, татары, евреи. По личному приказу Валерия Врублевского, видного полевого командира, в местечке Шерешево Пружанского уезда была произведена карательная акция. За помощь властям повесили местных евреев Абрама Найгаса, Фишель Юделевского, сожгли бровар, которым они владели. Эта карательная экспедиция стала одной из самых кровавых. Повстанцы также вырезали крестьянскую семью Седунов, а затем повесили еще пять человек.

На границе Гродненской и Ковенской губерний были схвачены десять местных старообрядцев, которые давно обосновались в Беларуси. Над ними долго издевались, выкололи глаза, а затем развесили на деревьях для устрашения местных жителей.

Публицист Виктор Хурсик описывает случай, когда «довудца» Миладовский приказал новобранцам своего отряда повесить в лесу под Новогрудком местного крестьянина и его юного сына (парню удалось убежать). Цель – повязать молодых повстанцев кровью.

Нередко палачи совершали надругательства над телами жертв. В самой Варшаве был убит надворный советник Фелькнер. Убийца отрезал у него ухо, чтобы доказать «народному жонду» факт убийства.

На территории Царства Польского под Кельцами в плен к повстанцам попал капитан Никифоров. Поляки восхищались его мужеством и уговаривали перейти на их сторону, обещая сделать генералом. Офицер отказался. Тогда разъяренные мучители стали медленно подвешивать его, наблюдая за предсмертными судорогами своей жертвы.

Не отставали от своих товарищей и повстанцы на территории Беларуси. 8 февраля в имении Невель Пинского уезда был схвачен местный пятисотский Бараневич. Сначала его подвесили на дереве, затем еще живого сняли, посадили на льду и прикончили четырьмя выстрелами.

Палачи запрещали местным жителям хоронить тела жертв. Часто на грудь казненных прикалывался листок с соответствующим предписанием, выставлялась специальная стража, следившая, чтобы трупы не предавались погребению.

Особую ненависть повстанцы питали к православным священникам, духовным пастырям белорусского народа.
23 мая 1863 года польские повстанцы ворвались во двор священника Даниила Конопасевича в местечке Богушевичи Игуменского уезда. Сначала его вместе с супругой избили, а затем повесили на воротах. К месту казни отца Даниила тянули за волосы.

В ночь с 22 на 23 мая в Сураже был замучен священник Константин Прокопович. Невозможно без содрогания читать описание последних минут его земной жизни. Отца Константина жестоко избивали ружьями, кольями, топтали ногами, прострелили ему бок, вырвали волосы на голове. Дубинами и прикладами были избиты его жена, 17-летняя дочь и 16-летний сын. Вся эта экзекуция сопровождалась поруганием православной веры. Священнику запрещали молиться. Отца Константина повесили на дереве. К трупу подвели его сына и сказали: «Теперь у нас не будет схизматиков; теперь у нас настоящая Польша».

В селе Котры Пружанского района мученическую смерть принял священник Роман Рапацкий. Как и Даниила Конопасевича, его предупреждали о грозившей опасности, однако священник продолжал исполнять свой пастырский долг. Трагедия случилась 3 июля. Схватив жертву, каратели издевательски предлагали ему водку и папиросы. А затем вздернули на груше. Рядом повесили и крестьянина Константина Шведа.

Жуткие сцены происходили 1 июня 1863 года в деревне Гать, где был замучен псаломщик Крестовоздвиженской церкви села Святая Воля Пинского уезда Федор Юзефович. В этот раз повстанцы опустились до совсем уж отвратительных гнусностей. Следует только сказать, что Федора Юзефовича повесили на глазах у всей семьи. При этом веревка неплотно сдавила шею, жертва ухватилась за дерево и смогла ослабить петлю. Тогда палачи потянули Юзефовича за ноги и умертвили его.

Даже сами повстанцы часто не могли объяснить, по какой причине убили того или иного человека. Например, в сентябре 1863 года схваченный повстанец Северин Пацевич рассказал, что в Новом Дворе Волковысского уезда была повешена «нищая женщина». Однако он так и не смог вспомнить, в чем же та «провинилась».

И вот ведь что удивительно – и сейчас находятся еще люди, которые готовы оправдать эти изуверские казни. Не так давно в журнале «Беларускі гістарычны часопіс» Виктор (Витовт) Чаропка опубликовал очерк «Выкананы абавязак Антона Трусава». В нем автор, описывая убийство Даниила Конопасевича, оправдывает действия повстанцев следующим образом: «Этот «божий слуга» выделялся особой ненавистью к повстанцам, ездил с казаками и уговаривал их «преследовать шайку». После боя под Юревичами, когда раненый повстанец попросил воды, поп насыпал ему в рот песок. Такого повстанцы не могли простить. Конопасевича повесили на воротах собственного дома». Вот как! Хочется спросить: «Виктор Кузьмич, уважаемый, а окажись Вы в тот майский день в Богушевичах, тоже не смогли бы простить? Рука бы не дрогнула?»

На самом деле эти «обвинения» взяты из оправданий самих повстанцев на следствии. Уже тогда они были подробно изучены. И никаких фактов, подтверждающих издевательства Конопасевича над раненым, не было установлено. Повторно этот вопрос изучал белорусский исследователь Гордей Щеглов, чья книга «Год 1863. Забытые страницы» выдержала уже три издания. И он подтвердил: все наветы повстанцев в адрес отца Даниила беспочвенны. Тот просто исполнял свой пастырский долг, исповедовал и причащал раненых солдат, открыто выражал неприязнь к повстанцам.
Алесь Смоленчук в одной из своих статей написал, имея в виду расправы повстанцев над мирным населением: «Но эти случаи всегда имели определенное конкретное измерение, были направлены против доносчиков, предателей или тех, кто занимался поисками повстанцев для денежной награды. Упомянутые расправы никогда не приобретали массового характера». И сколько, интересно, жертв нужно господину Смоленчуку для массовости? В Виленском Пречистенском соборе сохранились доски с именами 349 жертв террора польских повстанцев. Общее же число убитых так до конца и не известно. Разные исследователи называют цифру от 600 до 2 тысяч человек. И это всего за несколько месяцев!

Нужно сказать, что количество смертных приговоров, вынесенных повстанцами, было еще больше. Лишь вмешательство властей, белорусских отрядов самообороны спасло многих потенциальных жертв от неминуемой и жестокой расправы. Зафиксированы многочисленные случаи, когда местные жители отбивали у польских карателей уже приговоренного человека. Нет сомнения, что в случае победы Польского восстания террор приобрел бы куда большие масштабы.

Просто поражает, когда жертв повстанцев обвиняют в какой-то измене. Кому, чему они изменили? В чем предательство Даниила Конопасевича и других православных священников? В том, что они отказывались помогать людям, называвших их веру «собачьей, схизматической»? Тем людям, что поджигали православные храмы? А в чем провинились казненные крестьяне? В том, что не хотели сражаться за восстановление независимости Польши? Так польский пан был для них самым ненавистным человеком! Вот что писал известный этнограф Павел Шейн об отношении белорусских крестьян к панам: «Поляков не любят вообще, помещиков же польских просто ненавидят. В каждом поляке им представляется пан или управитель пана, которые их постоянно преследовали и угнетали».

И уж совершенно кощунственной выглядит попытка провести аналогию между белорусскими партизанами периода Великой Отечественной войны и польскими повстанцами. Разница здесь очевидна. Белорусские партизаны действительно опирались на народную поддержку, в полном смысле слова были народными мстителями. Никакие НКВД, партия и комсомол не сумели бы придать такого размаха антифашистскому Сопротивлению в нашей стране, если бы не массовая поддержка местного населения. В отношении повстанцев 1863 года все было ровно наоборот. Они столкнулись с волной народного неприятия и ненависти. Удивительно ли, что царские власти не испытывали недостатка в добровольных помощниках? Во многих сельских обществах Беларуси в отряды местной самообороны записалось едва ли не все мужское население…

Да упокоятся с миром наши предки, своими жизнями и своей кровью заслонившие Беларусь от страшной беды!».
Таким образом, согласимся с Вадимом Гигиным, что наши предки спасли Белоруссию от калиновских, которые путем террора и насилий пытались навязать польско-шляхетское иго белорусскому народу.

А сейчас сакраментальный вопрос министру Владимиру Макею: разве предполагаемое участие белорусской делегации в перезахоронении останков Калиновского не будет являться оправданием действий польской шляхты по превращению белорусской земли в восточные кресы Польши?