Советы постороннего. Часть II. День Победы в идеологических сумерках 10.05.2021 13:32«...Как бы русские ни оплёвывали коммунистический период
своей истории, как бы ни усердствовали в разрушении того,
что было достигнуто за этот период…, Россия всё равно
никогда не станет частью Запада...»
Александр Зиновьев. «Запад» (1995)
III
Историческая преемственность не бывает выборочной. Можно ли славить Великую Победу 1945 года, отторгая наследие Октября 1917-го, если там и там победители шли под одним знаменем? Год 1917-й и год 1945-й – части одной истории; эту историю тем более нельзя расчленять, если на повестке дня – задача выстоять в мировом противоборстве.
Как выстоять, если геополитического противника именуют «нашим партнёром»? Как выстоять, если понятие «Великая Отечественная война» заменяется термином «Вторая мировая»? Как выстоять, закрывая глаза на то, что «братский народ» приравнял коммунизм к фашизму (закон 2015 года «Об осуждении коммунистического и национал-социалистического (нацистского) тоталитарных режимов в Украине и запрете пропаганды их символики»), а мы с ними – один народ?
Три десятилетия после Катастрофы 91-го года подтвердили справедливость принципа «в идеологической борьбе нет мирного сосуществования». И разве введённый Основным законом РФ запрет на любую идеологию «в качестве государственной или обязательной» не обезоруживает идейно в тот момент, когда твоё государство объявлено агрессором?
…«Россия всё равно никогда не станет частью Запада», заметил А. Зиновьев. Верно. Не станет. Однако не может ли тяга к Западу части «верхов» довести до того, что не станет самой России?
Когда-то говорили: «Великий Октябрь». Октябрь 1917 года велик тем, что первыми актами нового государства было прервано сползание России к историческому небытию.
После обвала 1991 года, после призывов «берите столько суверенитета, сколько захотите», после раздачи государственной собственности кучке «особо избранных» – после этого Россия как государство не исчезла. Однако работа над тем, чтобы России не стало, идёт всё более интенсивно. Работа эта вступила в новый этап, на котором тот, кто живёт в идеологических сумерках, неминуемо окажется слабейшим.
IV
Я хочу вернуться к книге Бердяева «Истоки и смысл русского коммунизма» (1937), с которой начал свои записки. Кто не желает учиться у коммунистов, может не учиться, но взять урок у человека иных взглядов, взиравшего на коммунистическую практику со стороны, небесполезно. Всё-таки в этой книге Бердяев, рассматривая мировоззрение Белинского, Чернышевского, Добролюбова, Писарева, Ткачёва, характеризуя революционное неистовство Бакунина и Нечаева, показал: «Вся история русской интеллигенции подготовляла коммунизм».
Честность мысли Н.А. Бердяева (1874-1948) в его суждениях о «русском» и «коммунистическом» вряд ли можно подвергнуть сомнению даже там, где философ ошибался (порой очень сильно). А честная мысль – самый острый дефицит нашего времени. Поэтому я ограничусь тем, что приведу отдельные мысли Бердяева без комментариев. Сегодня такое уместно: мысли эти далеко не банальны, но они выключены из идейного оборота в России, словно и не было их в русской культуре…
В 1937 году, находясь в эмиграции в Париже, Бердяев писал:
«Русский коммунизм трудно понять вследствие двойного его характера. С одной стороны, он есть явление мировое и интернациональное, с другой стороны – явление русское и национальное… Россия перескочила через стадию капиталистического развития, которой казалось столь неизбежным первым русским марксистам. И это оказалось согласным с русскими традициями и инстинктами народа… Поднялась рабоче-крестьянская, Советская Россия, в ней народ-крестьянство соединился с народом-пролетариатом… Ленин вернулся по-новому к старой традиции русской революционной мысли… Большевизм гораздо более традиционен, чем это принято думать, он согласен со своеобразием русского исторического процесса» (выделено мною. – В.М.).
Цитирую дальше.
«Русская коммунистическая революция совершила “чёрный передел”, она отобрала всю землю у дворян и частных владельцев. Как и всякая большая революция, она произвела смену социальных слоёв и классов. Она низвергла господствующие, командующие классы и подняла народные слои, раньше угнетённые и униженные, она глубоко взрыла почву и совершила почти геологический переворот. И этим определяется исключительный актуализм и динамизм коммунизма… Большевизм, давно подготовленный Лениным, оказался единственной силой, которая, с одной стороны, могла докончить разложение старого, и, с другой стороны, организовать новое. Только большевизм оказался способным овладеть положением, только он соответствовал массовым инстинктам и реальным соотношениям… Большевизм оказался наименее утопическим и наиболее реалистическим, наиболее соответствующим всей ситуации, как она сложилась в России в 1917 году… Коммунизм оказался неотвратимой судьбой России, внутренним моментом в судьбе русского народа».
Напоминаю: написано это было во Франции в 1937 году, куда Бердяев был выслан из Советской России пятнадцатью годами ранее. Написано человеком, который признавался: «Идеологически я отношусь отрицательно к советской власти…. Но в данную минуту это единственная власть, выполняющая хоть как-нибудь защиту России от грозящих ей опасностей».
V
В глазах Бердяева для России революция была неизбежностью. На строки, которые я сейчас процитирую, вряд ли обратит внимание рассуждающий о России, «которую мы потеряли», и знающий ту Россию по литературе не лучшего свойства. Бердяев же в той России жил. Он встретил 1917 год зрелым 47-летним человеком.
«Разложение императорской России, – писал он, – началось давно. Ко времени революции старый режим совершенно разложился, исчерпался и выдохся. Война докончила процесс разложения. Нельзя даже сказать, что Февральская революция свергла монархию в России, монархия в России сама пала, её никто не защищал, она не имела сторонников… Церковь потеряла руководящую роль в народной жизни. Подчинённое положение Церкви по отношению к монархическому государству, утеря соборного духа, низкий культурный уровень духовенства – всё это имело роковое значение… Измена заветам Христа, обращение христианской Церкви в средство для поддержания господствующих классов не могло не вызвать по человеческой слабости отпадения от христианства тех, которые принуждены страдать от этой измены и от этого извращения христианства. У пророков, в Евангелии, в апостольских посланиях, у большей части учителей Церкви мы находим осуждение богатства и богатых, отрицание собственности, утверждение равенства всех людей перед Богом. У св. Василия Великого и особенно у св. Иоанна Златоуста можно встретить такие резкие суждения о социальной неправде, связанной с богатством и собственностью, что перед этим бледнеют Прудон и Маркс… Св. Иоанн Златоуст был совершенный коммунист, хотя это был, конечно, коммунизм не капиталистической, не индустриальной эпохи»...
В последней главе своей книги Бердяев заявляет:
«В коммунизме есть здоровое, верное и вполне согласное с христианством понимание жизни каждого человека как служения сверхличной цели, как служения не себе, а великому целому… Осуждение Церковью капиталистического режима, признание Церковью правды социализма и трудового общества я считал бы великой правдой… Проблематика коммунизма способствует пробуждению христианской совести».
Когда Бердяев говорит в своей книге о Ленине, о новом поколении молодёжи, выдвинутом революцией, он говорит необычно.
«Ленин был типически русский человек… Он никогда не писал программы, он интересовался лишь одной темой…, – темой о захвате власти, о стяжании для этого силы. Поэтому он и победил… Он соединял в себе две традиции – традицию русской революционной интеллигенции в её наиболее максималистических течениях и традицию русской исторической власти в её наиболее деспотических проявлениях… Соединив в себе две традиции, которые находились в XIX веке в смертельной вражде и борьбе, Ленин мог начертать план организации коммунистического государства и осуществить его».
О молодёжи, год 1937-й:
«Появилось новое поколение молодёжи, которое оказалось способным с энтузиазмом отдаться осуществлению пятилетнего плана, которое понимает задачу экономического развития не как личный интерес, а как социальное служение… Мир стал пластичен, из него можно лепить новые формы. Именно это более всего соблазняет молодёжь. Каждый чувствует себя участником общего дела, имеющего мировое значение».
И то, что замышлялось как «общее дело, имеющее мировое значение», изначально противополагалось тому, что в нынешних условиях принято понимать под глобализацией (как процессом) и глобализмом (как идеологией протагонистов процесса).
Что касается Бердяева, я не зову соглашаться с ним. Его достаточно знать. Знать и однажды задуматься над значением этих его слов: «Коммунизм оказался неотвратимой судьбой России, внутренним моментом в судьбе русского народа».
(Продолжение следует)
Владимир Максименко, webkamerton.ru
Комментарии
Комментариев пока нет
