Лев Криштапович: Польско-шляхетская перелицовка белорусской истории 17.11.2020 14:20В настоящее время много говорят и пишут о национальном возрождении Беларуси. Принимаются декларации, учреждаются исторические журналы, работают организации, к примеру, «Таварыства беларускай мовы», которые своей целью ставят развитие национальной культуры белорусского народа, содействие духовному прогрессу белорусского общества.
Не ограничиваясь днем нынешним, культуртрегеры всевозможных «суполок» при щедром финансировании западных фондов провозгласили «крестовый поход» против Истории, стараясь доказать, что во времена Великого княжества Литовского Беларусь обладала не только государственностью, но и была также конечным пунктом западноевропейской культуры, противостоящей «варварству» Московского государства. Эти исторические измышления представляют собой насмешку над действительной историей Беларуси. Похоже, наиболее ретивые «исторические наездники» согласились признать в качестве абсолютной истины высказывание своих заокеанских покровителей: «большие деньги творят историю». И любители «белорусскости» в этом отношении не исключение. Хотя со времен македонского царя Филиппа известно, что «осел, нагруженный золотом, возьмет любую крепость», однако, думается, что «белорусизаторские» политики и историографы не в силах переписать Историю, даже если на них прольется золотой дождь американского проповедника «открытого общества». Ниже будет показано, как под лозунгом «белорусскости» якобы «белорусские» историки, внедряя дичайшие антиисторические взгляды, по сути дела развязали польско-шляхетскую войну против белорусской истории.
То, что понятие Белая Русь в свое время служило обозначением территории Западной Руси, входившей в состав Великого княжества Литовского, хорошо прослеживается в переговорах Богдана Хмельницкого с польским комиссаром Адамом Киселем и московскими послами. Так, Богдан Хмельницкий объявляет себя самодержцем русским и заявляет Адаму Киселю, что он выбьет из польской неволи весь русский народ. А когда тому же Адаму Киселю Богдан Хмельницкий указывает на жестокости литовского войска Януша Радзивилла, вырезавшего Мозырь и Туров, то он неслучайно подчеркивает не белорусское, а литовское, поскольку речь шла об иностранных наемниках литовского гетмана, главным образом немецких, оплачиваемых из казны Великого княжества Литовского. Московским же послам Богдан Хмельницкий характерно отвечает: «Если бы царское величество изволил нас принять вскоре и послал своих ратных людей, то я тотчас пошлю свои грамоты в Оршу и Мстиславль и в другие города к белорусским людям, которые живут за Литвой, и они тотчас станут с ляхами биться, и будет их 200 000» [1, c. 593]. Это означало, что Богдан Хмельницкий пошлет свои грамоты к русскому народу, живущему на территории Белой Руси и находящемуся в политическом подчинении у литовского князя.
Непонимание особенностей проявления разных признаков (территориального, этнического, политического) в отношении одного и того же «тутейшего» русского народа на территории как Белой Руси, так и Украины является причиной современных ошибочных представлений о белорусском языке того времени. Белорусский язык, или белорусское письмо, как и украинское письмо, всегда называлось русским письмом. И этот очевидный факт прямо констатируется во Втором Литовском Статуте (1566 г.): «А писаръ земскiй маеть по Руску литерами и словы Рускими вси листы и позвы писати, а не иншымъ языкомъ и словы, и такъ маеть писаръ присегати» [2, c. 65]. О том, что русское письмо было одним из литературных языков Великого княжества Литовского, свидетельствуют произведения, написанные от Киева и Львова до Вильно и Полоцка. Поэтому не может быть и речи о противопоставлении белоруса и украинца великорусу по той простой причине, что белорус, украинец и великорус в то время олицетворяли собой единый русский народ в смысле их этническо-языковой принадлежности. Доказательство этому – «Славянская грамматика» Мелетия Смотрицкого, опубликованная в 1619 году в Вильно. «Созданием своей «Грамматики» Смотрицкий неопровержимо доказал и показал, как нужно служить действительным, а не отвлеченным потребностям времени» [3, c. 115].
«Славянская грамматика» Мелетия Смотрицкого была не просто литературным памятником XVII века, а практическим учебным пособием по изучению славянского (русского) языка как в Великом княжестве Литовском, так и в Московском государстве. Да и сам факт переиздания «Славянской грамматики» в Москве в 1648 и 1721 годах подтверждает сказанное. Поэтому совершенно неразумно рассматривать «Славянскую грамматику», как это делают увлекающиеся современные белорусские и украинские литературоведы, в качестве памятника исключительно белорусского или украинского языка. Очевидно, что книги, изданные в Киеве, Бресте или Полоцке на одном и том же языке, были произведениями не столько украинскими или белорусскими, сколько общерусскими. В то время территориальный фактор, определявший появление славянских произведений в разных местах Речи Посполитой, еще ничего не говорил об их современной этнической характеристике. Наивно думать, что Ломоносов, называвший «Грамматику» Смотрицкого «вратами своей учености», учился белорусскому или украинскому языкам, а не своему родному – великорусскому. «…Язык статутов и современный белорусский язык – это два разных языка, более того, что первый значительно ближе к современному русскому, чем к белорусскому» [2, c. 30]. И далее литовский историк Станислав Лазутка заключает: «Таким образом, остается наиболее приемлемым, хотя в известной мере тоже условным, название этого языка – старобелорусский, по крайней мере оно оправдано этнологически, как название языка, пришедшего с территории современной Беларуси, хотя в то время еще не было ни Беларуси, ни белорусского языка» [2, c. 65]. Отсюда вытекает совершенно правильный вывод – это был старорусский язык, на основе которого шло формирование трех братских языков: великорусского, белорусского и украинского. Это в своеобразной форме признается выдающимся белорусским филологом и этнографом Е.Ф. Карским. Он пишет: «Белорусский язык окончательно победил язык литовский, сделавшись не только разговорным языком у русских (выделено мною – Л.К.), но и официальным языком у литовцев. Даже простой литовский народ заимствовал из него много слов, некоторые суффиксы и даже фонетические особенности» [4, c. 123-124]. Понятно, что так называемый белорусский язык у русских (предков нынешних белорусов и украинцев) был именно старорусским языком, то есть языком некогда единого древнерусского государства с центром в Киеве.
Разница между русским письмом того времени на территории Русского государства и Белой Руси была не филологическая, а территориальная. Русское письмо на территории Белой Руси в силу этого обстоятельства иногда называлось белорусским. В этом плане интересен факт, когда московские послы в 1646 году, ссылаясь на давнюю традицию, напоминают польским панам, чтобы грамоты королевские к русскому государю писать белорусским письмом, а не польским. «Касательно языка грамот, – указывает С.М. Соловьев, – должно заметить, что в сношениях с литовским двором они писались по-русски, в Москве – на московском наречии, в Литве – на белорусском» [5, c. 210].
На территории Речи Посполитой были два известных центра старорусского письма: виленский и волынский. Если виленский центр с течением времени окатоличился и ополячился, то волынский еще долгое время являлся очагом культуры «тутейшего» русского народа (современных белорусов и украинцев). И сегодня та часть территории Беларуси – а именно белорусское Полесье, тесно примыкающее к Волынской земле, характеризуется тем особенным народным говором, который в наибольшей степени сохранил свое родство со старорусским языком ХVI–ХVII веков. По глубокому замечанию М. Кояловича, там, у Припяти, где белорусское и малороссийское племена сходятся, и их речь объединяется, от этого объединения выходит речь чисто русская.
И самое главное. Говорят, что язык – душа народа. Но ведь нельзя ограничиться только словесной формой. Надо смотреть на содержание. А содержание как раз и может быть очень далеким от души народа. И это, в первую очередь, относится к так называемым «белорусизаторским» историкам и литераторам, которые слишком напирают на форму, совершенно игнорируя при этом само содержание, преследуя тем самым цель реализовать польско-шляхетскую перелицовку белорусской истории.
В этом плане трудно понять логику министра иностранных дел Республики Беларусь и одновременно председателя Национальной комиссии по делам ЮНЕСКО Владимира Макея, который причисляет польско-шляхетских политических и культурных деятелей (Тадеуша Костюшко, Адама Мицкевича, Станислава Монюшко, Винцента Дунина-Марцинкевича и им подобных) к белорусской истории на том основании, что они родились и жили на территории современной Беларуси. От того, что эти деятели жили на территории Беларуси, еще нисколько не вытекает их принадлежность к белорусской истории. Не надо смешивать историко-культурные признаки с признаками территориальными и государственными. Это разные вещи. Иначе можно и Вильгельма Кубе, палача белорусского народа, зачислить в разряд белорусских культурологов на том основании, что он некоторое время жил и «творил» на территории Беларуси. Хотя эти деятели (Костюшко, Мицкевич, Монюшко, Дунин-Марцинкевич) жили и творили на территории Беларуси, но принадлежат они именно польско-шляхетской истории и польско-шляхетской культуре. Сами эти деятели никогда не причисляли себя к белорусам и белорусской истории. Напротив, они считали белорусский народ неисторическим народом, неспособным к историческому творчеству. Попытка же Владимира Макея зачислить польско-шляхетских деятелей в каталог белорусской культуры представляет собой самую бессовестную фальсификацию белорусской истории и объективно играет на руку современным польско-шляхетским авантюристам, мечтающих о превращении Беларуси в восточные кресы Польши.
Лев Криштапович, доктор философских наук
Литература
1. Соловьев С.М. История России с древнейших времен. - М., 1961. – Кн. V.
2.Лазутка С., Валиконите И., Гудавичюс Э. Первый Литовский Статут (1529 г.). – Вильнюс, 2004.
3.Прокошина Е.С. Мелетий Смотрицкий. -- Минск., 1966.
4.Карский Е.Ф. Белорусы. – Варшава, 1903. – Т. 1.
5.Соловьев С.М. История России с древнейших времен. – М., 1960. – Кн. III.
Комментарии
Комментариев пока нет
