Кирилл Метелица: “Гроза двеннадцатого года” над Беларусью

Кирилл Метелица: “Гроза двеннадцатого года” над Беларусью 14.09.2015 08:48

В этом году Европа отмечает знаменательный юбилей. 200 лет назад, 18 июня 1815 года у небольшой валлонской деревушки Ватерлоо произошло одно из самых известных военных сражений в истории. В этот день прервался полёт французского орла, и Наполеон, бывший совсем недавно властителем всей Европы, покинул поле битвы в окружении Гвардейских конных егерей. Спустя две недели низложенный император сдался англичанам. Так закончилась целая эпоха, которую российский военный историк А. А. Керсновский назвал “наполеоновскими грозами”. Одним из ключевых событий кровопролитной борьбы между Французской империей и остальной Европой стала Отечественная война 1812 года, многие сражения которой состоялись на белорусской земле.

Впрочем, в нынешней Беларуси далеко не все воспринимают эту войну как Отечественную, апеллируя к тому факту, что белорусы сражались по обе стороны баррикад. Как правило, подобные представления о войне 1812 года постепенно укореняются в работах белорусских историков с подачи их польских коллег. И это далеко не случайно, ведь подобным образом поляки пытаются привязать белорусскую историю к своей. Однако обо всём по порядку.

В ночь на 24 июня (по новому стилю) 1812 года Grande Armée начала переправу через Нёман. Великая армия насчитывала более 600 тысяч человек. У всех было приподнятое настроение, все они верили, что непобедимый пока Наполеон ведёт их к очередному триумфу. Спустя более полувека Л.Н. Толстой в “Войне и мире” запечатлел это царившее в воздухе возбуждение: “Войска знали о присутствии императора, искали его глазами и, когда находили на горе перед палаткой отделившуюся от свиты фигуру в сюртуке и шляпе, кидали вверх шапки, кричали "Да здравствует император”. Тогда никто и представить себе не мог, что пройдёт каких-то полгода и от этого колоссального человеческого потока, сверкающего на солнце золотым шитьём своих блистательных мундиров, останется лишь жалкая горстка оборванцев (примерно 30 тысяч человек), сумевших ценой невероятных усилий покинуть пределы России.

В составе “двунадесяти языков”, саранчой прошедших до самой Москвы, были представители самых разных народов: французы, итальянцы, немцы, швейцарцы и другие, повылезавшие из самых тёмных углов Европы. Были среди них и поляки. Именно присутствие в польских частях наполеоновской армии значительного количества уроженцев белорусских земель и заставляет некоторых историков делать скоропалительные выводы о том, что события 1812 года являлись для белорусов междоусобицей.

Перед самым началом вторжения Наполеон написал воззвание к своей армии, в котором говорилось о начале “второй польской войны” (первая была с Пруссией). Император торжественно обещал, что “вторая польская война будет для французского оружия столь же славна, как и первая”. Подобным образом Бонапарт пытался играть на чувствах поляков, лишившихся своей родины в результате трёх разделов Речи Посполитой. Дабы заручиться поддержкой польского народа, Наполеон поддерживал тлеющий огонёк польских мечтаний о восстановлении Польши “от моря до моря”. Само собой, гибкий и расчётливый ум корсиканца решил использовать польских патриотов в своих целях, однако шляхта ему доверилась. В Великой армии насчитывалось около 60 тысяч поляков, примерно столько же присоединились к ним после начала военных действий.

Польские части активно использовались императором ещё во время битв при Аустерлице, Йене и Фридсланде. Когда французская армия заняла Варшаву, Наполеон на скорую руку слепил из принадлежавших Пруссии польских земель Варшавское герцогство, на трон которого посадил послушного саксонского короля Фридриха Августа. Этого, однако, полякам было мало. Их не устраивало то, что за все свои тяготы они получили лишь ничтожный обрубок Речи Посполитой. Несмотря на то, что в новом государственном образовании постоянно находились его войска, Бонапарт решил, что свою часть сделки он выполнил, и до поры до времени судьба герцогства его не интересовала. Так, когда в 1809 году Франция возобновила боевые действия с Австрией, Наполеон посчитал польский театр военных действий второстепенным, в результате поляки вынуждены были в одиночку отражать удар превосходящих сил австрийцев. Впрочем, с этим они справились вполне успешно и получили в награду польские земли, отошедшие в своё время к Австрии. Как известно, аппетит приходит во время еды, и с этого момента в Варшаве всё чаще стали задумываться о том, как вернуть себе ещё и те территории, что стали частью Российской империи.

Сам же Наполеон скептически относился к возрождению Речи Посполитой. Ему, безусловно, импонировали воинские качества польского народа. Стоит вспомнить хотя бы о том, что любимцем Бонапарта был Юзеф Понятовский, которого он сделал маршалом Франции. Однако политические амбиции поляков зачастую выводили императора из себя. Он прямо говорил, что любит гордых ляхов “на поле битвы”, но подчёркивал: “что касается их законодательных собраний, их свободного вето, их сеймов, когда они заседали верхом на лошади, с саблей в руках, то этого я не хочу”. В 1811 году, во время разговора с русским послом в Париже князем А.Б. Куракиным, французский император заверил последнего в том, что восстановление Польши в границах 1772 года вовсе не является его целью. Однако в порыве откровенности Наполеон добавил, что в случае войны он готов разыграть польскую карту “как средство борьбы” против России.

Поляки рисовали перед Бонапартом радужные перспективы, предсказывая, что в бывших землях Речи Посполитой его встретят как освободителя и аристократы, и “хлопы”. Впрочем, по мере продвижения Великой армии по западным областям Российской империи Наполеон стал замечать, что “здешние поляки не похожи на варшавских”. По словам маркиза Коленкура, императора неприятно удивил тот факт, что эти самые “поляки” были “довольны русским правительством”. Оно и не удивительно, если учесть, что в результате трёх польских разделов к Российской империи были присоединены западнобелорусские и западноукраинское земли. До Венского конгресса 1815 года Россия не владела ни пядью исконно польских территорий. Почему-то об этом сегодня забывают некоторые польские историки, излишне романтизирующие участие польских солдат в событиях 1812 года.

Несмотря на явное раздражение Наполеона, уже через несколько дней после начала войны с невиданной помпой была провозглашена Генеральная конфедерация Королевства Польского. Новоявленные “конфедераты” моментально объявили: “Жители Литвы, Белой Руси, Украины, Подолии и Волыни — наши братья. Они поляки, как и мы”. Сбылась давняя мечта ополяченного за несколько веков белорусского дворянства, считавшегося в Речи Посполитой второсортным. Долгое время местная знать пыталась получить те же права, что и польская шляхта. И вот теперь белорусским представителям высшего сословия официально разрешили стать поляками. Попавшись на подобную уловку, многие знатные белорусы вступили в польские формирования и честно сражались в составе Великой армии под Смоленском и на Бородинском поле. Однако воевали эти храбрые люди за восстановление Речи Посполитой, принесшей столько несчастий белорусским крестьянам. Где же, спрашивается, тут хотя бы намёк на гражданскую войну?

Белорусские историки любят вспоминать о так называемой Комиссии временного правительства Великого Княжества Литовского, созданной в оккупированном Вильно. Это фантомное государственное образование нынешние национально-ориентированные “геродоты” часто представляют как неудавшуюся в виду поражения Наполеона попытку создания суверенной белорусской державы. При этом как-то забывается о том, что эта “суверенная держава” поспешила присоединиться к польской Конфедерации. В прокламации, изданной временным правительством ВКЛ в Минской провинции, прямо сообщалось: “Граждане, поляки! Наконец пробил час нашего счастья! Попечением величайшего из монархов и мужеством его непобедимой армии мы возвращены отечеству”. Единственная причина, по которой французский император терпел всю эту национальную самодеятельность, заключалась в том, что, говоря современным языком, опираясь на коллаборационистские правительства, было легче выкачивать ресурсы. Гигантская Великая армия нуждалась в продовольствии, фураже, местах для постоя и новых рекрутах. Обеспечением оккупантов всем необходимым и занималось самозваное временное правительство ВКЛ.

Сегодня в некоторых исторических работах утверждается, что Наполеон нёс крестьянам Российской империи свободу от крепостничества. В качестве доказательства часто упоминается Кодекс Наполеона (действительно прогрессивный для того времени), введённый в действие практически во всех оккупированных французами государствах. Согласно этому своду законов, крестьянам должна быть предоставлена личная свобода. Однако на территорию России распространять свой Кодекс Бонапарт вовсе не собирался. Маршалу Даву пришлось даже успокаивать дворян Могилёвской губернии, говоря от имени императора, что “крестьяне останутся в повиновении помещикам своим”. Как тут не вспомнить, что Гитлер в своё время тоже не спешил отменять колхозы. В обоих случаях при старом порядке было легче контролировать население.

Вместо свободы Наполеон принёс на штыках своих гренадеров грабежи, убийства и прочие несчастья. Неудивительно, что вскоре над головами завоевателей была занесена пресловутая “дубина народной войны”. Солдаты Великой армии угоняли скот, уничтожали посевы, насиловали, мародёрствовали и сжигали целые деревни. Были подвергнуты гонениям и представители духовенства. Так, в Витебске по прямому приказу Бонапарта была разрушена только что построенная Спасо-Преображенская церковь, поскольку император решил устроить на месте храма плац для парадов. На волне всеобщей ненависти к оккупантам стали возникать партизанские отряды. Как писал академик Е.В. Тарле, “разорение крестьян проходившей армией завоевателя, бесчисленными мародерами и просто разбойничавшими французскими дезертирами было так велико, что ненависть к неприятелю росла с каждым днем”.

Пока одна часть белорусов сражалась с французами в рядах русской армии, другая организовывала стихийные партизанские формирования из крестьян в деревнях Староселье, Можаны, Есьманы, Клевки, Трестяны и др. Бывали случаи, когда “партизанить” начинали целыми селами, как, например, жители деревни Жарцы, объединившиеся под руководством крестьянина Максима Маркова. О награждении этих народных героев ходатайствовал перед императором Александром I прославленный фельдмаршал С.М. Барклай-де-Толли. Что самое любопытное, все эти крестьянские отряды потом отлавливали воевавшую на стороне Наполеона польскую шляхту. Совсем как их праправнуки, охотившиеся спустя почти полтора столетия за недобитыми полицаями.

Выказывали свои верноподданнические чувства и белорусские мещане. Анри Бейль, вошедший впоследствии в историю мировой литературы под псевдонимом Стендаль, в 1812 году принимал участие в русской кампании Наполеона. Будущего писателя, очутившегося в Орше, поразил “патриотизм и настоящее величие” горожан, отказавшихся присягать французам. Таких городов и местечек, не склонившихся перед незваными гостями, в Беларуси были десятки.

Как видим, белорусы отвергли идеи о воссоздании чуждой ему Речи Посполитой, а Наполеона воспринимали как заклятого врага. Ничего кроме насилия и грабежей оккупанты на белорусскую землю не принесли. В то время, как местная знать всячески содействовала захватчикам, простой народ уходил в леса и, как мог, противостоял врагу, сражаясь за свою землю и свой дом. Показательно, что сами французы никаких признаков “гражданской войны” не заметили. Напротив, те из солдат и офицеров Великой армии, кому удалось выбраться из заснеженной России, до конца жизни помнили о том патриотическом подъёме местного населения, с которым им пришлось столкнуться.

Белорусы сохранили память о тех событиях в народных песнях, доживших до 20-го века и собранных известным фольклористом А. Сержпутовским. В этих нехитрых строчках, рассказывающих о том, как партизаны стали “памаленьку вылазіць з лесу ды дабіваць тых гадаў” заключена генетическая память о войне 1812 года, ставшей для белорусов Отечественной. Поэтому желание принизить это грандиозное событие является не более чем проявлением политической конъюктуры. Любые попытки выдать историю Польши за историю Беларуси – это прямое предательство памяти своих предков и Отечества, за которое они проливали свою кровь.