Андрей Геращенко: План «Барбаросса». Нашествие. Часть вторая

Андрей Геращенко: План «Барбаросса». Нашествие. Часть вторая 16.06.2021 18:10

80-летию трагического начала 
Великой Отечественной войны 
посвящается

Начало. Часть первая.

Атмосферу первых боёв можно почувствовать, обратившись к воспоминаниям их участников и очевидцев. Бывший красноармеец Ирин Л.В. вспоминал: «Наш дот № 039 находился справа от дороги на пограничную заставу. Едва стало рассветать, как в небе послышался гул многочисленных самолетов. И вдруг будто налетел огненный шквал – из-за канала ударили тяжелые орудия. От заставы послышалась сильная стрельба, потом там показалось зарево пожара». Вот что рассказывал бывший красноармеец 9-го пулемётно-артиллерийского батальона Васильев И.: «…примерно в 10 часов мы увидели отступающих пехотинцев и пограничников. Их полным полно набилось в наши доты, как занятые гарнизоном, так и недостроенные. Немцы вели огонь по дотам из орудий. Бой продолжался». А это слова из воспоминаний военного интенданта 152-го корпусного тяжёлого артполка Головченко И.Д.: «К 6.00 22 июня мы заняли позиции на берегу Немана. В 10.00, не сделав ни единого выстрела, мы должны были отступить. По пути в Скидель мы влились в оборону, которую организовал полковник из пограничников». Участник войны Карпов А.А. говорил о том, что  «На учениях под Тернополем нас обстрелял из пулемета немецкий самолёт в полдень 22 июня 1941 года. Стрелял по нашему эшелону, мы ещё не осознали, что началась война. Даже не испугались, хотя видели, что многие убегают от эшелона. На станции Лигница в лесу мы находились с неделю. Не окапывались, занятий по боевой подготовке также не было. Над нами всё время летали самолёты».

Пограничники, будучи обречёнными, тем не менее, мужественно оборонялись на всём протяжении советской границы. Вот что рассказал о начале войны на пограничной заставе неподалёку от литовского города Кибартай майор в отставке Михаил Кириллович Воробьев, в начале войны - старший контролёр КПП: «В ночь с 21 на 22 июня 1941 года, я был дежурным по КПП и находился на вокзале, контролируя отправку пассажирского поезда на нашу территорию. В 4.00 со стороны Германии был открыт ураганный артиллерийский и ружейно-пулемётный огонь по подразделениям пограничных войск и вокзалу – станция Вирбалис находилась в 200 метрах от линии границы. Несмотря на это, в течение нескольких минут поезд был отправлен, и я присоединился к личному составу КПП, вступившему в бой с немецко-фашистскими захватчиками. Воевал, как положено. Через некоторое время от подразделения КПП осталось пять человек: три сержанта – Токарев, Смирнов и Пелин, раненый солдат Норкин и я, тоже получивший ранение в начале боя. Мы присоединились к артиллерийскому полку, в составе которого продолжали вести бой. В Мариямполе вошли в состав 107-го пограничного отряда. 

О том, как мои товарищи защищали советскую землю, говорит такой факт. За Кибартаем есть возвышенность Рогажкальнис. Тут фашисты хоронили своих погибших солдат. Многие местные жители побывали на этой высоте и убедились, сколько стоил гитлеровцам этот маленький пограничный городок. На каждой могиле стояли порядковые номера. К концу первой недели войны последняя могила на Рогажкальнисе значилась под номером 724. Так защищали пограничники нашу землю». Эти воспоминание подтверждаются местным жителем В.Симанавичюсом: «После боя на границе уцелевшая горстка пограничников стала отходить. Раненых, а также продукты, имущество, боеприпасы я повёз на лошади. Мы проследовали мимо Вилкавишкского железнодорожного вокзала, через Пильвишкяй, затем лесными дорогами вышли к Казлу-Руде. Здесь к пограничникам примкнули артиллеристы и из орудий обстреляли двигавшуюся по шоссе немецкую колонну. Вскоре начальник заставы Андрионок велел мне возвращаться».

Совершенно неверным представляется и общепринятое мнение о том, что наши танковые части были совершенно не готовы к бою с немецкими. Вначале о самой обстановке – немецкие танки продвигались так быстро, что всякое сообщение об их появлении расценивалось, как провокация. Вот что вспоминал бывший командир батальона 10-го танкового полка капитан С.Т.Косарев: «Примерно в 11.30 привели к штабу мокрую женщину - переплывшую Неман, которая сказала, что за городом она видела немецкие танки, но тут же прокурор крикнул: провокация, шпионка и сразу застрелил ее. А 30 минут спустя, возле моста бойцы задержали мужчину, который был литовцем и на ломанном русском нам сказал, что немецкие танки уже в городе, но и этого оперуполномоченный застрелил, обозвал его провокатором. В это время наши зенитчики открыли огонь по самолётам, и все активнее стали стрелять наши артиллеристы, а через час все батареи открыли дружный огонь, но, по-моему, было уже поздно». А вот что о тех же событиях 22 июня говорил бывший начальник химслужбы автотранспортного батальона, мл. лейтенант А.Т.Ильин: «Мы подошли к своему танку, постучали, открылся люк. Мы говорим, что немецкие танки на дороге - рядом с нами, а танкист отвечает, что у него нет бронебойных снарядов. Мы подошли к другому танку, там оказался комвзвода, который быстро скомандовал: за мной! и сразу вывернулись из кустов два или три танка, которые пошли прямо на немецкие танки - стреляя на ходу в бок немецких, а потом прямо вплотную подошли - таранили их и скинули их в кювет (уничтожили полдесятка немецких танков и ни одного не потеряли). А сами кинулись через мост на западный берег. Но только перешли мост, встретили группу немецких танков, из которых один сразу загорелся, а потом и наш загорелся. Дальше я видел только огонь, дым, слышал грохот взрывов и лязг металла». Показательно в этой связи и признание, содержащееся в дневнике обер-ефрейтора 21-го танкового полка 20-й танковой дивизии гитлеровцев - Дитриха. В записи от 22 июня 1941 года говорится о бое с советскими танкистами в Алитусе следующее: «Здесь мы впервые встретились с русскими танками. Они храбры, эти русские танкисты. Из горящей машины они стреляют до последней возможности». Решающий перевес немецкие танковые колонны получили благодаря численному превосходству и, что ещё более важно, массированной поддержке своей авиации, уничтожившей немало советских танков.

Только сейчас получило относительную известность благодаря усилиям общественности одно из самых масштабных танковых сражений всей войны – битва под Сенно (или Лепельский контрудар) самого начала боевых действий лета 1941 года. Здесь, примерно в 50 с небольшим километрах юго-западнее Витебска, с 6 по 10 июля 1941 года проходило грандиозное танковое сражение. Некоторые исследователи полагают, что по количеству участвовавших в нем с обеих сторон боевых машин оно может быть сопоставимо с битвой под Прохоровкой на Курской дуге в 1943 году.

Танковыми ударами немцам были нанесены серьёзные потери, особенно в живой силе. И хотя сражение было проиграно, тем не менее, это был подвиг. Народ никогда не забывал о нем, а вот на государственном уровне о битве под Сенно заговорили только несколько лет тому назад. Что же происходило на этом участке белорусской земли в 1941-м?

После падения Минска на подступах к Витебску фашисты встретили ожесточённое сопротивление и были остановлены.

А рано утром 6 июля два механизированных корпуса 20-й армии Западного фронта пошли в атаку на врага. Навстречу двинулись немецкие танки. 

К исходу дня Красная Армия вернула г.Сенно под свой контроль, на поле боя остались дымиться советские и немецкие танки. 7 июля райцентр трижды переходил из рук в руки, но к вечеру им снова овладели советские танкисты. На следующий день фашисты бросили в бой новые боевые части, большое количество авиации, артиллерии, в том числе противотанковой. Наши воины после тяжелейшего боя вынуждены были оставить Сенно и отойти к шоссе Витебск-Смоленск. Но другой советский танковый клин продолжал наступление на Лепель. 

К сожалению, советские танковые корпуса вводились в бой частями, без какой-либо подготовки, спешно, без поддержки артиллерии и пехоты, без прикрытия с воздуха. У немцев всё это было, что во многом и стало решающим фактором сражения.

В итоге немцы сумели обойти наносящие контрудар советские танковые корпуса с севера и 9 июля заняли Витебск, выйдя на дорогу Витебск-Смоленск-Москва. В связи с угрозой окружения командующий 20-й армией генерал-лейтенант П.А.Курочкин приказал приостановить наступление на Лепель и начать отход на восток. Именно во время этих драматичных боёв попал в плен самый известный участник битвы под Сенно – сын Сталина, командир гаубичной батареи старший лейтенант Яков Джугашвили. 

Мало кому из танкистов удалось прорваться на восток – приходилось взрывать танки, так как закончилось горючее и боекомплект. Немцы активно использовали полное преимущество своей авиации и уничтожали советские танки с воздуха. Потери наших танков в итоге значительно превысили немецкие.

Война с СССР с самых первых дней была совсем не похожа на войну в Европе. Советский военно-морской флот находился в боевой готовности уже с 18 июня. Связано это было и с тем, что моряки ещё задолго до 22 июня постоянно сталкивались с немецкими провокациями. Первым подразделением, оказавшим сопротивление противнику в организованном порядке, можно считать Черноморский флот под командованием адмирала Октябрьского. В ночь на 22 июня флот отбил нападение вражеской авиации, тем самым моряки спасли Севастополь от бомбардировки. Город получил лишь небольшие повреждения в отличие от других городов, подвергшихся нападению. 

Вот что говорил радист 221-й батареи на Кольском полуострове Евгений Андреевич Макаренко: «Как-то очень ранним утром мы вскочили по боевой тревоге, а по Варангер-фиорду приближался из мглы к нашим водам крейсер неизвестной принадлежности. Не доходя до нашей трёхмильной зоны, он свернул с траверса нашей батареи и ушел в океан. В эти тревожные месяцы из залива Петсамо (Печенги) стал часто показываться светло-серый тральщик. Он бесцеремонно заходил в наши воды и ставил мины средь бела дня. А когда по тревоге мы бежали на пушки от казармы, метрах в восьмистах, у самого уреза воды... на тральщике хорошо видели бегущих в чёрных бушлатах и... нарушитель успевал улизнуть в нейтральные воды! Нам надоедала «игра в кошки-мышки», но приходилось все это пока терпеть. Часто над нами, сначала на большой высоте, а в июне - уже и на малой - стали пролетать Юнкерсы 87 и 88 с ярко-рыжими угловатыми крыльями и чёрно-белыми мрачными крестами на них. Тогда мы впервые увидели на стабилизаторах знакомые по фотографиям фашистские знаки-свастики, обращённые на восток, на нас... Было приказано - не стрелять, не давать себя спровоцировать». Он же вспоминал и о первой военно-морской победе нашей береговой артиллерии 22 июня 1941 года: «День подходил к концу. Море штилело. Было тихо, и только морские птицы далеко от нас кружились над косяками рыбы. Даже немецкие самолёты не появлялись в этот день. А весьма срочные радиодепеши продолжали поступать. Не верилось, что где-то уже идут сражения, гибнут люди... В 19 часов приняли очередное радио: «вне всякой очереди». В шифровке содержалось приказание командующего флотом: 221-й батарее всё входящее и выходящее из порта Петсамо - топить! После 22 часов из залива Петсамо выполз тот надоевший тральщик. Отличные дальномерщики Куколев и Рыбаков дают дистанцию 52 кабельтовых, пеленг 244 градуса, курс 28 градусов, скорость 10 узлов. Командир Космачев и помощник Поначевный рассчитывают данные для стрельбы. Самой первой, уже не учебной, а боевой стрельбы! Через 3 минуты - в 22 часа 17 минут, комендоры... первый залп! Вот он, первый залп Военно-морского флота при потоплении первого вражеского корабля в Великую Отечественную! В городке батареи хозяйственники, жёны командиров и сверхсрочников и даже дети - тоже рады... Они наблюдали весь бой, взобравшись на небольшой бугор рядом с городком. Воздух был прозрачный, чистый, и результаты боя были хорошо видны простым глазом».

Окончание. Часть третья.