Кирюшин Виктор Фёдорович родился 17 октября 1953 года в городе Брянске.
Поэт, переводчик, публицист, книгоиздатель. Член Союза писателей и Союза журналистов России.
Окончил факультет журналистики Московского государственного университета имени М.В.Ломоносова. В журналистике прошёл путь от корреспондента многотиражной газеты до главного редактора издательств «Молодая гвардия» и «Сельская новь». Удостоен высшей награды Союза журналистов России – знака «Честь. Достоинство. Профессионализм».
Стихи публиковались в журналах «Нева», «Юность», «Континент», «Смена». «Москва», «Наш современник», «Поэзия», «Сибирские огни», «Подъём», «Молодая гвардия», «Родная Ладога», «Новая Немига» (Белоруссия), «»Простор» (Казахстан), альманахе «День поэзии», антологиях «Венок славы», «Русская поэзия: ХХ век» и других. Автор шести поэтических книг, а также переводов с французского, болгарского, серболужицкого, грузинского, украинского языков. Лауреат Всероссийских премий имени Тютчева «Русский путь», имени Николая Гумилёва, Марины Цветаевой, Международной премии имени Андрея Платонова, Независимой премии имени Бориса Корнилова. Золотой лауреат фестиваля-конкурса «Русский Stil» в Германии, «Литературная Вена» в Австрии.
Заслуженный работник культуры Российской Федерации. Живёт в Москве.
ОСЕННЕЕ ОКНО
В дождливый полумрак
Укутано предместье.
Ни звука, ни души,
Лишь светится одно,
Сквозь годы и дожди,
Как доброе предвестье,
Осеннее окно,
Осеннее окно.
На память о тебе
Рябиновые кисти.
Не зря они горчат,
Как старое вино.
Роняют дерева
Оранжевые листья
В осеннее окно,
В осеннее окно.
Минувшего тепло
Нас посещает редко:
Растрачено оно…
Кому вменить вину?
Как женщина к плечу,
На миг прильнула ветка
К осеннему окну,
К осеннему окну.
Напрасно укорять
И сетовать напрасно.
Предзимье повстречать
Не каждому дано.
И жизнь не прожита,
Покуда не погасло
Далёкое
Твоё
Осеннее окно.
* * *
Долго идти до Синюхина брода:
Церковь, погост и опять же погост…
Сколько легло в эту землю народа?
Больше, должно быть, чем на небе звёзд!
Вдруг понимаешь без гнева и боли –
Жизни законы по сути просты:
Света полно золотистое поле,
Скорбные рядом темнеют кресты.
Буйно восходит из тлена и праха,
Всё принимая, забвенья трава…
Только одна милосердная птаха
Плачет и плачет, как чья-то вдова.
СОРОКОВОЙ ДЕНЬ
Он ушёл от родимого крова.
Гаснет день, остывает строка...
Помяните поэта Кострова,
Поле русское, роща, река!
Помяните, прибрежные ивы,
Что стоят у воды в серебре.
Сколько раз, словно мальчик счастливый,
Удил рыбу он здесь на заре.
Не кумир, не записан в святые,
Но великую тайну словес
Знал, как знают шмели золотые
Да наполненный звуками лес.
Жизнь была то добра, то сурова,
Бесконечна, а всё ж коротка...
Помяните поэта Кострова,
Поле русское, роща, река.
* * *
Превратностей земная череда
Для смертного, увы, недолго длится,
Но дерево и камень, и вода
Нас памятливей на слова и лица.
Унылому забвенью вопреки,
Не принимая тленья и распада,
Они хранят касание руки
И трепет губ,
И безмятежность взгляда.
Мы разные, но мы одних кровей
Со всем преобразившимся однажды
В молчанье камня,
Музыку ветвей,
Глоток воды, спасающий от жажды.
* * *
На Руси предзимье.
Порыжело
В ожиданье первого снежка
Вымокшее поле возле Ржева,
Луговина около Торжка.
На венцах колодезного сруба
Смыта влагой летняя пыльца.
Ветрено в дубравах Стародуба,
Изморозь на куполах Ельца.
Как царевна юная наивна,
В небе пышнотелая луна,
А под ней Коломна
И Крапивна,
Нерехта, Кириллов, Балахна…
Примеряют белые одежды
Улочки, бегущие к реке.
Ангелы тревоги и надежды
Неразлучны в каждом городке.
Свят покров над пажитью и пущей.
Шепчут губы: «Господи, спаси!»
Что нам обещает день грядущий?
Холодно.
Предзимье на Руси.
* * *
Задыхаюсь от косноязычья,
Но уже не зайти за черту —
Слово рыбье, звериное, птичье,
Словно кость, застревает во рту.
Снова древнюю книгу листаю,
Чей волнующий запах знаком.
Вы, от века живущие в стае,
Не считайте меня чужаком!
Беззащитен и разумом смутен,
Смуглый пасынок ночи и дня,
Я такой же по крови и сути —
Муравью и пичуге родня.
Но природа, закрывшая двери,
Немотой продолжает корить.
О, свободные птицы и звери,
Научите меня говорить!
СТАРОЕ ДЕРЕВО
Красное зарево, логово зверево,
Ворона в чёрном на мёртвом суку…
Старое дерево, старое дерево,
Всё повидало на долгом веку.
Радость — негаданна, горе — непрошено.
В небе растаяли дни-журавли.
Как тебя гнули ветра заполошные!
Гнули, да только сломать не смогли.
Варится варево, мелется мелево —
Вечности неистощимая снедь.
Старое дерево, старое дерево
Снова надеется зазеленеть.
Свежей корой затянуло отметину
Молнии, плоть опалившей твою.
Слышишь, за речкой кукушка ответила
Юному, в неге любви, соловью?
Кроне густой благодарны, как терему,
Птицы, птенцов сберегая в дупле.
Старому дереву, старому дереву,
Господи, дай устоять на земле!
ДОЖДЬ
Возникшая у кромки леса,
Плывёт над лугом, погодя,
Полупрозрачная завеса
Живого, доброго, дождя.
Плывёт, колышется, не тает.
Вся — нежность и полутона,
Как будто музыка витает
У отворённого окна.
А там, размыты и нечётки,
Вдоль мокрых улочек пустых,
Берёз растрёпанные чёлки,
Рябин рубиновые чётки
И липы в каплях золотых.
* * *
В небе осеннем свинец
И в реке.
Глянешь:
И сердце сожмётся от боли.
Чёрная птица
Летит вдалеке
Через остывшее
Чёрное поле.
Тёмной водою набрякла межа.
Дикого хмеля оборваны плети.
И замирает, как поле, душа,
Жить без тепла привыкая на свете.
МОГИЛА ПОЭТА
Памяти Н. И. Тряпкина
Люди не ходят,
А травы к поэту пришли,
Следуя зову приятельства и простодушья.
Немудрено украшенье могильной земли —
Мята, кипрей, одуванчик
да сумка пастушья.
Ты укрощал табуны полудиких словес
И приручал своевольную птицу гагару…
Что там теперь
с неулыбчивых видно небес?
Тяжко ль молчания вынести вечную кару?
Крест потемневший
доверчиво обнял вьюнок.
В гуще крапивы
дождя мимолётного блёстки.
Славный поэту природа
соткала венок —
Хвощ да осот,
Сон-трава да кукушкины слёзки.
Люди больны,
Времена безнадёжно глухи.
Я бы и сам не поверил в наивные сказки,
Если б не знал,
Как растут из забвенья стихи —
Чертополох, василёк и анютины глазки.
ИСТИНА
Давайте о главном,
О сущем,
Чему и названия нет,
Как этим вот липам цветущим,
Густой источающим свет.
Что толку в раскладе учёном,
Ведь истина наверняка
В неявленном,
Ненаречённом,
Непонятом нами пока.
Как некая дивная птица,
Внезапно мелькнёт у лица…
И манит она,
И таится,
И гибнет
В руках у ловца.
СУДИМИР
Ночной перрон как будто вымер,
Безлюден крохотный вокзал.
— Какая станция?
— Судимир!
Случайный голос мне сказал.
Живя обыденным и сущим,
Кто не загадывал из нас
О предстоящем,
О грядущем,
Что ожидает в некий час?
Бесстрастно время, словно молох,
Нам не дано его продлить…
Но заглянуть за тёмный полог?
Предвидеть?
Предопределить?
За что же будем мы судимы?
Когда и кем?
Предвосхити,
Поскольку неисповедимы
Земные краткие пути.
Но больше не было ответа,
Лишь волновало душу мне
Чередованье тьмы и света
В незанавешенном окне.
* * *
Остановлюсь и лягу у куста,
Пока легки печали и пожитки,
На оборотной стороне листа
Разглядывать лучистые прожилки.
При светлячках,
При солнце,
При свечах
Мир созерцать отнюдь небесполезно:
В подробностях,
Деталях,
Мелочах
Не хаос открывается, а бездна.
Вселенная без края и конца
Вселяла б ужас до последней клетки,
Когда б не трепыхался у лица
Листок зелёный
С муравьём на ветке.
* * *
Заглохший сад.
Пугливых яблонь ряд.
В озябших кронах трепет лунных пятен.
Есть час, когда деревья говорят,
Но их язык для нас уже невнятен.
И остаётся только горевать,
Как человечий бесполезен опыт,
Чтобы понять или истолковать
Листвы живой и первобытный шёпот.
ЖИЗНЬ
Просто ужин на плите,
Просто взгляды, встречи, лица…
Жизнь — прогулки в темноте
С тайной жаждой
Заблудиться.
Вот провал, а вот проём.
Дал же Бог такую ночку!
Оступаемся вдвоём,
Только падать
В одиночку.
Ветер вечности-реки
Продувает,
Злой и хлёсткий,
Отношений тупики,
Заблуждений перекрёстки.
Наступает в свой черёд
То, что было многократно:
Даже двигаясь вперёд,
Возвращаешься в обратно.
Прорастает, как лоза,
Наше прошлое в грядущем,
Но раскаянья слеза
Не видна вослед идущим.
Так бывает, и притом
Понимать необходимо:
Человеческим судом
Только явное судимо.
Всё же тайного стыда
Малодушно не отриньте,
Чтоб не сгинуть без следа
В этом странном лабиринте.
* * *
Льнёт паутина к седеющим мхам.
Свет убывает.
Время рождаться грибам и стихам.
Так и бывает.
Снова сгорают в багряном огне
Тихие рощи.
Время подумать о завтрашнем дне
Строже и проще.
Что там в логу, на ветру трепеща,
Шепчет осина?
Время прощать,
Даже то, что прощать
Невыносимо.
* * *
Листья повымело дочиста,
Изморось на тополях.
Не тяготит одиночество
В этих остывших полях.
С дымкой предутренней млечною
И лебедой у межи
Кажется ясной и вечною
Небесконечная жизнь.
Звёзды качаются в омуте,
В чёрном лесу камыша.
Тикают ходики в комнате,
Вечно куда-то спеша.
НОЧЬЮ
Густеет ночь у Девичьего вира —
В округе полусонной
Ни огня.
Загадочнее сотворенья мира
Грядущее возникновенье дня.
В кромешной тьме неясно отразятся
Неровный шаг
И сбивчивая речь…
Подумаешь:
Откуда свету взяться?
Да и кому дано его зажечь?
И призрачным покажется вращенье
Вокруг светила тверди и воды.
И долго душу мучит ощущенье
Какой-то неминуемой беды.
ДОРОГА
А путь туда нескладный да безрельсовый:
Беда, коль дождь нагрянет проливной!
Старается, пыхтит автобус рейсовый,
Качаясь, будто пьяница в пивной.
Намаешься, но к пункту назначения
Особо торопиться не с руки,
Пока несёт,
Баюкает течение
День ото дня мелеющей реки.
Пусть на удачу грех уже надеяться,
Когда минуешь самый дальний плёс,
Но над обрывом вспыхнувшее деревце
Вдруг отчего-то станет жаль до слёз.
Ах, жизнь моя, полова да окалина,
Небесконечных дней веретено…
Вот деревце —
От века неприкаянно,
Вот я стою, такой же, как оно.
ГЕРАНЬ
И всё же рай не за горами,
Как нам порою говорят,
А там, где мамины герани
На подоконниках горят.
Сентиментальностью и грустью,
И беззащитностью пьяня,
Цветок российских захолустий,
Ты вновь приветствуешь меня.
Таится серое предместье,
В тумане улица и храм,
А ты пылаешь в перекрестье
Дождями выбеленных рам.
Картинка северного лета
На краски ярые бедна,
Но сколько нежности и света
Идёт от этого окна!
Так вот он, рай,
Не за горами
И лучше сыщется навряд,
Покуда мамины герани
На подоконниках горят.
НА МЕДВЕДИЦЕ
Николаю Старшинову
Графика дождём промытых линий:
Тёмный бор,
Холодная река.
Тихо тлеют свечки белых лилий
В заводях, где дремлют облака.
С выводком пугливым, неумелым
Исчезает утка в камыше…
Есть ещё места на свете белом —
Рай глазам и вольница душе.
В срок, пока земля не стала пухом
И ходить не тягостно по ней,
Надышаться б вдоволь терпким духом
Смоляных обугленных корней.
В сонном царстве рыжиков и белых
Воздухом целебным пировать,
На лесных прогалинах замшелых
Позднюю чернику целовать.
Ветрено.
Просторно.
Одиноко.
И плывёт сквозь долгие века
Месяца недремлющее око,
Тёмный бор,
Холодная река.
РЕКА СЕСТРА
Моя река, моя Сестра!
Над синью омутов и бродов
Дымок осеннего костра
Плывёт с окрестных огородов.
И я плыву
По череде
Дней, чей запас, увы, редеет,
По той таинственной воде,
Что и без нас не оскудеет.
Не широка и не долга
Река, не ставшая великой,
Но как же пахнут берега
Твои
Румяной земляникой!
Потом грибами и дождём,
Потом снегами и разлукой
И всем, чего от жизни ждём
За каждой новою излукой.
Чтоб в свой черёд
Уже иной
Мальчишка
Где-нибудь в Рязани
Увидел дивный мир земной
Моими жадными глазами.
ПОКРОВ
Просыпайся, душа!
Из нездешних миров
Вновь слетает,
Кружа,
Первый снег на Покров.
Осыпая листы
С почерневших ветвей,
Украшая кресты
И могил, и церквей.
Чёрно-белый наряд
От села до села,
И повсюду горят
Купола, купола.
В небе облака след,
А над Русью святой
Этот снег,
Этот свет
Золотой-золотой.
МЫ ОСТАЁМСЯ
Тянемся взглядом за стаей гусиной,
Но остаёмся с тобою, река,
С этой пылающей
Горькой осиной,
С полем, ещё не остывшим пока.
С этим просёлком, где вязнут машины
И безнадёжно гудят провода,
С рощей, глухими дождями прошитой,
В блёстках мерцающих первого льда.
Мы остаёмся,
Не в силах расстаться
С небом, где ранняя зреет звезда,
С непроницаемым сумраком станций,
Мимо которых летят поезда.
Мы остаёмся,
Где веси и хляби,
В нужды и беды уйдя с головой,
Под нескончаемый
Жалостно-бабий
Русской метели космический вой.
Что же нас держит?
Вопрос без ответа…
Просто в душе понимает любой:
Только на этом вот краешке света
Мы остаёмся самими собой.
