Сергей Шиптенко: Феномен глупой интеллигенции. Белорусский вариант

Сергей Шиптенко: Феномен глупой интеллигенции. Белорусский вариант 23.11.2015 10:30

Сергей Шиптенко: Феномен глупой интеллигенции. Белорусский вариант

Интеллигенция как отдельная социальная группа имеет короткую историю. В средневековье были творцы и те, кто их ценил. Было народное искусство и искусство аристократическое. Промежуточного слоя интеллигенции, занятой критикой и интерпретацией, не существовало. Появление интеллигенции как социальной группы представляет собой черту буржуазного мира, размывающего различие между плебейским и аристократическим, низким и высоким, с очевидным ущербом для последнего.

Современная интеллигенция (как и сам термин) появляется не ранее XIX века вместе с политическими идеологиями, прессой, журналистикой и либеральным всеобщим образованием. Характерная для этого периода свобода суждений и разнообразие точек зрения в XX веке постепенно исчезает, а интеллигенция, за исключением маргиналов, превращается в социальную группу, осуществляющую идеологическое обслуживание власти и отражающую ее установку – либеральную, коммунистическую, фашистскую, националистическую и т.д. Именно в этих условиях появляется и достигает расцвета феномен «глупой интеллигенции», которая, помимо продажности, характеризуется нарастающей интеллектуальной некомпетентностью и творческой несостоятельностью, скрываемой за пустословием, демагогией и пародированием подлинного искусства. Отличительными чертами «глупой интеллигенции» являются беспринципность, отсутствие подлинной заинтересованности в своем деле, субъективизм и политический оппортунизм.

В начале третьего тысячелетия планетарной религией «глупой интеллигенции» является либерализм, принципы которого приняты за абсолютные истины и превращены в идолов – Права человека, Нация, Демократия, Прогресс и т.д. В западных странах привлекательность либерализма связана с близостью к власти и возможностью получения престижных должностей с огромными зарплатами, включая университеты и научные центры. Это объясняет, например, такое явление, как «икорные левые», La Gauche Caviar, (название намекает на черную икру, предмет роскоши, доступный высшим классам). Среди них присутствуют как бывшие радикалы-шестидесятники, призывавшие на баррикады в мае 1968 года, а затем удобно вписавшиеся в высшие круги европейского истеблишмента, так и новоиспеченные интеллектуалы, научившиеся себя продавать.

В странах бывшего СССР либерализм в различных вариациях является идейной платформой как для прозападных критиков власти, так и для ее сторонников. Пустота и противоречивость либерализма как учения позволяет использовать его язык для выражения различных и даже взаимоисключающих позиций, делая их тем самым понятным стихийно-либеральному сознанию рядового индивида, которое давно уже является продуктом массовой потребительской культуры «американского» образца.

Воспринимаемая чуть ли не в качестве «революционной» интеллигентская оппозиция в Белоруссии на самом деле не только не предлагает никаких радикальных изменений, но и разделяет многие принципиальные установки правящей группы – капитализм, национализм, независимость от России и движение на Запад. Поэтому любая радикальная критика белорусской государственности, способная поставить под сомнение саму возможность «независимого» существования Белоруссии, напрочь отсутствует даже в самых непримиримых оппозиционных СМИ.

Нет ничего удивительного и в том, что основная масса белорусских работников науки и образования переключилась с восхваления достижений «развитого социализма» и «дорогого Леонида Ильича» на панегирики белорусской экономической модели, белорусской государственности и президента РБ. Смесь конформизма, продажности и глупости, дополненные растущей провинциализацией сознания, вывели белорусскую интеллигенцию, если использовать номенклатурный новояз, «на новый качественный уровень», о котором обычно говорят для сокрытия безнадежного упадка и деградации. Белорусские научные журналы полностью заполнены восхваляющей «достижения» низкопробной пропагандой и журналистикой, которой даже в идеологизированные советские времена едва ли нашлось бы место в районной газете.

Тематика научных конференций под предлогом «практической» ориентации искусственно привязана к местечковой белорусской проблематике, призванной гарантировать «актуальность», которая в лучшем случае дотягивает до «сиюминутности». Ни о какой фундаментальной науке в такой ситуации и речи быть не может. Показателем реального уровня белорусской интеллигенции является полное отсутствие за последние два десятка лет серьезных научных трудов или литературных произведений. Издаются лишь пособия и учебники, которые настолько плохи, что ими не пользуются даже студенты. Не иначе как новым витком деградации можно назвать почти полное исчезновение научных и образовательных контактов с Россией, которая для белорусской интеллигенции является либо врагом, либо чем-то недостойным для подражания. Для белорусского интеллигента, воображающего себя «европейцем», куда престижней съездить на конференцию в какой-нибудь захудалый Вильнюс, нежели в Москву или Санкт-Петербург. Правда, в Евросоюзе «белорусских интеллектуалов» воспринимают лишь с обычным сочувствием, которое стандартно выказывается к любым нуждающимся в опеке и просвещении аборигенам с периферии глобального мира. В качестве жеста такого сочувствия можно рассматривать присвоение русскоязычной «белорусской» писательнице С.Алексиевич Нобелевской премии, которая и раньше раздавалась третьеразрядным писателям из малоизвестных стран по политическим мотивам. Восхваление посредственности является одной из типичных черт белорусской интеллигенции, занятой поиском своих «национальных» героев. «Своя», пусть и посредственность, раздувается до вселенских масштабов лишь потому, что является «национальной».

Немецкий философ Артур Шопенгауэр, наблюдавший националистическую истерию XIX века, писал: «Самая дешевая гордость — это гордость национальная. Она обнаруживает в зараженном ею субъекте недостаток индивидуальных качеств, которыми он мог бы гордиться, ведь иначе он не стал бы обращаться к тому, что разделяется кроме него еще многими миллионами людей. Кто обладает крупными личными достоинствами, тот, постоянно наблюдая свою нацию, прежде всего подметит ее недостатки. Но убогий человек, не имеющий ничего, чем бы он мог гордиться, хватает за единственно возможное и гордится нацией, к которой он принадлежит, он готов с чувством умиления защищать все ее недостатки и глупости».

Белорусский национализм представляет собой плод, вызревший не среди крестьян или рабочих, а в кругах интеллигенции. Официальная «белорусская культура» вовсе не является народной. Она искусственно создавалась во времена СССР в рамках реализации большевистской концепции самоопределения наций и навязывалась сверху командно-административными методами. Вопреки мифу о «принудительной русификации» в советские времена, реальным фактом была принудительная «белорусизация» - начиная с преподавания белорусского языка и литературы в школе и заканчивая изданием посредственных или откровенно бездарных творений белорусских писателей и поэтов.

Среди мер «белорусизации» было не только создание отдельного языка на базе одного из локальных говоров, максимально отдалённого от русского литературного языка (с чем успешно справилась «красная профессура»), но и «коренизация» - политика, которую большевики вместе со своими вчерашними оппонентами проводили при кадровых назначениях. Критерием занятия более-менее приличной должности (не только в органах госуправления, но даже в учебных заведениях) являлась этническая принадлежность, точнее – принадлежность к «титульной нации». Т.е. перспективу карьерного роста, а то и возможность назначения на должность «белорусизаторы» определяли не по интеллекту или опыту человека, а по степени его «белорусскости», «местечковости». И в этом БССР не была уникальна – аналогичные процессы проходили в других «национальных республиках». Что-то подобное сегодня проводят на Западе и в «молодых демократиях», например – устанавливают квоту по признаку пола, а в некоторых странах – по признаку расовой принадлежности. В постветской Белоруссии «женская квота» выдерживается.

В 80-е гг. неликвидные творения белорусских авторов на «мове» в книжных магазинах принудительно продавали «в нагрузку» вместе с книгами, которые пользовались спросом. Несмотря на эти меры, литературный белорусский язык отторгался подавляющим большинством населения, а специализированные книжные магазины белорусской литературы в Минске даже в годы книжного бума восьмидесятых довольствовались лишь случайными посетителями. Однако для узкого круга интеллигенции белорусская культура, существовавшая за счет государственного финансирования, представляла собой неиссякаемый источник материальных благ, званий и должностей. В «белорусские» научные исследования устремлялись, как правило, откровенные бездари, не имевшие способностей для более серьезных вещей. Белорусская тематика в науке гарантировала иммунитет от критики и карьерный рост. Характерным примером является шовинист–русофоб Зенон Позняк, закончивший аспирантуру и защитивший диссертацию по белорусскому театру в «тяжелые времена» СССР. Такая же ситуация была в советских школах: учителя белорусской словесности должны были обладать изрядной степенью тупости и толстокожести, чтобы не испытывать эстетических мук от регулярного прочтения откровенно бездарных произведений белорусских писателей. Сами белорусские писатели, осыпанные премиями, наградами, элитными квартирами и дачами, образовывали верхушку национальной интеллигенции на содержании у советского государства. В отличие от России, где в советские времена было немало непризнанных гениев и диссидентов, белорусским писателям всегда были открыты возможности для публикаций.

«Кругом поют, кругом ликуют.
Какие дни, какие годы!
А нас опять не публикуют.
А мы у моря ждем погоды.

А в наши ямбы входит проза.
А все прогнозы так туманны.
А нам пойти купить бы проса,
а мы всё ждем небесной манны.

И вот певец недоедает.
Не ест жиры и углеводы.
Потом ему надоедает,
и он уходит в переводы.

И мы уходим в переводы,
идем в киргизы и в казахи,
как под песок уходят воды,
как Дон Жуан идет в монахи…»

Даже сегодня белорусской литературной «хеуры» не надо объяснять, что значит  «уйти в переводы», «идти в киргизы и казахи». Феномен, описанный Юрием Левитанским почти полвека назад, присутствует в постсоветской Белоруссии, где лишь 5% или даже менее предпочтут книжку на «мове», где из оставшихся 95% найдётся немало тех, кто признает дискриминацию русскоязычного большинства нормальной и даже полезной, но едва ли сможет честно и аргументировано разъяснить свою позицию.   Национальный фактор представлял собой индульгенцию, открывавшую дорогу во все области культуры и науки. При этом в Белоруссии уже во времена СССР в науке, образовании и культуре постоянно ощущалась нехватка образованных кадров и творческих личностей, которых приходилось регулярно «экспортировать» из России. Образование, которое давали в БГУ -  ведущем белорусском вузе, выглядело просто жалко по сравнению с образованием, которое можно было получить в Москве или Ленинграде. Фундаментальных исследований в гуманитарных науках в Белоруссии вообще не было. Белорусский театр и кинематограф поддерживали уровень только за счет кадрового и культурного обмена с Россией. 

Постепенное сворачивание контактов с Россией после 1991 года подтолкнуло развитие в интеллигентской среде худших тенденций, закономерно приведших к системной деградации. Не случайно основным продуктом современной белорусской культуры являются местные «поп-звезды» с пошлейшим репертуаром, востребованным во время агитационно-пропагандистских акций, на гостелевидении и в отдаленных деревнях. Одновременно не случилось и никакого «прорыва на Запад», где, естественно, сегодняшнюю Белоруссию вовсе не считают не только «центром», но даже и «частью» Европы. Не случайно руководители РБ, говоря о Европе, имеют ввиду Евросоюз, тем самым демонстрируя, с одной стороны, свою закомплексованность, а с другой – своеобразный реализм.  Оставшись вариться в собственном соку, белорусская интеллигенция окончательно превратилась в типичное провинциальное явление, сконцентрированное вокруг «национальной», идеологизированной и никому не интересной местечковой проблематики. Но этот национализм, несмотря на не оставляющее надежды презрительное равнодушие Европы, не носит антизападного характера, а целиком направляется против России, которая всегда была для белорусской интеллигенции единственным источником развития. Минск никогда не был и не будет культурным, научным и образовательным центром как в силу исторических причин, так и из-за того, что белорусы полностью принадлежат российской культуре. Ничего своего, национального, интересного и значительного в Белоруссии никогда не было. Построенная на великой русской культуре советская интернациональная культура, несмотря на искусственное культивирование «национального возрождения», стремилась подтолкнуть белорусскую интеллигенцию «вверх» и вывести за пределы провинциального уровня сознания. Ситуация же сегодняшней независимой Белоруссии уверенно сталкивает интеллигенцию «вниз» - к глупости, пошлости и откровенному плебейству. Отсутствие в сегодняшней Белоруссии культуры, науки и образования уже невозможно скрыть никакими националистическими лозунгами. Прискорбное состояние белорусской интеллигенции является фактическим подтверждением принципа «рыба гниет с головы». Перефразируя слова Шопенгауэра, можно сказать, что на сегодняшний день белорусской интеллигенции остается испытывать лишь беспричинную глупую национальную гордость, так как иных поводов для гордости уже больше не осталось.