Олег Прудников: О подвигах русских обителей в борьбе с западными захватчиками XVI – XVII веков

Олег Прудников: О подвигах русских обителей в борьбе с западными захватчиками XVI – XVII веков 25.10.2015 09:10

Олег Прудников: О подвигах русских обителей в борьбе с западными захватчиками XVI – XVII веков 

В наши дни привычно получать сведения о военных подвигах конкретных людей и боевых подразделений. Нынешний мир чаще всего знакомится с этими официальными данными во время военных кампаний и «горячих» конфликтов. Другие подвиги обычно сопутствуют предотвращению каких-нибудь страшных бедствий, опасностей или приводят к спасению человеческих жизней. Гораздо реже, как не крути, нас по-настоящему привлекают духовные подвиги. Такое подвижничество сегодня считается естественным для тех, кто предпочитает находиться подальше от мирской суеты – либо на дорогах паломничества, в кратковременных поисках благонравия, либо в действительно строгих условиях постоянного проживания за высокой монастырской оградой.  

Потому-то и возникает проблема организации осознанных коллективных усилий, того повсеместного «государева дела», которое объединяет многие частные духовные и – если потребуется – военные подвиги, способные делаться в моменты испытаний Отечества спасительными символами национального возрождения. Правда, мы не забываем о подвигах целого народа, как в самой жестокой – Великой, так и во всех предыдущих отечественных войнах, возвращаемся к почитанию участников Первой мировой. Но в глубине веков продолжают скрываться военные подвиги православных обителей. Удаляясь от современного, подчас ещё довольно поверхностного понимания сути церковного смирения, они оказались одними из высочайших проявлений русского патриотизма и навсегда останутся поучительным примером активного противления злу.  

В октябре (23 сентября ст. ст.) 1608 года началась эпохальная и безрезультатная для врагов осада Троице-Сергиевой лавры. Отсюда три ярких эпизода нашей героической истории XVI и XVII столетий послужили поводом к написанию этой статьи. Особое место память отвела событиям, связанным с военной обороной монастырей Псковского края и Подмосковья. Надо отметить, приводимые ниже картины представляют собой не столько разрозненные, вольно подобранные отрывки из известных специалистам повествований, сколько искреннюю попытку выделить ту своеобразную причину, которая дала средневековому обществу возможность убедиться в необычайно закалённом мужестве нашего народа. Чего стоил, скажем, одухотворённый ответ запертых в лавре подвижников, обращённый к Яну Сапеге с первых часов польской осады чертогов святого Сергия. «Пусть у нас заберут жон, детей и пожитки, пускай мы пойдём по миру, мы готовы с вами жизни свои положить, а не сдадимся», заявили верные отчизне патриоты. Монашествующие старцы укрепляли дух защитников веры и России, стоя у смертельного порога. И тому есть отдельное объяснение.    

В последний период Ливонской войны, а также позднее, при движении практически никому не подконтрольных грабительских банд под знаменем второго Лжедмитрия к первопрестольной столице, защитникам русской земли пришлось столкнуться с разноплемёнными ордами западных захватчиков. Подобно наполеоновскому нашествию XIX века, враг отличался не просто стремлением к территориальным захватам, что было характерно для прошлых веков. В те времена происходил всплеск общей экспансии западной цивилизации на восток. Она разрасталась в отношение православно-христианского мира. Россия впервые ощутила на себе идейное неприятие остальных государств Западной, Северной, Центральной и Восточной Европы. И в католических, и в протестантских странах, по «доброй» идейной традиции папистов, русских – «дикарей» и «схизматиков» уже перестали считать частью «европейских цивилизованных народов», а Российское царство не без помощи Курбского и других родовитых ренегатов превратилось в мишень для религиозно-политической травли и полного порабощения.  
    
Форпостом оголтелой западной экспансии на восток становилась феодально-националистическая республика Речи Посполитой. Её образование путём принудительного заключения Польским королевством Люблинской унии с Великим княжеством Литовским, от территориального пространства которого поляками были цинично отторгнуты ранее захваченные на Руси самой же Литвой Киевщина, Подолье и территории Брацлавского воеводства, можно расценивать как реакцию Запада на успехи войск Ивана IV-го. Ведь, после поражения Ливонской «конфедерации» латинских епископств и Немецкого ордена в Прибалтике, возникла не только Речь Посполитая, враждебная России. По понятному совпадению, против русского государства в течение нескольких месяцев 1569 / 70 года одновременно выступили Англия, быстро отказавшая Грозному царю в союзных отношениях, Дания, Турция, Крымское ханство и ногайцы. Снова заполыхали Москва, Коломна, Рязань. Турецкий султан и его крымский сателлит Девлет Гирей объявились у Астрахани. Швеция «навалилась» на Ивангород, Ям и Копорье. Целенаправленная жестокость врага возрастала с каждым годом. 

Летом 1581 года меч Речи Посполитой был поднят на русские рубежи. Овладев крепостью Остров, Стефан Баторий лично возглавил ополчение в походе на Псков. К слову, «неожиданно» найденные материальные ресурсы, словно упавшие с неба, позволили избранному сеймом воинственному монарху подкрепить не блиставшую финансами польско-литовскую армию внушительным наёмным войском. Оно двинулось от Полоцка и численно превосходило количество псковских защитников в пять раз. В нём находились близкие королю венгры, немцы из германских имперских княжеств, французы, австрийцы, румыны, шотландцы и шведы. Когда эти разноцветные вояки со значительными потерями расположили свои орудия в специально оборудованных земляных «турах», обставленных тяжёлыми корзинами с дёрном, и навели их на псковские стены со стороны реки Великой, они успели неприятно удивиться дальности стрельбы и мощи русских пушек. К тому же, в крепость успели прибыть посланные Москвой, опытные воеводы.   

Покровская башня Окольного города в Пскове

Нападавшим нельзя было разглядеть, что скрывается за башенными громадами. На протяжении всего дня вплоть до ночи на 7 сентября (19 августа ст. ст.) артиллерия незваных пришельцев методично крушила южную стену для подготовки проломов. За городской же стеной, с вечера до рассвета, возводили высокую деревянную преграду, призванную заменить кирпичную кладку и валуны на месте неминуемых разрушений между Свиной и Покровской башнями. Не покладая рук, с посадскими и окрестными жителями, дворянами и стрельцами, трудились монахи Покровского монастыря, по имени которого и нарекли ближайшую башню Окольного города. К ним вышла вся полуобгоревшая, подлинно чёрная братия полыхавшей Снетогорской обители. Её величавый белокаменный собор Рождества Богородицы сильно пострадал от обстрела и был объят пожаром. Небольшой храм и подворье Покровского монастыря, напротив, заполнились вооружённым людом, принимая вид оборонительного плацдарма.   

Двойной храм «Покрова от Пролома». Покровский монастырь

Сын героя Ливонской войны Петра Шуйского, князь Иван Петрович, руководил у монастырской ограды расстановкой отрядов для отражения приступа. Приближались минуты жаркой схватки. С двух южных башен Пскова утром хорошо просматривалась батарея тяжёлых мортир на дальнем берегу Великой. Умело установленные прошедшей ночью, осадные орудия заревели, стена между южными башнями поддалась – и начался штурм. Образовавшаяся брешь показалась гигантской. В пролом, открывший около пятидесяти метров по протяжению стены, ринулись польские гайдуки. Тут их остановили леса деревянных укреплений. Венгерская пехота атаковала настойчивее и сумела засесть в обеих ближайших башнях. Баторию доложили о захвате Покровской и «Свинузской» и о том, что псковичей оттеснили к стенам Среднего города. Радость короля продолжалась, однако, недолго: Свиная башня сотряслась от разрывов. Её подорвали русские. Очевидец записал, как следом раздался и «великий гром… от пушечного звука». То заговорили в ответ главные, именные единороги Пскова, Барс и Стрекотуха. Ужасающие ядра Барса буквально снесли верхушку занятой врагом второй, Покровской башни. По словам летописи, таким способом «избавились от литовских ног», «из великой пищали ударили… и не погрешили». Исход сражения решила контратака осаждённых воинов. В первых рядах ратников, поспешивших на новый, открытый бой, из Покровской обители вышли с хоругвями келарь славных Печор Арсений, снетогорский игумен Мартирий и его казначей Иона Наумов, увлекая на битву монахов. Предание гласит, что, по крайней мере, эти трое монашествующих имели до пострига звание «детей боярских» и, будучи в мирском обличье служилыми бойцами, умели держаться на бранном поле. Победа у повреждённой городской стены и Покровского монастыря явилась для «четвероградного» Пскова окончательной. Пришедший враг за пять месяцев дальнейшей осады никогда более не врывался в него. Место победного боя у южной стены, откуда «выползали» интервенты, так и запомнилось навек под названием Выползовой Слободы. А невысокая Рождественско-Покровская церковь исполнившей долг и принявшей сраженье обители, устроенной в честь Покрова Богородицы, приобрела мемориальную пристройку. Храм-близнец поднялся рядом и считается вкупе со старым церковью «Покрова от Пролома». 

Выбитый из Пскова Стефан Баторий приступил к осаде. Поэтому, принимая меры к обеспечению зимовки, он направляет наёмников на захват богатой тыловой «зимней квартиры», Печорского монастыря. До знаменитой духовной твердыни захватчикам нужно было преодолеть полсотни вёрст. Немецко-венгерский отряд с тремя пушками идёт к Печорам, где триста стрельцов под началом служилого дворянина Юрия Нечаева отбивают с монахами два приступа беспощадных мародёров. Те не желают понимать, что перед ними – община, призванная к охранению святынь. Они видят лишь крепость, обитателей которой следует уничтожить в целях привычного грабежа, прокормления и наживы. Поэтому, при виде запертых ворот, моментально открывается огонь, предпринимаются «правильные» тактические меры, чтобы покончить с находящимися внутри и стрельцами, и монахами, и собравшимися жителями. На восьмой день осады все оставшиеся в живых, включая многих детей и женщин, помогают «ратным» удерживать стены обители. Горячо молится в храме о прекращении приступа только один схимник Патермуфий. Затем на стену поднимается и он. Патермуфий отвечает посланникам гетмана Замойского: монастырь будет биться до последней капли крови. «Не хотим жалованья от короля…, но умрём в Доме Пречистыя по своему иноческому обещанию и по крестному целованию за отчину своего государя и великого князя Иоанна Васильевича всея Руси. Как одного меня видите, так все мы готовы умереть», передаёт сказание ответ схимника. Раздаются выстрелы, и старец подло убит врагами в их бессильной злобе. Так или иначе, но кровь молитвенника-монаха, действительно, стала тогда последней. Наёмные убийцы сняли осаду и ушли. Бесспорно, жертвенная борьба и молитва вылились в жертвенный подвиг. 

Печорский монастырь под Псковом

К июлю 1610 года игумен непоколебимой Троицкой обители, удержавшей захватчиков, престарелый архимандрит Иоасаф, вернулся в родной Свято-Пафнутьевский монастырь Боровска на покой. Но ему достался иной жребий. Шайки озверевших мятежников, используя имена самозванцев, флаги Речи Посполитой и оружие русских изменников, приблизились к Боровску. Город защищал небольшой отряд князя Михаила Волконского. Гетман Жолкевский без стеснения высказался в записках «О Московской войне» про то, как поляки и немцы, «находившиеся с Самозванцем», напали на крестьянские семьи и ворвались на их плечах в монастырь. Должно быть, не обошлось без предательства, так как «Новый летописец» указал: «Вор же приде под Пафнутьев монастырь… Вложи ж враг мысль злую в воевод Якова Змеева да Офонасия Челищева… Воевода ж Михайло Волконский в той думе с ними не был и не ведал у них той злой думы». «Дневник» Яна Сапеги не позволяет усомниться в достоверности отечественных источников: «Гусарская конница, сошедши с коней», подтверждал литовский гетман, «содействовала овладению монастырём, который разорён до основания». В «Сказании» Авраама Палицына читаем подробности: «Чин иноческий не вскоре смерти предаваху, но прежде зле мучающее всячески и огнём жгущее, испытующе сокровищ, и потом смерти предаваху». Так 5 июля 1610 года было уничтожено 12 тысяч человек – треть жителей  Боровска. За массовые зверства, святотатства и нечеловеческое исступление в кощунственных грабежах потом, при восстановлении главного храма Боровской обители по завершении Смуты, на фреске «Страшный суд», в верхнем ряду церковной композиции, появились фигуры смертных грешников, изображённых по левую руку от Царя Славы. Подписаны они двумя краткими обобщающими понятиями – «Немцы» и «Литва»… 

Свято-Пафнутьевская обитель Боровска

В 1916 году русский мыслитель кн. Евгений Трубецкой, касаясь вопроса о решительном противлении злу и озверению человека, говорил: «Когда св. Сергий (Радонежский) утверждает мысль о грядущем соборе всей твари над миром и тут же благословляет на брань в мире, между этими двумя актами нет противоречия… Эта святая брань не только не нарушает тот вечный мир, – она готовит его наступление».