В своё время Александр Македонский подарил миру афоризм, который затем прочно закрепился в международном политическом лексиконе: нападение – лучшая форма защиты. О том, что эта остроумная фраза не потеряла своей актуальности, свидетельствует современная западная историография Второй Мировой войны. Одному Богу известно, сколько чернил извели европейские и американские историки, чтобы взвалить на СССР ответственность за развязывание жестокой бойни 1939-1945 гг.
На эту тему написаны тысячи статей и книг, с помпой проводятся крупные научные конференции, открываются целые исследовательские институты, чьи сотрудники досконально изучают каждую запятую в секретных протоколах пакта Молотова-Риббентропа. Всё это делается с одной единственной целью – отправить в недра архивов память о собственных грехах. Одно из самых позорных пятен на репутации Запада – это предательство Чехословакии, ставшее поворотным моментом в истории Европы.
Чехи и словаки, бывшие до Первой мировой войны подданными австрийских Габсбургов, получили после распада Австро-Венгрии независимость из рук Антанты. Помимо двух титульных наций, новое государство получило в наследство от развалившейся империи 3 миллиона немцев, живших в Судетской области. Ещё во время Парижской мирной конференции в 1919 году звучал ряд осторожных голосов, предупреждавших о том, что проблема немецкого национального меньшинства, составлявшего 25 % населения Чехословакии, может с годами перерасти в серьёзный политический кризис. В частности, против подобной перекройки границ резко выступил тогдашний Государственный секретарь США Роберт Лансинг, которого активно поддержали представители немецких консервативных кругов. Австрийский министр иностранных дел Отто Бауэр пытался убедить западных дипломатов в том, что “в центре Европы будет создан второй Эльзас”.
Действительно, по прошествии лет кажется, что правы были те, кто предсказывал появление в самом центре Европы очага этнической напряжённости. Однако нужно понимать, что на тот момент самим судетским немцам было, в общем-то, наплевать, где жить. Люди устали от долгой войны и им хотелось покоя. Тем более опыт проживания в многонациональной дунайской монархии превратил их в космополитов. К слову, именно к построению наднационального государства стремился первый президент Чехословакии профессор Томаш Масарик, выдвинувший концепцию “чехословацкой нации”. Были, разумеется, и те, кто стремился к объединению с Германией, но в целом немецкие меньшинства относились к этому индифферентно. У немцев были свои газеты, журналы, школы и университеты с преподаванием на немецком языке, собственные партии. В этом плане Чехословакия сохраняла дух старой Австро-Венгрии, позволявшей своим подданным пользоваться широкой культурной автономией. По большому счёту первые десять лет существования чехословацкого государство прошли тихо и мирно.
Всё изменилось в 1929 году, когда грянул всемирный экономический кризис, в результате которого индекс промышленного производства Чехословакии упал на 40 %. От этого затяжного спада пострадало в первую очередь именно немецкое меньшинство, поскольку большая часть чехословацкой индустрии находилась именно в Судетской области. Когда в начале 30-х годов ситуация в центральных районах страны стала постепенно улучшаться, немцы, составлявшие около половины всех безработных, по-прежнему не могли стать на ноги. Это обострило межнациональные противоречия. Вдобавок ко всему, от Судет было рукой подать до Германии, где свежеиспечённый рейхсканцлер Адольф Гитлер успешно боролся с безработицей. Так было положено начало ирредентистской кампании, щедро субсидируемой нацистами.
Фюрер ненавидел чехов ещё со времён своей венской юности. Для Гитлера Чехословакия всегда была “искусственным порождением Версаля”. Когда в 1935 году к нему за помощью обратился лидер судетских немцев, бывший учитель гимнастики Конрад Генлейн, он с радостью открыл перед ним партийную кассу. Была начата истеричная пропагандистская кампания, которая должна была “запугать чехов посредством угроз и низвести до нуля их способность к сопротивлению”. В нацистской прессе всё чаще стали появляться душераздирающие рассказы “очевидцев”, в красках повествующие о том, какой “ужасный террор” развязан в Чехословакии против немцев.
Разумеется, нацисты интересовались не столько положением немецкого меньшинства, сколько потенциальной возможностью присоединения к Рейху новых территорий. Недавний успех, связанный с аншлюсом Австрии, толкал уверовавшего в свою счастливую звезду Гитлера на новые авантюры. В это время в самой Чехословакии Генлейн получил задание из Берлина: требовать у чехословацкого правительства “так много, чтобы наши требования невозможно было удовлетворить”. Когда в мае 1938 года в официальной нацистской газете “Фёлькишер Беобахтер” появились призывы “защитить честь Германии любой ценой”, многим стало понятно, что запахло большой войной. В это время по прямому указанию фюрера в Генеральном штабе готовили вторжение в Чехословакию. План под кодовым названием “Грюн” появился на столе рейхсканцлера 20 мая 1938 года. Однако уже на следующий день о нём узнала чехословацкая разведка. Президент Бенеш мгновенно отдал приказ о частичной мобилизации, вызвавший небывалый патриотический подъём, и обратился за помощью к Франции и Великобритании. Вот тут и начинается самое интересное.
Ещё в 1924 году представители Франции и Чехословакии подписали союзный договор, обязавший стороны помогать друг другу в случае агрессии. В 1935 году французские политики, желая перестраховаться, заключили аналогичное соглашение с СССР. В том же году в Праге был подписан Советско-чехословацкий договор о взаимопомощи, закрепивший в Европе систему коллективной безопасности. Правда, президент Бенеш неосмотрительно настоял на включении в итоговый документ пункта, гласящего о том, что соглашение вступит в силу лишь при условии выполнения Францией своих обязательств. Впоследствии за эту дипломатическую ошибку его страна заплатит страшную цену. Французы же, перед глазами которых ещё стояли все ужасы Первой мировой, не горели желанием умирать за чехов. Впрочем, на всякий случай в Париже решили проконсультироваться с Лондоном.
В Форин-офис проблемы Чехословакии и тревоги Франции никого не интересовали. Респектабельные джентльмены видели в нацистах не опасных демагогов, а “противовес большевизму”. Британский премьер-министр Невилл Чемберлен всё больше склонялся к тому, чтобы заключить союз с мощной нацистской Германией. Настроения босса передавались и его подчинённым. Сейчас на Западе очень не любят вспоминать слова тогдашнего посла Великобритании в Берлине Невелла Гендерсона, заявлявшего, что “чехи свиноголовая раса”, а президент Бенеш “самый свиноголовый в своём стаде”. Были и другие перлы: “между Британской империей и Германским рейхом есть положительнaя идентичность… обa воплощaют сaмоопределение… рaсы”. За подобные высказывания оппозиционная британская пресса называла этого “дипломата” не иначе как “наш нацистский посол в Берлине”. В подобной политической обстановке Лондон настоятельно рекомендовал правительству Чехословакии пойти на уступки агрессору. В тоже время против гибельного курса Британии выступала “старая гвардия” во главе с Дэвидом Ллойд Джорджем, Гарольдом Никольсоном и Уинстоном Черчиллем. Последний, выступая весной 1938 года перед парламентом, вынес смертный приговор истеблишменту своей страны: “Если смертельная катастрофа вовлечет в себя британскую нацию и Британскую империю, историки через тысячу лет будут озадаченно размышлять над тайной наших поступков. Они никогда не поймут, как могла эта победоносная нация, имея всё в своих руках, упасть так низко”. Эти слова оказались пророческими.
Пока благородные лорды рисовали в своём воображении яркие картины англо-германского “владычества над миром”, на другом конце Европы забили тревогу. Нарком иностранных дел СССР Максим Литвинов заверил Бенеша в том, что Москва в полной мере выполнит свои обязательства перед союзником. Французской стороне было предложено немедленно начать трёхсторонние франко-советско-чешские переговоры по вопросу координации совместных действий. Однако министр иностранных дел Франции Жорж Бонне не сообщил своему правительству об этом предложении. Позже этот человек запятнал своё имя сотрудничеством с оккупационной немецкой администрацией. Впоследствии в своих мемуарах Бонне пытался оправдать срыв советской инициативы тем, что Румыния и Польша всё равно отказались бы пропустить через своё воздушное пространство ВВС СССР, не говоря уже про свободный проход Красной армии. Хотя в действительности Бухарест дал согласие на высотный перелёт военной авиации. По большому счёту и пропуск наземных войск не был бы проблемой, прояви Париж и Лондон определённую настойчивость. К слову, примерно в это время у советских офицеров стали появляться румынские и польские карты, чьё наличие нынешние ревизионисты вроде Виктора Суворова любят преподносить как доказательство готовящейся “советской агрессии в Европу”.
Раздражённый трусливым поведением западных держав, Литвинов в июне 1938 года выступил с речью, в которой заявил, что в ситуации, когда французы и англичане стараются “не замечать откровенно агрессивной политики Германии”, советское правительство “не несет ответственности за дальнейшее развитие событий”. При этом Литвинов заверил, что СССР не отказывается от коллективного сотрудничества. Когда в сентябре кризис достиг своего пика, на сессии Совета Лиги Наций он в очередной раз заверил Бенеша в том, что Чехословакия может рассчитывать на помощь со стороны Советского Союза. В этой связи напрашивается одно очень неприятной для Запада сравнение. Влиятельная “Таймс”, имевшая большие связи в Форин-офис, опубликовала статью, выражавшую позицию британских правящих кругов: ”Правительству Чехословакии стоит задуматься на предмет того, чтобы либо принять, либо отклонить получивший в определенных кругах распространение проект превращения Чехословакии в более однородное государство путем отделения Судетской области, где проживают чуждые Чехословакии немцы, стремящиеся слиться с нацией, к которой они принадлежат по расовому признаку... Преимущества от создания в Чехословакии однородного государства могут оказаться серьезнее, чем недостатки, которые повлечет за собой потеря населенной немцами приграничной Судетской области”. Комментарии излишни.
Тем временем в Судетах начались вооружённые столкновения между немецкими экстремистами и полицией. Чехословакия направила туда войска для наведения порядка. Гитлер торжествовал. Его провокация удалась: на 1 октября было намечено начало военной операции. Французское правительство собралось на экстренное совещание. Так и не решив, стоит им помогать чехам или нет, французы обратились к Чемберлену с просьбой о посредничестве. Премьер-министр, “чувствуя своё высокое предназначение”, направил Гитлеру экстренное послание, в котором выразил готовность немедленно прибыть в Германию “с целью попытаться найти мирное решение”.
Рейхсканцлер, прочтя это послание, пришёл в изумление. Ему льстило, что премьер-министр Британской империи, никогда до этого не летавший на самолёте, был готов на семичасовой перелёт ради встречи с ним. В самой Британии многие всерьёз полагали, что Чемберлен летит в Мюнхен для того, чтобы дать серьёзный отпор немецким притязаниям. Однако из донесений своего посла в Лондоне Гитлер знал, что британский политик готов рассмотретьвсе предложения Германии. Так и случилось. Их встреча превратилась в сплошной монолог Гитлера, твердящего о том, что ради защиты немецких интересов он готов стать на путь военного разрешения конфликта. В свою очередь Чемберлен, признав лично от себя право Германии на Судетскую область, заявил, что ему нужно посоветоваться с Францией.
В Париже, скрепя сердце, согласились. В результате Бенешу было направлено совместное франко-британское предложение, в котором западные политики советовали президенту согласиться со всеми требованиями Берлина. Строптивых чехов подгоняли англичане, заявлявшие, что “упёртость” Праги “вызывает в Лондоне недоумение”. Шокированное правительство Чехословакии напомнило французам об их обязательствах. Получив отказ, растерянный Бенеш попросил у французского посла письменный отказ “для суда истории”. Премьер-министр Франции Эдуард Даладье пытался сделать хорошую мину при плохой игре и заявил о готовности предоставить гарантии независимости “урезанной” Чехословакии. Но кто ему теперь мог верить?
В тоже время Советский Союз выразил свою поддержку Чехословакии. Советский посол в Праге Сергей Александровский заверил Бенеша в том, что СССР исполнит свой союзнический долг до конца, даже если Франция откажется сражаться. Сейчас не многие знают, но 21 сентября Сталин отдал приказ о мобилизации, о чём было уведомлено французское правительство. Впрочем, это от французов тогда тоже скрыли. Не последнюю роль в этом сыграл американский посол в Париже Уильям Буллит, убеждавший местных политиков в том, что, поддерживая чехов, Москва “провоцирует мировую войну”.
23 сентября Гитлер выдвинул ультиматум, потребовав у Чехословакии начать эвакуацию из Судетской области и завершить её к 28 числу того же месяца. В день истечения срока ультиматума Гитлер решил перестраховаться и отправил в Лондон послание, в котором говорилось о том, что он готов отложить мобилизацию на сутки и встретиться с Чемберленом, Даладье и Муссолини для урегулирования всех вопросов в Мюнхене. Что характерно, на встречу не были приглашены представители самой Чехословакии и СССР. Узнав об этом, посол Чехословакии в Лондоне обратился к британским дипломатам с горькими словами: “Джентльмены, если вы жертвуете моей страной ради сохранения мира в мире, я буду первый аплодировать вам. Но если этого не получится, пусть бог спасет ваши души”. Что касается участия в конференции Советского Союза, то Чемберлен открыто заявлял, что “скорее подаст в отставку, чем подпишет союз с Советами”. В Британии никогда не скрывали желания подтолкнуть Гитлера на Восток.
А дальше было то, что вошло в историю под позорным названием Мюнхенский сговор. 30 сентября 1938 года был подписан договор, согласно которому Германия получила Судеты. В этот день был вбит последний гвоздь в крышку гроба Версальской системы. Помимо новых территорий и нескольких миллионов рабочих рук, Гитлер получил в своё распоряжение второй по величине военно-промышленный комплекс в Европе. Позже к нему присоединяться и заводы фирмы “Шкода”, всю войну работавшие на немецкую промышленность. На следующее утро Бенеш дрожащим голосом объявил по радио своим соотечественникам: “Не ожидайте от меня ни единого слова упрека. Но вот что я скажу: жертва, которую нас заставили сделать, огромна и бесконечно несправедлива”. По другую сторону Ла-Манша Чемберлен, выходя из самолёта к встречавшей его радостной толпе, произнёс своё знаменитое: “Я привёз вам мир”. Лишь немногие на Туманном Альбионе догадывались, что на самом деле привёз премьер-министр. Среди них был и Уинстон Черчилль, произнёсший в парламенте одну из лучших своих речей: “Через некоторое время, не через годы, а через месяцы, Чехословакия будет включена в нацистский режим, мы присутствуем при катастрофе гигантского масштаба, в которую попали Великобритания и Франция. Давайте не обманывать себя в этом. Но не думайте, что это конец. Это только начало подведения счетов. Это только первый глоток – первое предвкушение горестной чаши, которую нам предстоит пить год за годом, если – посредством высшего акта восстановления нашего морального здоровья и воинской доблести – не восстанем снова и не выступим в защиту свободы, как в старые времена”. Так впоследствии и случится: через год не станет и жалкого обрубка Чехословакии, а сама Великобритания отдаст прожорливому военному молоху полмиллиона своих сыновей.
Что касается СССР, то после Мюнхена в Москве разуверились в возможности создания коллективной системы безопасности. Предав Чехословакию, страны Запада показали, что на них нельзя положиться. Предавший однажды предаст и вновь. В подобной ситуации необходимо было искать другие возможности обеспечения безопасности границ. Вместо Литвинова, пытавшегося мобилизовать Европу на отпор нацистам, наркомом иностранных дел был назначен Молотов. Сталин взял курс на нормализацию отношений с Германией. Но кто его за это осудит?
Комментарии
Комментариев пока нет
Пожалуйста, авторизуйтесь, чтобы оставить комментарий.