Олег Прудников: Историческая Витебщина и победитель Пугачёва

Олег Прудников: Историческая Витебщина и победитель Пугачёва 23.11.2015 09:40

Олег Прудников: Историческая Витебщина и победитель Пугачёва

«Михельсон полвека честно прослужил России и должен быть причислен к тем дворянам Лифляндской губернии, имена которых не забудутся нами в доброй к ним памяти». К. К. Случевский

Судьба распорядилась так, что имя отважного генерала эпохи турецких войн конца XVIII и начала XIX веков Ивана Ивановича Михельсона оказалось гораздо теснее связанным вовсе не с Лифляндией – его собственной родиной, откуда происходило множество «остзейских» служилых аристократов. Наибольшая память о нём сохраняется в тех местах, которым суждено было стать своеобразным культурно-историческим пограничьем Великой и Белой Руси, «на чудесном нашем северо-западе», как писал про псковский и витебский край Константин Паустовский. На тех-то лесистых и озёрных просторах исторической Витебщины шведская фамилия Михельсона, впервые прогремевшая по стране вслед за раскатами орудийного грома Пугачёвской экспедиции, сделалась знаменитой.

Витебская губерния, преобразованная в 1802 году при молодом императоре Александре в результате неоднократных административных реформ, включала земли двенадцати уездов. Среди них числился Невель, древний «городок великого князя», по словам из летописи Пскова. «Порубежный» крепостной центр Русского государства, в прошлой жизни он встречал своего основателя Ивана Грозного, казнившего там князя Шаховского, видел и воеводой, и беглецом Андрея Курбского, принимал Петра Великого. Он помнил венгерские осадные пушки Стефана Батория и жестокости старосты Януша Радзивилла, недолгого «потомственного владельца» повета. В дореволюционных энциклопедических сборниках можно легко отыскать, что население уезда составляли преимущественно белорусы, чьи говоры господствуют в городской округе по сию пору. Благодаря так называемому первому укрупнению БССР и советскому разделу витебских территорий, вместе с Велижем и Себежем Невельский уезд «перелетел» в организованную для РСФСР Псковскую губернию, заново сделавшись ближайшим соседом Белоруссии. Оттуда из Петербурга и сегодня идёт прямая дорога на Витебск.

Разрушеный храм в селе Иваново

В прежние годы я не раз собирал грибы в сосновых борах Ивановского леса. Богатый хвойный массив сегодня так же в чести у жителей села Иваново. «Ивановская» церковь, построенная в честь Крестителя и Предтечи Христа, после ежегодного осмотра архитектурных шедевров северной невской столицы внешне не привлекала никакого внимания. Обескровленная, лишённая куполов кирпичная руина опиралась на еле уцелевшие бело-седые колонны маленького, но изящного классического портика. Эти заброшенные свидетели ушедшего времени говорили о «благородном происхождении» храма. Помнится, отец рассказывал мне, тогдашнему школьнику, о старых местных преданьях про бывших господ. Про то, что пленивший Пугачёва полковник получил «генерала, графа и невельское имение», про летние катания в санях по соли, подобные выходкам отставного фаворита Екатерины лихого гусара Зорича, пьяные «походы» с потешными пушками. Про дивный мраморный бюст екатерининского генерала, стоявший в ивановской церкви и выполненный мастером Федотом Шубиным и про то, что здесь, в церковном домашнем склепе, чуть ли не в «хрустальных гробах», когда-то покоились Михельсоны…

В действительности генерал от кавалерии Михельсон, получивший известность за активное участие в усмирении пугачёвского восстания, приобрёл дополнительную популярность в высших сферах российского общества назначением на должность военного губернатора Белоруссии. Подписывая назначение, царь, разумеется, учитывал хорошее знание Иваном Ивановичем, как политической, так и бытовой специфики областей, воссоединённых с Россией. Между изнеженными роскошью сословной свободы великорусскими барами начала александровского царствования похожие знания считались редкостью. В отличие от них, исправный служака Михельсон принадлежал к плеяде талантливых военных деятелей и бюрократов, которые по-хозяйски взялись за освоение и управление «ополяченных» и малознакомых, едва возвращённых державе пределов. Однако не только социальная и географическая близость генерала к белорусским помещикам – выходцам из польско-литовской шляхты сыграла решающую роль в его появлении на посту Витебского и Могилёвского командующего. На западных рубежах армии снова понадобился энергичный воинский начальник, и не мудрено, что к месту пришёлся героический опытный старец, слывший примером для родового дворянства ближайших уездов. Недаром указ о подчинении пограничных губерний военным губернаторам способствовал сосредоточению гражданских и военных властных полномочий вокруг конкретно избранных людей. При Михельсоне администраторы гражданских губернских канцелярий получали поблажку и некоторую свободу исключительно тогда, если генерал-губернатор отлучался в расположение дивизий западных войск. А жёсткому контролю военного губернатора подлежало почти что всё: штаты, увольнения и чинопроизводство в любых ведомствах, полицейские органы, пресечение помещичьих злоупотреблений, судебный надзор, дворянские выборы, продовольственные запасы и городские управы, устройство дорог, переправ, борьба с эпидемиями и пожарами…

Генерал И. И. Михельсон

На момент назначения военным губернатором шестидесятидвухлетний вельможа по праву имел при петербургском дворе репутацию опытного воина. В прусскую кампанию 1758 года, до взятия Берлина, он, семнадцатилетний юнец, был ранен штыком в голову под Цорндорфом. Ровно через год опять сумел отличиться в решающем сражении у Кунерсдорфа, получив тяжёлое ранение и две контузии. Десять лет спустя уже зрелого бойца в триумфальных сражениях крошечной армии при Ларге и Кагуле заметил Пётр Румянцев. Очередное ранение доставило отважному капитану чин премьер-майора. А по истечении ещё полутора лет, повоевав в Польше со сторонниками Барской конфедерации, подполковник Иван Михельсон был переведён в Санкт-Петербургский карабинерный полк, где началась его столичная карьера. Историк и биограф выдающихся представителей русского офицерства Д. Н. Бантыш-Каменский писал о Михельсоне: «…Нрав пылкий, сердце доброе; в обхождении со всеми приветлив, чрезвычайно учтив; первый партизан на бранном поле, искусный кавалерист и вместе ловкий царедворец».

Бесспорно, боевая слава вознесла его выше остальных командиров, направленных на пресечение «воровства» Емельяна Пугачёва, хотя проявить себя в масштабном деле к лету 1774 года желало немало полководцев. Слишком опасная угроза нависла в те месяцы над государством: в течение целого года Россию вынуждали сражаться на два фронта. Победы при Чесме, Кагуле, занятие Крыма и поражения польских инсургентов были пока недостаточными. С середины предыдущего 1773 года, в разгар противостояния с Турцией, закулисная игра Англии, Франции и Австрии за спиной направляемой ими Порты и протурецкой, западнической партии в Польше цинично рассчитанным образом совпала с пожаром непримиримой войны, раздуваемой самозванцем в Заволжье. Предательский удар «Петра III-го» в спину воюющей империи со стороны растущих орд яицких мятежников мог стать роковым. Поэтому наступательные манёвры карательных войск расценивались в военной среде не как «подавление народа» или как «бесчестье армейского мундира», но, наоборот, как необходимая доблесть.

Фортуна улыбнулась упорному преследователю врага, храброму подполковнику И. Михельсону, «привыкшему с своим малочисленным отрядом поражать многочисленные скопища мятежников». Так говорил о нём на страницах «Русской старины» И. И. Ореус в специально посвящённом победителю Пугачёва сочинении. «Знакомым с историей эпохи известно», замечал автор, «что из всех начальников отрядов, действовавших против Пугачёва, один только Михельсон оказался достойным своего назначения». Трудно удержаться от замечания, что боевой опыт, полученный под знамёнами непобедимого Румянцева, и ясное понимание опасности, которая исходила от восставших в годину внешних испытаний, помогли умелому командиру достичь желаемого успеха. Когда, имея в своём распоряжении под Казанью меньше одной тысячи стойких солдат, 12 июля 1774 года Михельсон уничтожал группировку повстанцев численностью в двадцать пять тысяч, он на самом деле в буквальном смысле приближал час заключения мирного договора с турецким султаном. О данном факте почему-то не принято упоминать, но, всё же, его очевидность требует от нас весьма существенного уточнения.

Генерал И. И. Михельсон

Турецкая война 1768 – 1774 годов шла к завершению. Весть о поражении на Арском поле у стен Казани крупных сил восставших, по крайней мере, за неделю достигла Константинополя. Потом в те же дни, 21 июля, в силистрийской деревне было, наконец, объявлено о прекращении войны. Французский посланник в Турции граф Франсуа Эммануэль де Сен-При, который формально исполнял обязанности посредника между «падишахом» Абдул-Гамидом и императрицей Екатериной Алексеевной, скрепя сердце, расчётливо склонил османского владыку к быстрому подписанию мирного договора. Подлинная работа Сен-При, профессионального шпиона, приставленного к султану на период войны, состояла не просто в координации антирусских политических и военных усилий, а в реальной поддержке внутренней смуты в России. Падение идеологических запретов позволило современным отечественным исследователям разобраться с рассекреченными архивами Франции времён Кучук-Кайнарджийского мира. В них, как выяснилось, содержатся документы, достаточные для точного понимания стараний французской агентуры в отношении «казачье-крестьянской армии» Пугачёва. Пятая Республика предала огласке несколько тайных королевских писем. Одно из них пересылалось в Константинополь для графа Сен-При из Вены после появления на Яике «мужицкого царя». «Король направляет к вам подателя сего письма», значилось на бумаге, «который по собственной инициативе взялся оказать помощь так называемой армии Пугачёва. Это офицер Наваррского полка…». Пикантная подробность состояла в перехвате письма русской разведкой и передаче текста царице вице-канцлером Паниным. Получалось, Петербург был недурно осведомлён о планах Парижа. Недвусмысленной была и инструкция, написанная правительству султана рукой Ф. Сен-При: турецкая армия «должна предпринять диверсию в пользу Петра Третьего».

Когда посол и главный советник Абдул-Гамида убедился, что переправленная через Дунай армия Румянцева лишила Турцию всякой военной инициативы и в России одновременно рухнули надежды на продолжение серьёзного внутреннего сопротивления власти, он трезво и хладнокровно оценил ситуацию. Новый король Людовик XVI-й и министр требовали от него именно этого. При деятельном участии посланника Франции, приступившего к экономии ресурсов «до лучших времён», Константинополь согласился с предложениями России. Прекрасно сознавая настоящую роль Ф. Э. де Сен-При в «пугачёвском деле», русская государыня в интересах дипломатии «не заметила» подоплёки его внезапно проявившейся миротворческой позиции и произвела ушлого графа в кавалеры ордена Андрея Первозванного. Впрочем, искренне наградила она драгоценными знаками внимания обоих других видных победителей внешнего и внутреннего врага. Наряду с торжествующим генерал-аншефом Румянцевым, удостоенным бриллиантов к золочёным венкам и фельдмаршальскому жезлу, почётные алмазы к холодному оружию получил и скромный подполковник – заслуженный участник румянцевских баталий. Пожалуй, уже только это доказывает нам признание императрицей особой важности его яркой победы в казанской провинции. «Сия ваша служба», обращалась Екатерина II-я к Михельсону, «без знатного награждения не может и впредь остаться, но на первый случай посылаю я к вам, военному человеку, необходимую вещь, шпагу. Алмазы на ней изображают отличные ваши заслуги».

Колет кирасира полка Военного Ордена. XIX век

В следующем 1775 году полковник Михельсон принимает под команду единственный в русской военной истории кадровый орденский полк – Святого Великомученика и Победоносца Георгия, гордо сверкавший впоследствии чёрно-оранжевыми георгиевскими лентами на кирасирской форме. В 1776 году он – командир Лейб-Кирасирского полка в Санкт-Петербурге, наследники славы которого превратились в легендарных «синих» Гатчинских гвардейцев. Получив чин генерал-майора, Михельсон был символически причислен к командному составу старейшего кавалерийского полка России – Конного полка под личным монаршим шефством. Позднее, на закате его жизни, в 1806 – 1807 годах за главнокомандующим Днестровской молдавской армии сохранялась должность Белорусского военного губернатора. И тогда он, пожилой ветеран, оставался верным неистребимым привычкам. «Даже при конце боевого поприща Михельсона», говорилось о нём, «во время турецкой войны… эта блистательная храбрость увлекала его… не только за пределы благоразумия, но и за пределы исполнения обязанностей главнокомандующего».

А. С. Пушкин вспоминал о подвигах генерала за день до своей смертельной дуэли. В одном из последних ответных писем Поэт заметил К. Ф. Толю: «Порадовало меня мнение Вашего сиятельства о Михельсоне, слишком у нас забытом. Его заслуги были затемнены клеветою… Жалею, что не удалось мне поместить в моей книге несколько строк письма вашего для полного оправдания заслуженного воина». Следует сказать, что по смерти Ивана Ивановича Михельсона на боевом посту в августе 1807 года место военного губернатора Белоруссии в Витебске было вакантным ещё пять лет.