Олег Прудников: День рождения Руси

Олег Прудников: День рождения Руси 29.09.2014 11:24

Когда правительство Александра II приступило к планам организации тысячелетнего юбилея России, 27 марта 1857 г. министр внутренних дел С. С. Ланской предложил соорудить в Новгороде памятник Рюрику, основателю династии князей и государей российских. В Комитете министров пришли к заключению: после «Варяжских князей» Русь видела и Равноапостольного Владимира, и Дмитрия Донского, и собирателей земель, включая выдающихся лиц и государей правящего Дома Романовых. Было решено создать монумент, посвящённый всему пути, пройденному государством. Встал вопрос о сроках мероприятий. В придворных кругах не сомневались – 26 августа, день коронации благополучно здравствовавшего монарха, совпадающий в 1862 г. с пятидесятилетней годовщиной Бородинской битвы, станет хорошим поводом к увеселениям и парадам. Однако император, проявив подобающий делу такт и следуя обязательствам сана, прислушался к мудрым религиозным советам. Он объявил о проведении главных торжеств не в Москве и не в официальной северной столице, а в Новгороде, с участием высшего духовенства, делегаций губернских сословий и свободно допущенной публики. По новому замыслу, сроки юбилея намеренно сводились к «соответствию летописной традиции». Поэтому празднование переносилось с 26 августа на сентябрь. Согласно византийскому каноническому правилу, сентябрь, или «индикт» считался началом Новолетия – исходным месяцем при исчислении церковного года. Со времени I Вселенского собора в Никее правило это остаётся в силе и сегодня. Какую же дату следовало назначить Днём тысячелетия России?

Искомые в глубине веков, малоизученные монастырскими летописцами какие-нибудь свершения не раз превращались в достояние индикта с указанием «лета от сотворения мира», что отличало авторов допетровской эпохи. От преподобного Нестора повелось: «В год 6360 (то есть 852), индикта 15, когда начал царствовать Михаил (в сентябре), стала прозываться Русская земля. Узнали мы об этом потому, что при этом царе приходила Русь на Царьград… Вот почему с этой поры начнём и числа положим». Далее «Повесть временных лет» рассказывала – по истечении десяти лет Русской землёй называлось уже самостоятельное государство ильменских славян. Возглавили его «те люди от варяжского рода, а прежде были словене». Через четыре года, в 866 г., греческие анналы зафиксировали свидетельство Константинопольского патриарха Фотия. «Россы, славные жестокостью, победители народов соседственных и в гордости своей дерзнувшие воевать с Империей Римской, оставили суеверие, исповедуют Христа и суть друзья наши…», писал Фотий восточным епископам о крещении неких знатных представителей русского рода. По данным «Повести», прошло ещё шестнадцать лет, прежде чем в 882 г. союзные дружины «людей от варяжского рода», новгородцев и уроженцев финских племён объединили под одной княжеской властью северный и южный центры тогдашней цивилизации восточных славян.

Схематически обозначив моменты «прозвания» государства и «призвания» варяжского рода, летописная традиция и церковное мировоззрение указали на сроки имперских торжеств, ограждая их рамками сентября, из-за чего выбор юбилейного дня уже не мог вызывать разногласий. Ведь православная Русь – «Богородичный удел», и отмечать рождение страны, конечно же, следовало в прямой связи с именем её Пресвятой Покровительницы! Так за известным числом календаря, 21-м сентября (8-м сентября ст. ст.), утвердилась память о появлении имени нашего Отечества. Скульптор М. Микешин увековечил это число и в своей замечательной новгородской работе.

День 8 сентября 1862 г. стал кульминацией всероссийского юбилея. За строгой гвардейской церемонией открытия памятника, которая отразилась в золотистых красках картины Виллевальде, последовал отъезд царской фамилии к истоку Волхова, а оттуда – на Ладогу, к Рюрикову городищу. Петербург запомнил гулянья в Летнем саду и на Марсовом поле с вечерней иллюминацией на Казанской площади вокруг точного макета монументального микешинского сооружения. На островах, в Павловске и Екатерингофе блистали оркестры и фейерверки.

Как и следовало ожидать, на фоне грохота салютов слышался гул всеобщего обсуждения темы. Опьянённое подготовкой и переменами Великих реформ, русское дворянство и молодая интеллигенция быстро разделились на различные группы. Политическая рознь непримиримых гражданских лагерей разъедала единство. Борьба противоречивых идей подчас заводила в тупик и обрекала несогласных на бесплодное соперничество. Подобные споры коснулись и вопроса о создании Русского государства. На гребне волны коренных преобразований они захлестнули сознание многих умов. Одних – либералов-западников возмутило выражение идеи самодержавия. Других – нарождавшихся поклонников ведического учения и мистических теософских доктрин не устроила мысль об использовании христианского календаря применительно к языческому периоду развития Руси. Третьих – прежде всего, возраставшую партию славянофилов всколыхнуло негодование по поводу укрепления позиций «норманизма» в правительственной и научной среде. Дискуссия, открытая М. В. Ломоносовым в целях противостояния германофильству Г. Миллера, А. Шлёцера и Г. Байера, обрела «второе дыхание». Четвёртых привлекла идея о существовании национальных различий между населением западных, южных и северо-восточных территорий. Объяснялись и объясняются таковые различия надуманными политизированными формулировками об эфемерности якобы искусственного объединения разнородных уделов Киевской конфедерации.

У сторонников западного либерализма праздничное воспевание самобытного государственного строя России уже в XIX веке вызвало бурю оппозиционных настроений. Некоторые не скрывали элементарной неприязни к «установлению монархии» варягами в духе Карамзина. Воспеванию династической власти они предпочитали романтизацию образа Вадима Храброго. К нему обращались в своих свободолюбивых мечтах и ранний Пушкин, и мятущийся Лермонтов. Драматург Княжнин, например, создав пьесу «Вадим Новгородский» прямо на старте французской революции, вложил в уста её героя восклицание: «Блажен бы Рурик был, когда б возмог он стать, в порфире обличён, гражданам нашим равен…». По характеристике Екатерины II и сенатского генерал-прокурора Самойлова, за «нелепые изречения» и «дерзкие в ней помещённые слова» написанная трагедия, в свою очередь, пострадала от абсолютистской цензуры.

Адепты неоязыческого «почвенничества» и теперь отрицают справедливость христианской трактовки древнейшей истории Руси летописцами. При этом ими игнорируются неоспоримые факты. По крайней мере, с третьего поколения русичей, наш народ в своём подавляющем большинстве двенадцатый век подряд ассоциируется представителями иных цивилизаций именно с православием, а в основу русской словесности был заложен церковно-славянский язык, и современная русская письменность имеет церковное происхождение.

Далеко не популярным и болезненным, будто неожиданная, но полезная прививка, явится утверждение, что предшественниками и наследниками славянофилов внесена особенная лепта в расширение бесплодной идейной борьбы среди соотечественников за отстаивание взглядов на приобретение имени русского государства. Выступая поборниками славянской государственности, разоблачители так называемой норманнской теории причисляют к норманистам любого исследователя, «дерзнувшего» признать скандинавские этнические корни варягов. Тем не менее, нам давно пора научиться различать понятия о генезисе государственности восточных славян, с одной стороны, и о происхождении собственно этнонима, имени их государства – с другой. Если вопрос состоит в выяснении причин «прозвания», которое закрепилось за государством вследствие прихода новой династии в 862 г., то ответ на него вряд ли имеет прямое отношение к норманнской теории.

В пресловутом докладе Миллера для Академии наук упор был сделан не на отсутствие признаков государства у народа новгородских словен до призвания Рюрика, а на то, «отчего оный так называется». Поддерживая «дщерь Петрову», императрицу Елизавету Петровну за удаление от двора алчных выходцев из курляндских и голштинских герцогств, Ломоносов резко выступил против отождествления варягов со скандинавами под лозунгами демонстрации сугубо русского, внешне антинемецкого елизаветинского правления, не подкрепив выводы серьёзным источниковедческим анализом. Безоглядное разоблачение «норманистов» и безудержное стремление доказать славянское происхождение варягов повело к использованию в качестве источников тенденциозных сочинений XVI – XVII веков – «Сказания о Великих князьях Владимирских», «Степенной» и «Бархатной» книг. Указанные произведения мифологизировали генеалогию царственного рода России в эпоху прославления московского престола как преемника Первого и Второго Рима. Между тем, баснословные ссылки на фантастическое родство Ивана Грозного с Цезарем Августом не способствовали однозначности утверждений о принадлежности Рюрика к славяно-балтийскому племени.

Результаты современных археологических программ не противоречат летописному преданию о варягах. Большинство исследователей, далёких от шельмования патриотических идей, признаёт скандинавское происхождение правящего дома древнерусского государства бесспорным. К тому же, мы знаем и другое – до конца XI столетия в Скандинавии не наблюдалось ни письменных источников права, ни единого государства. Известные перу и бумаге общие норвежские «Законы Гулатинга», подобно исландскому судебнику «Серый Гусь», датируются началом XII века. Княжеское государство первых Рюриковичей, напротив, отличалось централизацией и универсальным действием «Древнейшей правды» и «Правды Ярослава» в X и XI веках. Очевидно, что викингам, или варягам нечему было «научить» восточных славян в области государственной жизни. Ложная «норманнская теория» зиждется на ошибочном заявлении Шлёцера о примитивном политическом строе славян до появления варяжской династии в Новгороде, и с этим никто не спорит. По верному замечанию авторитетного лидера «антинорманистов» Н. Н. Ильиной, супруги мыслителя И. А. Ильина, она «отводит германскому племени руководящую роль в древний период русской истории». Данный тезис, подхваченный немецкой историографией, использовался при разработке «доказательств» о превосходстве германцев над европейским славянством. Но существует и совершенно отдельный, не поднимавшийся долгое время вопрос – проблема «воинствующего антинорманизма». Она заключается в неприятии простой, объективной истины. Норманнское происхождение варягов, а с ними – имени русского народа и его исторической государственности вовсе не ведёт к подтверждению версии о привнесении государственности славянам извне. Не стоит оскорбляться и нарушением «чистоты» славянской крови посредством включения в её состав внушительного северогерманского, варяжского компонента. В конце концов, это заложило фундамент для созидания уникальной русской культуры. Именно она проложила своеобразный исторический мост между цивилизациями германских и славянских народов. Ей, уникальной русской культуре, надлежало продолжить дальнейшее строительство такого «моста» через Азию – до самого океана. Только она, уникальная русская культура, накопила силы к созданию под своим мирным водительством необыкновенно многоликого, полиэтнического сообщества на необъятных евразийских просторах.

Любителям поискать белорусские или украинские «княжества» XII – XIV столетий давно ответил Н. И. Костомаров, не отрицавший «федеративного начала древней Руси». Все восточнославянские народности, говорил учёный, «вместе носили и должны были носить название общей Русской земли», причём, «три начала обусловливали эту связь: 1) происхождение, быт и язык, 2) единый княжеский род, 3) христианская вера и церковь». А. С. Соболевский в работе «Русский народ как этнографическое целое» писал: «Русские сами практически нигде исторически не называли себя великорусами, белорусами или малорусами». Не различая чётких границ между нашими народностями, этнограф следующим образом очертил примерные места совмещения речевых и бытовых форм великорусской и белорусской культуры: «Южная часть Псковской губернии и северная – Витебской губернии, почти вся Смоленская губерния, западные полосы Калужской и Орловской губерний и восточная часть Могилёвской». Пояс между белорусами и малорусами «идёт по так называемому Полесью… И здесь нет ничего характерного: рядом черты белорусские и малорусские…».

От «самостийного» сочинительства разительно отличаются материалы добросовестных иностранных авторов. Так, в краковском издании современного польского историка Г. Пашкевича о нашем национальном развитии говорится: «Широкое территориальное понятие Руси является важным доказательством существования одного большого русского народа, а это понятие постоянно употребляется в текстах XIV – XVI веков… В упомянутых текстах не встречается этнических терминов, разделяющих три русских народа». Британец А. Уилсон в исследовании истории Украины подтверждает, что «до Люблинской унии в культуре и поведении русского населения невозможно было выделить различия между этносом северным (белорусским) и южным (украинским)».

По поводу этноисторической однородности русского народа сказано и веское слово белорусских учёных. Изучение ими отечественного генофонда в течение 2005 – 2010 годов доказало – этнические белорусы далеки от балтов и схожи с остальными усреднёнными группами русского этноса на основании результатов анализа гаплогруппы R1a митохондриального типа, наследуемого по материнской линии потомками обоего пола, а также типа Y-хромосомы, который передаётся по прямой мужской линии. Исследование показало наличие генетически «плотного кластера», включающего белорусов и жителей таких регионов, как Белгородская, Воронежская, Курская, Орловская и Тверская области. Доктор биологических наук НАН Белоруссии А. Микулич отметил данные о едином типе белорусов и уроженцев Черниговщины, Смоленщины, Брянщины.

Огромное количество мнений, жарких споров и, главное, бесплодную борьбу противоречивых, абсолютизированных идей порождает обсуждение темы образования Русского государства! Ясно одно – неоспоримое историческое единство всех частей, граней, стран и народностей Русского мира должно постоянно крепнуть и обретать яркие символы. И разве общерусское, международное празднование Дня рождения Руси, поставленное выше любых теорий и заблуждений, выше узких государственных или частных интересов, не явится ярчайшим из них? Думается, ответ очевиден.

Олег Прудников