Переписав на счёт НКВД массовые захоронения евреев, расстрелянных оккупантами в Куропатах, З. С. Позняк автоматически поставил перед собой задачу объяснить, как за неполных 16 месяцев с помощью двух «чёрных воронков» НКВД умудрился туда перевезти 220–250 тысяч человек.
Поскольку элементарные расчёты убедительно показывают невозможность проведения столь интенсивных перевозок, то для оправдания своего основного заблуждения З. С. Позняк привлёк в помощь очередную ложь, основанную на ряде фальсификаций. Основанием послужили многочисленные рассказы одних свидетелей, которые противоречили свидетельским показаниям других. Что удивительно, но и прокурор Г. Тарнавский и его коллеги в то время на эти противоречия не обратили никакого внимания и не провели надлежащего объективного анализа.
Так, например, согласно показаниям свидетеля Сергея Николаевича Харитоновича, который после демобилизации из армии 13 января 1937 года начал работать в органах НКВД: «Служил выводным во внутренней тюрьме, которая располагалась во дворе здания НКВД… Работал я здесь до ноября 1938 года, т. е. почти два года. Всё это время регулярно приходилось выводить людей, которых, как мне потом стало известно, увозили на расстрел… На казнь арестованных возили преимущественно вечером или ночью, днём практически не возили. И, как правило, на «чёрном вороне»… Когда я дежурил, заключенных приходилось выводить каждую ночь, а в 1938 году… уже расстреливали меньше. Тогда начали арестовывать самих работников НКВД, в том числе и тех, которые принимали участие в допросах и расстрелах»1.
Аналогичные показания давали и другие очевидцы, служившие в то время в НКВД. Ключевыми словами здесь являются: «арестованных возили преимущественно вечером или ночью», «как правило, на «чёрном вороне», «в 1938 году… уже расстреливали меньше».
Используя показания многих свидетелей, Позняк сформировал иную картину происходившего. Во внимание он принимал без критической оценки показания только тех граждан, которые могли вписаться в сформированную им картину и объяснить нахождение в Куропатах многотысячных жертв. В результате подгонки показаний в статье «Курапаты – дарога сьмерці» появились совсем иные выводы. «Расстрелы здесь начались в 1937 году. Сначала трижды в день – утром, в 14 часов и вечером, когда стемнеет, – в лес привозили по несколько машин людей и расстреливали… Во второй половине 1937 года место огородили. Смертников стали привозить по другому графику: после обеда, под вечер и всю ночь. Возили безостановочно каждый день». Опрашиваемые не помнят даже, были ли перерывы на воскресенье. «Каждый день стреляли… и машины гудели». «Иной раз сразу по несколько машин въезжало за ограду, возили непрерывно…» «Вся деревня была в страхе, пять лет по ночам не могли спать от выстрелов».
По своей сути и содержанию получаются две противоположные картины. Сотрудники НКВД утверждали, что стреляли по ночам, возили заключённых на «воронках», для соблюдения режима секретности во время проведения операции перед въездом в лес выключали фары. При этом в конце 1938 года массовые расстрелы фактически прекратились. А все жители близлежащих деревень описывали принципиально другие события!
Вот мы и подошли к ключевому моменту фальсификации З. С. Позняка. В кого стреляли сотрудники НКВД за забором трижды в день с 1937 по 1941 год? В кого стреляли за забором с 1939 по 1941 год, если за это время в Минске не выносили смертных приговоров? Почему туда привозили днём на машинах большое количество людей, если в распоряжении НКВД было только два автозака, да и те в дневное время суток занимались плановым конвоированием? Что же находилось за дощатым забором? Ни Позняк, ни Тарнавский на эти вопросы не дали внятного ответа! И неудивительно, ведь эти ответы моментально перечёркивают всю концепцию о массовых расстрелах органами НКВД осужденных в Куропатах!
В районе заброшенного «хмызняка» до войны находился стрелковый тир. Члены общественной комиссии увидели его следы во время осмотра еще в 1991 году. Хорошо сохранилась мишенная ниша (пулеулавливатель), обустроенная в крутом склоне моренной гряды, а также можно было определить стометровый рубеж и окоп с бруствером. Об этом написали в газете «Во славу Родины» 31 июля 1991 года. Общественная комиссия обратилась к военным специалистам из БВО, и они подтвердили: тир.
При нанесении тира на немецкую топографическую карту времён оккупации, видно, что он налагается на восточную опушку тогдашнего леса («хмызняка»), то есть объект находился не в лесу, а рядом с ним. Естественно, восточная сторона забора, ограждающая тир, была хорошо видна со стороны расположенного рядом поля. Это подтвердили опрошенные общественной комиссией свидетели из деревень Малиновка и Заболотье, что находятся севернее Куропат. По пути в город справа они видели ограждение – высокий забор с колючей проволокой поверху. Въезд был со стороны Заславской дороги сразу за концом гряды.
Понадобилось десять лет, чтобы по настоянию В. П. Корзуна в 1998 году следователи провели исследование этой территории. Солдаты копнули в том месте, где по предположению членов общественной комиссии должен был находиться пулеулавливатель. Сразу же вместе с грунтом на лопате оказалось 45 пуль, преимущественно винтовочных.
На 25-метровом огневом рубеже найдено 4 гильзы от нагана (1936, 1943, 1949 гг.) и 4 гильзы от пистолета ТТ (1944 и 1948 гг.), а на 100-метровом рубеже извлечено 2 гильзы от винтовки Мосина, 1924 и 1927 годов выпуска. Вместе с ними был найден фрагмент гильзы от патрона к винтовке Мосина, изготовленного в 1917 году. Судя по найденным в пулеуловителе пулям, огонь вели преимущественно из винтовок. Таким образом были официально подтверждены многочисленные заявления свидетелей, собранные общественной комиссией, о том, что с восточной стороны Куропат располагалось войсковое стрельбище, на территории которого, по словам «очевидцев», до 1941 года проводили расстрелы людей. Министерство обороны на запрос дало ответ, что в документах военного ведомства послевоенный тир в том месте не значится2. Комментируя данный факт, нужно отметить, что если объект находился на балансе НКВД, то Минобороны о нём никакими данными располагать и не будет.
Огороженная трёхметровым забором территория была ничем иным, как учебным полигоном внутренних войск НКВД. В те годы в Минске располагался штаб 226-го конвойного полка внутренних войск НКВД, 1-й, 2-й и 3-й дивизионы, полковая школа, хозяйственная команда и ряд других служб данного ведомства. Согласно книге «Внутренние войска МВД Республики Беларусь. История и современность», с 1930/1931 учебного года на командирскую подготовку в войсках ОГПУ, как и в РККА, было отведено 42 часа в месяц вместо 6–8 часов, предусмотренных ранее. В основу обучения был положен принцип – учить войска тому, что потребуется на войне. Основное внимание при этом уделяли повышению полевой выучки личного состава…3 Продолжительность занятий увеличилась до 10 часов (8 часов плановых занятий и 2 часа самоподготовки). Треть занятий проводилась в ночное время4.
Наличие учебного полигона и расположенного на его территории стрелкового тира дают совсем другое объяснение дневным, вечерним и ночным приездам машин с людьми в форме НКВД и регулярной стрельбе на протяжении более четырёх лет, о которых вспоминали жители окрестных деревень: «Слышали, как стреляют». Позняку осталось только немного подкорректировать свидетельские показания, заменив по смыслу слова «стреляли» на «расстреливали». Таким нехитрым способом занятия по боевой подготовке с солдатами внутренних войск НКВД превратились в расстрелы мирных жителей. Соответственно увеличилась и продолжительность периода расстрелов с 15 месяцев до более четырёх лет, а количество рейсов вместо ночных заездов 1–2 «воронков» до «трижды в день – утром, в 14 часов и вечером, когда стемнеет, – в лес привозили по несколько машин людей и расстреливали…».
В свете этих данных хочется вспомнить показания свидетелей: «В щели видны были выкопанные ямы, видел я три или четыре такие могилы». Второй говорил: «Однажды, когда мы пасли с пацанами коров в лесу, я подошёл и вытащил доску из-под ворот, а через образовавшуюся щель влез на территорию… Там увидел, что территория присыпана свежим желтым песком, деревьев в этом месте почти не было, рос мелкий кустарник». Каждый по-своему трактовал эти показания свидетелей. Те, кто служил в армии, поймут, что выкопанные ямы были либо окопами, оборудованными для стрельбы на 100-метровом рубеже (их остатки в начале 90-х еще были хорошо заметны), либо служили для добычи песка, чтобы облагораживать им территорию и делать трассировку, отмечать исходный рубеж, огневой рубеж, линию открытия огня, места для чистки оружия и так далее. Что касается «трёх или четырёх могил», то, вероятно, это так интерпретировал З. С. Позняк описание прямоугольных песчаных площадок со взрыхлённым песком, которые солдаты НКВД использовали в ходе занятий вместо борцовских ковров для отработки приёмов рукопашного боя.
В ходе следствия только раз на территорию Куропат привезли для следственного эксперимента свидетеля Н. Карповича, который заверял, что видел в 1937 году незасыпанную могилу с полусотней трупов, жертв, расстрелянных сотрудниками НКВД. Тогда он и показал полную несостоятельность этого человека в качестве свидетеля. После такого конфуза от проведения следственных экспериментов следователи отказались.
Проходя по территории стрельбища, я попытался представить, как бы выглядел следственный эксперимент, если бы туда начали привозить других «очевидцев». Как бы они подтверждали некогда «увиденное»?
«Валянціна Міхайлаўна Шаханава таксама была ўнутры «душагубкі». Падкапаліся з суседнім хлапчуком пад плот і залезьлі, каб назьбіраць ягад (а было ім гадкоў па 10–12). Там яны ўбачылі ўскапаную зямлю і мноства засыпаных ямаў». Несложно представить, как пожилые свидетели в тщетных поисках ходили бы вдоль и поперек по территории стрельбища, не имеющей никаких намёков на наличие этих захоронений, и пытались их там найти! Полагаю, что всё это ясно представляли в то время и следователи. Трудно искать то, чего нет, не правда ли? Сомневаюсь, как могли дети на территории бывшего песчаного карьера, поросшей редким «хмызняком», насобирать лесных ягод. Точно так же не представляю себе присутствия возле территории войскового стрельбища волка-мутанта, напрочь потерявшего инстинкт самосохранения и выкопавшего там под звуки постоянной стрельбы себе нору, в которой пряталась свидетельница...
Таким образом, тайна дощатого забора, огораживающего учебный полигон НКВД со стрелковым тиром, была только в статьях Позняка и книге Тарнавского. Общественной комиссии этот факт был известен и никакого секрета не составлял! Приём замалчивания существования полигона как форма лжи был с успехом применён З. С. Позняком для объяснения астрономической цифры заявленных им жертв, найденных гильз и прочих предметов из 1939 и 1940 года! Но хотя правда уже хорошо известна, ложь уже сделала своё дело! Люди поверили, что в Куропатах лежат не расстрелянные фашистами евреи, а жертвы НКВД.
Литература:
1. Г. Тарнавский, В. Соболев, Е. Горелик. Куропаты: следствие продолжается. Москва, 1990. С. 111–114.
2. А. Смолянко. Куропаты: гибель фальшивки. Минск, 2011.
С. 114–115.
3. А. М. Литвин. Внутренние войска МВД Республики Беларусь. История и современность. Минск, 2006. С. 73.
4. Там же, с. 74.
