Лев Криштапович: Беларусь и Украина накануне церковной унии 1596 года 08.09.2021 11:21Социально-политическая и идеологическая ситуация на территории Беларуси и Украины в период 1569 – 1596 годов характеризуется сложным переплетением международных и внутренних факторов. В 1569 году в результате объединения Королевства Польши и Великого княжества Литовского было создано новое государственное образование – Речь Посполитая. По условиям Люблинской унии Великое княжество Литовское, подавляющее большинство населения которого составлял западнорусский народ (впоследствии белорусы и украинцы), вынуждено было уступить Польше Подляшье, Волынь, Подолию и Киевскую землю.
С этого времени территория современной Беларуси и Украины рассматривалась польскими феодалами в качестве объекта усиленной колонизации. Проникновение польских землевладельцев на белорусские и украинские земли вело к полонизации и окатоличиванию «тутейшего» русского народа, к национально-религиозным осложнениям между польско-литовским этническим элементом и западнорусским. Включение белорусских и украинских территорий в состав Польши вело к потере Беларусью и Украиной своей национальной самобытности и культуры. Такое положение закономерно вызывает протест со стороны «тутейшего русского народа». «Тутейший русский народ» – это выражение относилось к православному населению Великого княжества Литовского и Польши, нынешним белорусам и украинцам. В частности, в послании князя Константина Константиновича Острожского епископу Ипатию Потею 21 июня 1593 года говорится: «Донести князю великому Московскому и московскому духовенству, какое гонение, преследование, поругание и уничижение народ тутошний Русский в порядках, канонах и церемониях церковных терпит и поносит» [1, c. 64-65].
Таким образом, на восточных землях Речи Посполитой намечается явное столкновение между католицизмом – как официальной идеологией и политикой государства – и православием, выражавшем принцип жизни «тутейшего» русского народа. Постепенно разыгрывается великая историческая трагедия, которая предопределила дальнейшую судьбу Речи Посполитой.
Можно сказать, что первоначально обе стороны (католики и православные) не предполагали каких-либо серьезных осложнений, но с течением времени сама логика жизни привела к острой конфронтации между обеими конфессиями, что и вызвало резкое потрясение государственного механизма Речи Посполитой, от которого последняя так и не смогла до конца cвоего существования оправиться. Наверное, нельзя слишком сильно обвинять сторонников религиозной унии за их недальновидную политику. Это было бы исторически некорректно. Ведь церковная уния была предопределена унией политической. Поляки уже на Люблинском сейме повели речь об унии церковной в самом широком смысле. И это понятно. Присутствие польской шляхты на восточных землях требовало своего идеологического обоснования. Этим обоснованием являлась политика подведения белорусского и украинского народов под один общий государственный знаменатель. В тот период таким знаменателем могла быть только религиозная принадлежность. А поскольку в Польском Королевстве и Великом княжестве Литовском господствующей религией являлось католичество, то общим знаменателем, по мнению польских политиков, естественно, должен был быть католицизм. Но так как в тех условиях прямая замена православия католицизмом была невозможна, то католические идеологи предложили наподобие унии политической осуществить быстро и унию церковную.
Михаил Коялович в фундаментальном труде «Литовская церковная уния» писал: «Мысль об унии появилась в Литве как следствие первоначальной затеи ввести здесь чистое латинство и как неизбежная уступка твердости убеждений литовско-русских православных, т.е. после того, как литовско-русские православные решительно отказались принять латинство, им предложили что-то среднее между латинством и восточным православием – унию»[2, c. 11]. В защиту церковной унии выступил известный польский католический писатель и иезуит Петр Скарга. В книге «О единстве церкви Божьей», изданной в 1577 году, он как ссылками на церковную историю, так и общеполитическими рассуждениями доказывал необходимость церковного единства. Этой мысли о церковной унии не был чужд и один из столпов русской веры – знаменитый князь Константин Константинович Острожский.
Стремление польско-литовских феодалов побыстрее оформить церковную унию во многом обусловливалось сложными отношениями между Речью Посполитой и Московским государством. Польско-литовские правители не могли не видеть, что конфессионально-культурное родство «тутейшего» русского народа с народом Московским ограничивает распространение польско-латинской культуры в Беларуси и на Украине. Тем самым ставился барьер на пути проникновения польской шляхты на присоединенные к Польше земли, которые, несмотря на Люблинскую унию, считались все-таки землями русскими, а не польскими. Выходило, что белорус и украинец, относившие себя к русскому народу и ориентировавшиеся не на Варшаву, а на Москву, объективно считали не Речь Посполитую, а Русское государство своей настоящей родиной. «По странному стечению обстоятельств, – подчеркивает М.Коялович, – эта религиозная цель (уния. – Л.К.) вызывалась и, по-видимому, оправдывалась политическими видами Польши и Литвы. Литовско-русские области, при всем своем сближении с Литвой, не могли не сочувствовать родной стране – Восточной России» [2, c. 9].
Можно ли было осуждать политику господствующего класса Речи Посполитой, направленную на создание крепкой религиозной связи в государстве? Казалось бы, нет. В чем же тогда заключалась проблема? В том, что не просчитывались последствия Люблинской унии. Люблинская уния была очень эфемерным политическим мероприятием. Политическое соединение разнородных в национально-религиозном и культурном отношениях земель (Руси, Литвы и Польши) «в одно тело, в одно государство, в один народ» зиждилось на узкой социальной базе и внешне конъюнктурных факторах. Неудачный ход Ливонской войны (1558 – 1583) для Великого княжества Литовского, противоречия между русской мелкопоместной православной шляхтой и литовско-католическим магнатством позволили Польше навязать политическую унию Литовскому княжеству. Может быть, политическая уния между Польским Королевством и Литовским княжеством, несмотря на свою хрупкость, в какой-то степени и стабилизировала бы государственный организм Речи Посполитой, но только при условии, что уния не вторгалась бы в права белорусов и украинцев. Но Люблинский трактат как раз предусматривал вторжение чужеродного польского фактора в жизнь «тутейшего» русского народа. Благодаря политической унии польская шляхта получили право занимать в Великом княжестве Литовском различные должности, владеть землями. И главное, она могла быть правителям русского народа не только в гражданских, но и в духовных делах (Taminsaecularibus, quam inspiritualibusrebus – юридическое выражение того времени). Как видим, поверхностная экстраполяция политического объединения на область религиозно-церковную, схватывая внешнее сходство явлений, не учитывала принципиальной разницы между политической и религиозной унией.
Могла ли церковная уния, всецело исходившая из средневековых, иезуитских представлений о роли религии и церкви в жизни общества, быть выразителем духовного единства западнорусского, литовского и польского народов Речи Посполитой? Нет. Даже ренегатство (предательство) русского высшего сословия, переход его на сторону польско-католического лагеря не могли примирить непримиримые принципы. Спор шел о принципиально противоположных тенденциях философско-исторического развития. Борьба развернулась между народно-трудовым, православным и антинационально-магнатским, иезуитско-клерикальным устоями социального и государственного развития.
В этом грандиозном историческом столкновении измена части русского народа, принадлежавшей к привилегированному сословию Речи Посполитой, ничего не значила. История католицизма со всей определенностью свидетельствовала, что католическая идеология выражала не интересы народов, а интересы римской курии. Ведь даже в самой Польше католицизм объективно сдерживал развитие польской национальной культуры, запрещая употребление народного языка в самой распространенной в то время сфере человеческого общения – в богослужении. Выдающийся польский мыслитель XVI века Анджей Моджевский в книге «Об исправлении государства» выдвигал проект создания национальной церкви, независимой от Римского Папы, освобожденной от фанатизма, нетерпимости и вражды к просвещению. Католическая церковь, по мысли Моджевского, должна была избавиться от безбрачия духовенства (целибата) и ввести причащение под обоими видами для мирян. И что самое интересное, «говоря в своем проекте об устройстве в Польше национальной церкви с богослужением на польском языке, Моджевский при этом указывал на православную церковь»[2, c. 36].
Лев Криштапович, доктор философских наук
Литература
1.Акты Западной России. – СПб.,1851. – Т. 4.
2.Коялович, М. Литовская церковная уния. – СПб., 1859. – Т. 1.
Комментарии
Комментариев пока нет
