Олег Прудников: Корни нашего союза

Олег Прудников: Корни нашего союза 20.11.2014 10:29

В течение последнего месяца мы много говорили о славной дате 22 октября / 4 ноября – Дне народного единства, который с неподдельным и особенно понятным сегодня воодушевлением празднуют как граждане Российской Федерации, так и все русские люди. Отмечая важность исторического события, ознаменовавшего четыреста лет назад завершение Смуты и восстановление суверенной государственности, следует учесть, что в тот же знаменательный день Казанской иконы Богородицы, спустя чуть более века, в 1721 г. в Петербурге была провозглашена Всероссийская империя. 

Мы хорошо помним, как в начале 1990-х годов, с момента разрыва федеративных уз между основообразующими республиками Советского Союза, развернулась информационная война против отечественного «имперского сознания». Сохранение традиционного государственного единства российских народов на гигантских просторах Евразии и дальнейшее непрерывное развитие огромнейшего из всех многонациональных объединений, разумеется, не входят в планы недругов нашей цивилизации. Существование страны, представляющей собой исполинский, вполне самодовлеющий регион планеты, вряд ли когда-нибудь устроит политических конкурентов. Не надо забывать и того, что истоки процесса воссоединения разрозненных земель Западной и Великой Руси вместе с периодом расцвета их православия тесно связаны с эпохой царской империи, с историей Третьего Рима Романовых.

Принятие Петром I императорского титула явилось чисто внешним, символическим выражением военных успехов России. Правила официальной переписки, например, требовали обязательного использования золочёных надписей вокруг печатей на грамотах, посылаемых императорам. Такие печати (Bulla aurea) уже давно посылались иностранными монархами в адрес московских самодержцев – со времени Ивана IV, первого из русских царей. Даже отец Грозного, Василий Иоаннович, признанный во многих странах Европы фактическим преемником власти византийских цезарей, получил в 1514 г. грамоту Германского кайзера Максимилиана I о взаимном союзе против короля Польши Сигизмунда, где великий князь прямо назывался «Императором Всероссийским». Впоследствии, задолго до принятия данного титула, Пётр обратил на историческую грамоту Максимилиана отдельное внимание. Её текст появился для всеобщего ознакомления в петербургском издании 1718 г. Кстати, и в грамоте Английской королевы Анны 1708 г. Пётр также назывался «цесарем». Это косвенно подтверждало признание его наследственного, по сути римско-императорского достоинства. Отчего же именно русские архиереи – члены петербургского Синода первыми внесли предложение сенаторам специально выделить «латинское» имя в титуле своего государя на волне международного триумфа по заключении Ништадтского договора?     

Согласно канонической традиции, которая сложилась на протяжении VI – X столетий, титул царя, или «цесаря» всегда сочетался с именем Римского, то есть христианского императора – главы и покровителя вселенской церкви. Статус христианской империи обязывал государство проявлять повышенное внимание не столько к расширению территориальных пределов ради подчинения разных народов, сколько к благополучию и защите веры. Каждый из православных императоров Восточного Рима – Византии, а затем и России – являлся субъектом властных отношений внутри епископата, «jura intra sacra». Постоянно касаясь вопросов высшего церковного управления и суда на уровне иерархов, Московский царь или Всероссийский император не считался исключительно светским властителем и обладал особым священным саном, как в глазах собственных православных подданных, так и всех патриархов «греческого закона». Поэтому ещё царский титул Ивана Грозного получил в 1561 г. соборное утверждение грамотой Вселенского патриарха Иоасафа и тридцати одного митрополита. В константинопольском документе говорилось, что «с согласия всех здесь обретающихся священнейших митрополитов и боголюбивейших епископов, действием же и благодатью всевышнего живоначального и совершенноначальнейшего Духа преподаёт и дарует реченному Царю и Господину Иоанну быть и называться ему Царём законным и благочестивейшим, увенчанным от нас правильно, вместе и церковно…». 

Окончилось грозное иоанново правление. На крепком стволе неделимого древа восточнославянского народа и его государства вытянулись ростки автономных культур русских народностей, изолированных искусственными границами иноземных завоеваний. Возникло понятие о «России Малыя, Белыя и Великия». Утвердился казачий быт малорусской и великорусской «украин» на берегах Днепра, Волги и Дона. Русь изменилась, но устояло её православное царство. Вопреки предвзятому и неточному мнению, император Пётр Алексеевич не оставил Москву, якобы предавая забвению русские обычаи и перекраивая их на западный лад. При введении им необходимых служебных новшеств значение Первопрестольной не забывалось: в Кремле находилась часть приказов и учреждённых коллегий, действовала московская контора Сената, продолжала бережно и дорого обустраиваться Грановитая палата. Кремлёвский Терем то по-старинному тихо принимал к себе царевен, то, наоборот, шумно праздновал великие даты, встречая пышные свитские парады. Как раз тогда, до кратковременного перевода в Москву двора Петра II, крепнет петровская традиция возвышения двух главных столиц государства. 

Борьбу русского народа за национальное единство и независимость духовной жизни ярко демонстрируют страницы белорусской истории того периода. Когда в Троицком соборе Санкт-Петербурга состоялось провозглашение Всероссийской христианской империи, минуло сто двадцать пять лет со дня Брестской унии. Западная Русь под игом Речи Посполитой продолжала страдать от гонений католиков и униатов. Среди земель современной Белоруссии чисто православной епархией была лишь Могилёвская. Епископ Мстиславский, Оршанский и Могилёвский Сильвестр – Стефан Святополк-Четвертинский – происходил от туровско-пинских потомков Святополка Изяславича, русского Полоцкого и Киевского великого князя, бывшего в Киеве предместником Владимира Мономаха. Знатный представитель ополяченной ветви Рюрикова рода, Сильвестр страдал со своими приходами и духовенством от чудовищных притеснений. Избиения священников, закрытие храмов, насильственные расправы шляхты над православными белорусами, казни, принуждение к унии, наконец, ранения от сабельных ударов, нанесённых самому епископу – вот список безнаказанных панских «подвигов», с которым Сильвестр в январе 1722 г. направился в Москву. В надежде на помощь, «обижен и изгнан от ляхов и униатов», он передал жалобу в коллегию Иностранных дел. 

Россия не оставила без ответа обиды, наносимые родственным единоверцам на приграничных землях. Исполняя обязательства, предписанные религиозным обетом, император положил начало так называемому православно-русскому делу в польских и литовских областях. Оно переросло в осуществление многолетней, благородной политики защиты всех жителей Литвы и Польши, терпевших жестокие преследования из-за личных религиозных убеждений. Сложилось большое «дело о диссидентах». В нём сразу слились воедино стремления к охране элементарных человеческих прав и русского православного населения, и немецких протестантов. В письме королю Августу II Петр Великий писал: «Единственный способ для пресечения жалоб духовных и мирских людей греческого исповедания, для освидетельствования обид и для получения за них удовлетворения – это немедленное назначение комиссии, членами которой должны быть и наши комиссары, и уже нами назначен для этого переводчик при посольстве в Варшаве Игнатий Рудаковский…». Своему послу при польском дворе и сейме князю Сергею Долгорукову государь подчёркивал: «Содержание нашей грамоты к королю объяви сенаторам и министрам польским всем с ясным представлением, что если удовлетворения не последует, то будем принуждены сами его искать…, отправь немедленно Рудаковского из Варшавы в Могилёв… Можешь объявить прусскому министру в Польше, что получил указ заступиться за евангеликов…». 

В ответ на проявленные усилия российской дипломатии католическая шляхта и униаты внушали сеймовым послам мысли о недопустимости соглашения с царскими требованиями. Нежелание признать императорский титул Петра объяснялось опасностью отнятия Петербургом русских провинций короны – как в Польше, так и в Великом княжестве Литовском. По словам И. Рудаковского, католики усиленно противились порученной ему миссии. «Римский клир… предполагает, что если я буду жить в Литве, то все их надежды на превращение православных в унию исчезнут… У всех римлян то намерение, чтобы небольшим удовлетворением Ваших требований усыпить двор Вашего величества и тем удобнее впоследствии искоренять греческое исповедание в здешних краях», писал он Петру. В белорусских областях усиливались слухи об улучшении судьбы простого народа, если император решительно возьмёт их под своё покровительство. К тому же, в конце 1722 г. Россия добилась декрета королевского суда о возвращении пинских храмов и монастырей православным братьям. С началом 1723 г. комиссаром Рудаковским были приняты меры к реализации прав местного населения, оговоренных ранее при русском официальном вмешательстве. В Пинске торжественно открылись двери отобранных прежде церквей, несмотря на угрозы Луцкого католического епископа об отлучении всякого горожанина, послушного римской курии и спокойно смотревшего на отпирание храмовых дверей «схизматиками». В Минске освободили от смертной казни мещанина, которого хотели сжечь за возвращение в православную веру после насильственного «обращения» в католицизм. В завершение общего варшавского сейма 1724 г. на свои требования посол Долгоруков получил ответ – в королевских государствах «диссиденты» не должны ничего опасаться. 

С тех пор ушли в прошлое четыре десятилетия. С уходом Петра Великого пронеслись круговороты петербургских дворцовых трагедий, гвардейских заговоров и череда шести царствований. На всероссийский престол вступила урождённая принцесса Асканийского дома Германии. Осенью 1763 г. белорусский святитель Георгий Конисский, следуя путями епископа Сильвестра Могилёвского, вновь оказался в Москве. На коронации Екатерины II он сказал речь о бедственном положении православия в Западной Руси. «Здесь светильник веры, от дней Владимировых зажжённый, блистает доселе; у нас светильник оный свирепствующие от запада вихри на многих местах совсем прекратили», говорил преосвященный. Однако белорусский народ разделяет с Великой Россией праздничные дни императорского венчания. «А для чего так? – спрашивал себя знаменитый подвижник, отвечая одновременно: «Надежда избавления веселит нас!». 

И опять русский двор потребовал от Речи Посполитой соблюдения прав «диссидентов». Екатерининский посол в Варшаве князь Николай Репнин, выдающийся дипломат и будущий освободитель Новороссии, последний представитель своей линии потомства св. Михаила Черниговского, приступил в 1764 г. к созданию первой православной конфедерации на территории белорусских поветов. Вопрос о равноправии некатоликов должен был разрешить объединённый варшавский сейм, и «диссиденты» Великого княжества Литовского сыграли основную роль в борьбе за свободу вероисповедания в Речи Посполитой. Они вынудили магнатов и польского примаса, архиепископа Гнезненского, собрать конвокационный сейм, избрать королём Станислава Понятовского и приступить к обсуждению церковной реформы. Но сейм шляхетской республики 1766 г. не хотел слышать о выдаче каких-либо гарантий в адрес униженных людей второго сорта. По убеждению адептов западноевропейской феодальной демократии, полноценные «свободы» могли распространяться только на латинизированное священство и шляхту. Отделённые от них русские народности, как и чуждые протестанты, не считались достойными законодательных уступок.

Терпение России истощилось. Вынужденно занятая ею жёсткая позиция в «деле о диссидентах», а точнее – об освобождении единоверного и единокровного народа от религиозно-политического рабства, дала возможность возвратить исконные русские земли в состав родного национального государства. Открытая военная поддержка православной конфедерации, организованной в Троицком монастыре белорусского Слуцка при непосредственном участии святителя Георгия Конисского, действительно немало посодействовала подготовке разделов Польши. На кого же было пенять? Ведь неуправляемая здравым умом демократия «посполитого люда» полностью утратила способность к обеспечению условий мирного сосуществования и безопасности собственных подданных. 

Пришло время заново переосмыслить историю и честно признать, что справедливое решение Россией православно-русского вопроса во второй половине XVIII века явилось не поводом, а одной из подлинных причин разделов шляхетской республики и воссоединения Русского мира. Да, корни нашего союза, цивилизационной неразрывности Великой России с Белой, Малой и Новой Русью лежат в далёком имперском прошлом. Забыть об этом нас призывают те, кто помнит о двойных политических стандартах – те, кому выгодно вернуть наши народы в эпоху смуты и разорения.