Ольге Александровне Зотовой -
жене и музыканту моей души
«О, новое искусство! Помимо недостатка истинной любви к искусству, ты грешишь ещё и полным отсутствием вкуса. Ведаешь ли ты, что творишь? Едва ли...» Так написал молодой и очень амбициозный журналист и литератор Алексей Пешков, известный уже к тому времени под пседонимом Иегудиил Хламида, он же М. Горький, после посещения салона современной живописи на Всероссийской художественно-промышленнной выставке, что проходила в Нижнем Новгороде в 1896 году.
Слова эти были сказаны не по отношению к «новому искусству» вообще, а именно по отношению к творчеству Михаила Врубеля. Мы ещё вернёмся к этой критике Врубеля, но отметим, что слова о «новом» искусстве были сказаны не случайно, а именно при разборе его произведений.
Врубель – фамилия польская, доставшаяся художнику от его прадеда Антония Врубеля, судьи польского города Белостока, что в начале XIX века вошёл в состав западных земель Российской империи. И означает она на польском – чтобы вы думали? – воробей! Вот чего уж не скажешь о Михаиле Александровиче – судя по описаниям, это был человек очень сдержанный, неболтливый, аристократичный – немного даже с гонором, но это было первое впечатление – в дружбе он раскрывался как задушевнейший друг, просто не всякий мог стать его другом, но уж если он заводил себе друзей, то они оставались ему преданными на всю жизнь. Натура его была артистичной, тонкой, ранимой. С детства он очень откликался на любое проявление ласки, приязни в семье и потому неудивительно, что первые его художественные работы, сделанные им ещё в детстве, были портреты членов его семьи: отца, старшей сестры и младших братьев, – сам он был вторым ребёнком в большой семье его отца, офицера русской армии Александра Михайловича Врубеля, дослужившегося впоследствии до полковничьего звания. А начинал свою службу отец художника (неслучайное совпадение!) в Тенгинском пехотном полку, где когда-то служил и поэт Лермонтов, и рассказы отца, который хоть и не был лично знаком с поэтом, но слышал о нём многое, сопровождали будущего художника с детства, так что тема «Демона» в его живописи проявится не вдруг, а будет подготовлена обстоятельствами жизни и творческого поиска. И вот – странное совпадение – так же как и Лермонтов, Врубель потерял свою мать в 3-летнем возрасте и тоже – от чахотки. Маленькому Мише Лермонтову его мать Мария напевала чудную колыбельную песенку, что запомнил ребёнок – и он стал поэтом. А маленькому Мише Врубелю его мать Анна (в девичестве Басаргина), уже будучи прикованной болезнью к постели, вырезала из бумаги фигурки лошадок, зайцев, овечек, и маленький Миша раскрашивал их красками. И он стал художником – всё закономерно. Именно мать первая формирует личность своего ребёнка. Впрочем, рос будущий художник в полной семье, его отец женился вторично на петербурженке Елизавете Вессель – женщине доброй, по-немецки строгой, но любящей своих приёмных детей, она, как могла, заменила Мише мать. Семья военного часто переезжала с места на место, жила и в Петербурге, и в Саратове (а родился Миша Врубель в Омске), и в Одессе, но везде будущий живописец учился в лучших гимназиях и в результате окончил с отличием одесскую Ришельевскую (имени губернатора Одессы француза де Ришелье) гимназию, и путь дальнейшего образования ему был открыт, но поехал он поступать на юридический факультет Санкт-Петербургского университета.
Почему? Он уже прекрасно рисовал, он уже чувствовал в себе это призвание, но подчинился воле родителя (его отец был военным юристом), семейной традиции (помните его прадеда-судью?) и поехал безропотно учиться на юриста. И потом очень пожалел об этом! Для своего творчества он потерял даром 6 лет, учился кое-как и в результате был выпущен из стен университета без диплома, с аттестацией как вечный студент. Жизнь была, правда, безбедная. Студент Врубель пристроился при богатых домах Санкт-Петербурга гувернёром к отпрыскам столичных богачей, учил их латыни, необходимой для прохождения гимназического курса, наставлял в пристойном поведении, едва ли не был нянькой. За это богачи ему хорошо платили, возили в свои имения на летние вакации, он посещал оперы вместе со своими подопечными, даже съездил в Европу. До учёбы ли тут! А тем более – до серьёзных занятий живописью. Удивительно, что в это время молодой художник на лакейской должности умудряется ещё иногда и рисовать. Самое известное его произведение тех лет – иллюстрация к Толстому «Свидание Анны Карениной с сыном». Поразительная работа, необыкновенно экспрессивная фигура героини, страстно прижимающая к себе сына Серёжу, слившаяся с ним в необузданном трагическом экстазе, словно предчувствуя, что больше никогда не увидит его... Эта сцена с рисунка Врубеля точно воспроизведена потом актрисой Татьяной Самойловой в известном фильме Зархи. Рисунок этот создан рукой мастера, поразительно, как этот мастер так бездарно упускал золотое время молодости, не отдавался живописи целиком, пребывал в какой-то творческой прострации, ему надо было работать, а он... попивал винцо на хозяйских кухнях и вёл довольно праздную жизнь, запустив учёбу в университете. Но великий талант, горевший в нём мучительным огнём, конечно, воззвал его от праздности и привёл в мастерскую известного графика и живописца, воспитавшего в стенах Академии художеств не одно поколение талантов, Павла Петровича Чистякова. Именно в его мастерской поступивший в Академию недавний неудачливый студент юридического факультета найдёт и творческую атмосферу, и проницательного учителя, и многих своих будущих друзей-живописцев, среди которых будут такие имена, как Валентин Серов, Василий Матэ, Василий Савинский и многие другие. Были там и девушки-художницы, жизнь была весёлой, но аскетичной – занятия в студиях начинались в 8 утра, с перерывами шли целый день, заканчивались подчас в 10-м часу вечера. Помимо занятий в залах Академии Чистяков приглашал избранных учеников в свою частную мастерскую, Врубель был среди избранных, точностью и чёткостью его рисунка восхищались. Жаль только, не было у него материала для большой творческой работы, тот академический классицизм, что всегда был присущ Академии, как-то иссушал. Хотя это была хорошая школа, но писать всё время сцены из древнеримской, древнегреческой или библейской истории... в конце концов приедалось и самим академикам! Знаменитый Чистяков, учитель Врубеля, 20 лет писал унылое полотно на тему трагической судьбы древнеримской императрицы Мессалины, приговорённой к казни за неслыханный разврат, писал, писал, да так и не дописал – так осточертела ему эта Мессалина. Врубель тоже в этом смысле написал самую известную свою работу в стенах Академии «Натурщица в обстановке Ренессанса», где в роли знойной обнажённой итальянки выступила натурщица Агафья, у которой видны такие обычные натруженные ноги простой русской крестьянки... В общем, к 30 годам Михаил Александрович вдруг понял, что жизнь проходит, а он ещё не сделал ничего, что можно было бы положить на алтарь искусства.
Заметим, что как художник, получивший классическое академическое образование, Михаил Врубель исповедывал принцип «искусства для искусства», полагая, что низости жизни изображать – не дело высокого творчества, и хотя он знал Илью Репина и передвижников, но осуждал, к примеру, нашумевшую тогда картину Репина «Крестный ход в Курской губернии», видя там только толпу нищих и убогих, отрепья, грязь и хамство. Его не тянуло к народной теме, а классическая живопись приелась. Что же делать? Да, к концу академического курса он оказался в тупике. Ну не в гувернёры же возвращаться... И тут сама судьба толкнула его в сферы горнего духа, толкнула его к духовной живописи, где он достиг многого... но в результате пал, как ангел поверженный, не осилив принятой на себя ноши.
В начале 1884 года в Петербург из Киева приезжает известный искусствовед и меценат Адриан Викторович Прахов, богатый человек, целиком посвятивший себя исследованию древневизантийского искусства. Он взялся за большое дело – восстановление росписи древних киевских храмов. Это государственный заказ, деньги вложены немалые, участвует в этом и церковь – храмы-то действующие, там будут совершаться службы, живопись должна «работать», воздействуя на чувства верующих. Прахову нужны художники с духовной составляющей, и профессор Чистяков рекомендует ему Врубеля. Раньше его студент как-то не соприкасался с духовной живописью, но это дело сразу заинтересовало его – это было первое настоящее дело, первая крупная работа, и он едет в Киев, взяв отпуск в Академии, хотя нужно делать диплом, но... подождёт. Да и заработок был нужен художнику, а Прахов платил щедро – государственный заказ!
В Киеве много старинных храмов. Кирилловская церковь XII века – образец русско-византийского искусства. Фрески утрачены на три четверти, нет иконостаса, всё надо восстанавливать. Врубель поселяется в богатом особняке семейства Прахова, знакомится с его женой Эмилией Львовной Праховой, которая сразу очаровывает его своей живостью и умом, а более всего – огромными голубыми глазами! Глаза – зеркало души, это всегда действовало на Врубеля поражающе, он вдохновлён Эмилией, полон сил – работает без устали, ему помогает артель художников, состоящая из учеников Киевской рисовальной школы. Легко ли каждый день проводить на лесах под куполом собора, дорисовывая древние фрески, ибо остались только фрагменты, надо сделать так, чтобы сохранить эти фрагменты древнего искусства и вписать новые изображения в старинную живопись так, чтобы не заметен был переход, по сути, нужно создать новую роспись собора, и эта задача Врубелю удаётся, особенно поражает его фреска «Сошествие Святого Духа на апостолов», где фигуры апостолов очень индивидуальны, это не условные святые – живые люди, за каждым виден характер, по сути, эта картина очень напряжённая, внутренне динамичная, так и видна энергия, что вливается в каждый персонаж этой картины через золотые струи, что исходят из некоего средоточия вселенной, словно из реактора невидимых энергий, которые здесь становятся видимыми. С этой работы, можно сказать уверенно, рождается великий художник Михаил Александрович Врубель – он нашёл себя, он художник Духа. Все его последующие работы – это работы духовные, под каким бы знаком они не писались. Ему словно открылось то, что не видно человеку мирскому, он увидел вот эту божественную энергию, что, собственно, и заставляет жить наш мир, жить, развиваться, совершенствоваться. Эта энергия перехлёстывает наше существование, ломает устои, пронизывает каждую пылинку в малости и всё человеческое общество в целом. Эта энергия сродни музыке, недаром Врубель так любил музыку, но она сильнее музыки – она обжигает, даже может испепелить художника, что попытается овладеть ей. Она испепелила и душу Михаила Врубеля, ведь в конце концов, он был человек, а не горний дух, и как человек он был подвержен слабостям и заблуждениям земным. Он увлекался, он увлёкся и очень серьёзно, до трагических сцен, самой Эмилией Львовной – женщиной немолодой, но так по-матерински, так нежно опекавшей его во время его работы и жизни в Киеве. Художник влюбился, объяснялся и с предметом своей любви и с её мужем, получил афронт, естественно, пытался покончить жизнь самоубийством, резал себе ножом грудь... тяжёлая история! Тут можно сказать, что душа живописца не выдержала колоссального напряжения творчества и любви – и первые демонические мысли начинают приходить в голову Врубеля, перед ним всё яснее предстаёт лик грозного Демона...
Работы в храме были закончены. Под благовидным предлогом получения заказа для иконостаса собора – четырёх цинковых досок – Врубеля посылают в Европу, в Венецию, там он должен написать на этих досках образы для иконостаса храма. Врубель едет, ему ничего не остаётся, и эта работа – четыре огромные иконы, выполненные на вечном материале, на цинке – становится его последней работой для храма, что была признана, одобрена церковью и посейчас украшает преддверие алтаря – святая святых Кирилловского храма в Киеве. Это надо видеть, это не передать словами – этот Божественный лик Девы Марии, страдающий и одновременно любящий, глаза, наполненные слезами, молящими людей не убивать её Сына, что она несёт на руках... вот вершина Врубеля как духовного художника. Пусть со мной не согласятся, но дальнейшее его творчество, несомненно великое и грандиозное, всё же будет протекать во внутренних борениях и страстях, а до такой духовной чистоты образа ему уже не подняться. Врубеля отставили от дальнейших работ по украшению киевских церквей, все с несомненностью увидели в чертах Богоматери портретное сходство с лицом незабвенной Эмилии Праховой, хоть это и не совсем так, но его отставили, а ведь он рассчитывал ещё расписывать вновь построенный Владимирский собор, но эта работа была доверена великому Васнецову, который всё исполнил согласно канонам, а Врубель только декорировал храм, расписывал карнизы, наносил орнамент – он и этим был доволен, заработок, как-никак.
Дальнейшая жизнь Врубеля на Украине и в Новороссии была какой-то бестолковой – он мечется между городами, живёт то в Харькове, то в Одессе, его приглашают преподавать в тамошней рисовальной школе, он было берётся, да занятиями манкирует, ездит по друзьям, его охотно приглашают в свои имения обеспеченные меценаты, он пишет случайные заказы, деньги тут же спускает на кафе-шантаны, увлекается цирковыми наездницами, вообще пренебрежительно относится к своему творчеству, может соскрести с холста уже готовую картину на духовную тему, чтобы написать поверх какую-нибудь соблазнительную циркачку... Падение художника? В определённом смысле – да, но спасает его... Демон. Да, как ни невероятна эта моя мысль, но именно существо из мира высоких энергий, что стало являться художнику в этот смутный период его жизни, это странное существо, которое по выражению Лермонтова было «как вечер ясный» – ни дурное, ни хорошее, ни ад, ни рай, ни тень, ни свет, а как-бы из среднего мира между небом и землёй, именно это существо – в христианской традиции падший ангел (падший – но ведь ангел!) – мог тогда отвлечь душу живописца от погружения в пошлость, в разврат, в мещанство, в общем – в жизнь плотскую, а Врубель был призван не для того. И Бог, спасая творческую душу, послал ему падшего ангела, так как ангелы горние отступились от художника. Вот в чём секрет такой упорной работы Врубеля над образами своих демонов. После того, как он в последний раз попытался написать образ ангела со свечой для Владимирского храма, ангела со странно выпученными глазами, очень напряжённо нервного, как-бы обуреваемого страстями – а ангелу это не положено, – его работы были признаны неканоническими и более для украшения храмов его не приглашали. А духовная энергия влекла художника, и она вылилась в создание галереи его демонов – падших ангелов, но тем не менее причастных к миру неплотскому.
Врубель нашёл свою манеру – резкую, чёткую. Он словно рубит изображение на холсте густыми, почти рельефными мазками. Он многоцветен, он любит добавлять в краски порошки металлов – золота, серебра, – отчего его краски обретают свойства цветного металла или камня. И фамилия Врубель теперь у ценителей его творчества связывается уж не как с воробьём, а скорее – с рубилом, резким, решительным орудием мастера.
Новый период творчества живописца начинается уже в Москве, где Врубель сближается с Саввой Ивановичем Мамонтовым – богатейшим тогда меценатом, промышленником-миллионщиком, подрядчиком на строительстве железных дорог. Савва Мамонтов, выходец из старообрядческой богатейшей купеческой фамилии и вместе с тем безудержный любитель всех искусств, спустивший своё состояние на поддержку артистов, он основал частный театр, а потом и оперу, художников, писателей. Благотворитель широчайшего размаха, каких не видела русская жизнь. В конце концов он разорился, как мы знаем, но до своего разорения он сумел сделать многое. Всё то пресловутое «новое искусство», что вызывало такие споры, но которое обновило художественный мир России на сломе веков – всё это держалось на мамонтовских капиталах. И апофеоз творчества Михаила Врубеля приходится на его годы сотрудничества с Саввой Ивановичем. А кульминацией этого апофеоза является, без сомнения, Нижегородская художественно-промышленная выставка, всероссийская по своему размаху, её посетили высочайшие особы, сам император с супругой, весь цвет монархии. Разумеется, эта выставка не осталась без внимания всех тогдашних творческих сил России – и демократической печати, конечно, «страдающей за народ». Императорская академия художеств наполнила соответствующий павильон выставки своими произведениями, а вот «новое искусство» было отвергнуто. Как же, сам Государь будет лицезреть!.. А что-же он увидит? Этого мазилу Врубеля, который пишет невесть что, ударился в импрессионизм, да и вообще – человек развратный, говорят, он помешался и уже лечился у психиатров. Да, его держит на плаву Мамонтов – этот сошедший с ума меценат, что устроил какой-то ковчег спасения для подобных «живописцев» в своём имении в Абрамцево, кормит и поит их там, возит за границу, вот Врубеля этого возил в Италию, носится с ним, как нянька с дитятей...
Да, действительно, Врубель стал любимым подопечным Саввы Ивановича. Во многом именно он спас мятущегося, непрактичного по жизни художника, делал ему заказы, обеспечивал всем необходимым. Вот и для выставки в Нижнем Новгороде он заказал Врубелю два больших панно – «Принцесса Грёза» – по стариной средневековой легенде о прекрасной триполитанской принцессе Мелисанде, которая ждёт своего возлюбленного певца-менестреля Жофруа, но, когда он, умирающий, прибывает на корабле к её замку, ей остаётся только проститься с ним. Вот сцена прощания принцессы с менестрелем и изображена на панно. Содержание взято из модной тогда пьесы Эдмона Ростана «Принцесса Грёза». Другое панно Врубеля было создано им на древнерусский былинный сюжет о Микуле Селяниновиче, оно, к несчастью, не сохранилось. Эти произведения художника вызвали бурю восторгов с одной стороны и бурю негодования – с другой. Академия художеств, разумеется, отвергла эти грандиозные полотна (площадь полотна «Принцессы Грёзы» составляет 94 кв. м), тогда Савва Мамонтов построил для произведений Врубеля особый павильон, что и стал главной художественной изюминкой выставки. Что же увидел там демократический журналист Максим Горький, как оценил это «новое искусство» и творчество его главного выразителя – это уже признавалось всеми – Михаила Врубеля?
«При первом взгляде на его панно – в нём поражает туманность и темнота красок. Нет ни яркого африканского неба, ни жаркого солнца пирамид, ни воздуха, и общий фон картины напоминает о цвете протёртого картофеля и моркови. Присматриваясь пристальнее, вы вспоминаете о византийской иконописи – те же тёмные краски, то же преобладание прямых линий, угловатость контуров и китайское представление о перспективе. Едва ли это оригинально – во всяком случае – не ново... Жизни в картине совершенно нет, и концепция её имеет очень мало общего с сюжетом». (Текст приводится по собранию сочинений М. Горького в тридцати томах. Москва, 1953 г. Статьи 1895 – 1906 гг.)
Что ж, всё верно – в картине Врубеля нет реальности, так как её воспринимает обычное наше мирское зрение. Фигуры условны и являются более символами тех чувств и действий, что происходят в легенде. Зритель должен сам работать, должен усвоить объёмное зрение художника, должен переселиться в мир духовной энергии – и тут отсылка к византийской иконописи не случайна, только этот приём перенесён на романтический сюжет. Панно Врубеля сохранилось чудом, было найдено в запасниках Большого театра, бережно отреставрировано, и теперь вы можете его видеть во Врублевском зале Третьяковской галереи.
Последний период жизни Михаила Врубеля был тяжёл. Психический недуг сломил его. Он бы ушёл из жизни раньше апреля 1910 года, но как последний дар была ему послана любовь прекрасной актрисы, оперной певицы Надежды Ивановны Забело, что, собственно, поддерживала художника в последние годы его жизни, ездила с ним по психиатрическим клиникам, лечила и кормила своего ангела, который подчас превращался в демона, мучил её... Но он увековечил свою последнюю любовь в последнем бессмертном полотне – апофеозе любви и благодарности своей спасительнице и другу – «Царевна Лебедь». Белокрылый, сверкающий жемчугами и самоцветами, серебряной – любимой художником – отделкой, лебедь с ликом певицы плывёт по глади волшебного моря. Царевна оглянулась на нас и лукаво и приветливо улыбнулась – это уже не горний дух, это простая человеческая любовь – всё, что нужно нам в этом мире.
Могила великого русского художника, мечтателя и романтика, Михаила Александровича Врубеля находится на кладбище Петербургского Новодевичьего монастыря, там же похоронена его Царевна Лебедь, певица Надежда Забело, пережившая мужа всего на три года. Кладбище находится в запустении, было решение перезахоронить художника в пантеоне Александро-Невской лавры, да денег не хватает. А может – сам художник не хочет, ведь тогда его разлучат с любимой. «Он оставил нам своих Демонов, как заклинателей против лилового зла, против ночи. Перед тем, что Врубель и ему подобные приоткрывают человечеству раз в столетие, я умею лишь трепетать. Тех миров, которые видели они, мы не видим» А. Блок.
Станислав Зотов, webkamerton.ru
Комментарии
Комментариев пока нет