Противостояние национальных проектов на Украине в контексте современных событий

Противостояние национальных проектов на Украине в контексте современных событий 24.06.2015 15:43

Таков закон психологии: людям приятно слушать то, что они хотят слышать. А хотят они слышать вещи, которые бы не противоречили их видению событий и не вступали в диссонанс с их собственными желаниями. К сожалению, реальность зачастую оказывается далека от успокоительных заверений.

Если отвлечься от столь любимой рядом экспертов и политологов тенденции рассматривать происходящее на Украине в рамках глобального конфликта между США и Россией как всего лишь один из (пусть и очень важный) участок «фронта Третьей Мировой войны» и спуститься с геополитических небес на российско-украинскую землю, то придётся отметить, что события развиваются не столь победно, как это представляют официальные СМИ. И напрочь отбрасывать оценку происходящего, как тяжёлую для России ситуацию, а то и поражение, последствия которого будут сказываться ещё многие годы, не стоит.

К такому заключению можно прийти, если взглянуть на современное состояние действующих на Украине национальных проектов и несомых ими идентичностей. А ведь именно их противостояние и стало одной из главных внутренних причин «украинского кризиса».
Нередко приходится слышать, что украинский проект практически «приказал долго жить», а сама Украина почти что развалилась. На самом деле причин для столь оптимистической оценки недостаточно. Оснований ожидать скорого крушения украинского национального проекта (да и его крушения вообще), а с ним и всего того, что он несёт, и прежде всего украинской государственности и украинской идеи, сейчас нет. Почему?

Действительно, в феврале—марте, и даже до мая 2014 года, он находился на грани исчезновения, поскольку исчерпал заданный в 1991 году внутренний импульс развития (в мирных условиях), вызвал у людей резкое разочарование и поставил вопрос о способности и даже необходимости существования Украины. А вместе с этим на грани развала оказалось и украинская государственность. Кровавый переворот и развязанный киевской хунтой террор положили конец легитимности и государства, и «майданной» власти.

Однако лежащий на земле проект был заботливо подобран, и в него была вдута новая жизнь и новая легитимность. Причём не только формальная, в виде признания новых властей (президента Порошенко и Верховной Рады), но и лежащая в области нематериального.
Украинский проект не просто уцелел, но и окреп. И во внешнеполитической сфере — тут и признание хунты мировым сообществом, и решительная поддержка принципа территориальной целостности Украины, и «понимание» её «борьбы против угрозы с Востока». И в сфере внутриполитической. Украинскими властями и украинствующей общественностью были мобилизованы и максимально задействованы все внутренние ресурсы, которыми в потенциале обладает украинский проект. К их радости, «сбылось» всё то, о чём они вещали полтора века и особенно в годы самостийности. Независимость Украины и сама её идея в опасности. От России исходит агрессия. В стране действует «пятая колонна» в лице донбасских сепаратистов и сторонников Русского мира. Они являются угрозой не только для Украины, но и для всего прогрессивного человечества, а потому Украина — последний оплот на пути российской экспансии. Возникла же эта угроза из-за мешающих нормальному европейскому развитию «православно-византийских традиций», векового «обрусения» и «денационализации» народа и его недостаточной украинской сознательности. А чтобы всё это преодолеть и быть Украиной, требуется широкомасштабная идейная и национальная украинизация, деруссификация и нагнетание антироссийской истерии. А новые условия («аннексия» Крыма и война на Донбассе) позволили украинству получить гораздо более универсальные средства, чем те, которыми оно обладало в мирное время.

Под идеологию украинского проекта были подведены сильные скрепы в виде коллективной памяти, основанной на войне, чувстве «защиты родины» и пролитой во имя неё крови. Тем самым, оказались задействованы мощные символические ценности, причём относящиеся уже не к далёкому мифологизированному прошлому (вспомним, что в украинский пантеон героев входят лишь те личности, которые боролись против Москвы), а к современности. Был актуализирован и «внешний враг» — Россия, русские, Русский мир, который, опять же, из области абстрактной мифологии переместился в современность.

С таким инструментарием социальной инженерии и в таких условиях (тотальной пропаганды и милитаристского психоза) насаждать украинскую идентичность становится гораздо проще, чем раньше. При этом меняется и характер создаваемой нации — в качестве её фундамента всё больше начинает выступать политико-мировоззренческий, а не этно-языковой фундамент, как это было прежде.
Таким образом, в пользу украинского проекта сыграли три обстоятельства. Во-первых, он — силами государства, построенного на его идеологии, и украинствующих — мобилизовал все свои внутренние ресурсы. Во-вторых, Украина была всецело поддержана Западом (и США, и Европой, причём как на уровне евроструктур, так и отдельных стран). А в-третьих, что самое важное (и роковое для стратегических интересов России), украинский проект был спасён одновременно и Западом и… российским руководством.

РОССИЙСКИЙ «ВКЛАД»

Российская политика, которая проводилась с начала весны 2014 года, была нацелена на сохранение «партнёрских отношений» с Европой (да и с США). А посему Русская весна, поднявшаяся на «крымской волне», поддержки и распространения не получила: курс был направлен на сохранение государства Украина и его территориальной целостности (но без Крыма). А раз так, то и на сохранение украинского проекта.
Очень скоро упор в российском освещении происходящего был смещён с украинского национализма (основы украинской государственности и причины внутренних конфликтов) на факты проявления на Украине «нацизма», который и подаётся как главная беда Украины, спровоцировавшая ответные действия народа Донбасса. Да, неонацизм на Украине есть, но это не более чем закономерное и последовательное развитие украинского национализма — иными словами, свойство украинского проекта.

Признание Кремлём новых киевских властей и непризнание волеизъявления жителей ДНР и ЛНР (которые тоже формально не признаны); колебания между поддержкой проекта «Новороссия» и отказом от него; минские соглашения и «спасение» Украины от военного поражения и неминуемой в этих условиях смены власти внутри неё; экономическая поддержка, позволившая киевскому режиму пережить зиму, — всё это черты российской политики.
Сюда же следует добавить такой важный, но редко обсуждаемый момент, как не денонсирование Россией «Договора о сотрудничестве, партнёрстве и дружбе» с Украиной 1997 года — и это на фоне заявлений о разгуле нацизма и антироссийской и террористической политике киевских властей. На словах Киев справедливо обвиняется во всех его прегрешениях, а на деле российское руководство сохраняет с ним партнёрские и даже «дружественные» (как следует из названия договора) отношения. То, что этот договор не был денонсирован украинской стороной, совершенно понятно, ведь он гарантирует признание Россией сухопутных границ Украины (а значит, и пребывания Донбасса, Харькова, Новороссии в её составе). Так что заявления украинских депутатов и высокопоставленных чиновников о том, что Украина пребывает «в состоянии войны с ядерной державой» и прочие их публичные демарши — это внешнее, а истинные интересы никто в Киеве ставить под угрозу не собирается.

Но это Украина. А как соотносятся сохранение этого крайне одиозного и чуть ли не силой продавленного ельцинской командой договора с интересами России? Значит, соотносится. Предполагается и «дружба» — хоть, наверное, и не с самим нынешним режимом, но вот с «Украиной» — точно.
Не настанет на Украине и экономического коллапса и социальных бунтов, начало которых некоторые предрекали ещё на осень 2014 года. Как показали события, Украина (а значит, и киевский режим) будут поддерживаться и Западом, и Россией, пусть даже на минимальном уровне, обеспечивающем сохранение социального мира и существование её государственности.

ПОЛИТИКА ПОЛУМЕР И УКРАИНСТВО

Это тот контекст, который воспрепятствовал распаду Украины и крушению украинского проекта (по крайней мере, на значительных её территориях). В результате был реализован самый выгодный (в тех условиях) для Украины сценарий. Под разговоры о недопустимости втягивания России в войну ситуация как раз и стала развиваться по военному пути. И неважно, что Россия формально в войне на Донбассе не участвует. Это не стало препятствием для того, чтобы на Украине не был запущен маховик тотальной психологической обработки населения в национально-украинском духе и не были предприняты меры по сплочению общества вокруг идеи защиты Украины от внешнего и внутреннего врага.

А в условиях, когда войне был придан затяжной характер, исключающий быстрое, (да и вообще военное) поражение украинской хунты, Киев обрёл шанс превратить свои вооружённые силы в полноценную армию, обладающей боевым (и антироссийским по направленности) опытом. Украина получила возможность создать такой важнейший атрибут государственности и социальный конструкт нации, каким является армия.

Россия встала в позицию «ни войны, ни мира», позволив Крыму стать частью России, а Донбассу — нет, и попыталась договориться с Западом (что невозможно в принципе, если Россия хочет отстоять свои национальные интересы), продолжая это делать и сейчас. И тем самым, потеряла время и инициативу. А отказавшись от трактовки событий как войны за и против Русского мира и сведя всё к утверждению о ней как о «гражданской войне на Украине», лишила себя идейного оружия и возможности выстраивать иное отношение к народу Украины и Новороссии, чем то, которое свойственно украинскому проекту. Нельзя забывать, что любые попытки играть на чужом идейно-смысловом поле, действовать в системе понятий, которые предлагает украинский проект, в стратегическом плане всегда обречены на поражение, даже если в тактическом и могут принести временный успех. Примером тому — судьба УССР и советско-украинской идентичности. Подобная же судьба с вероятностью постигнет и «постминскую» «децентрализованную Украину». Дело не просто в непротивлении нынешнему киевскому режиму и стремлении использовать его как партнёра, через которого можно попытаться продавить нужную политику (например, планы по федерализации). Дело вообще не в том, какие власти сейчас сидят в Киеве, и не в том, что на Украине себя вольготно чувствуют ультра-националисты и неонацисты. Дело в самом способе мышления — в «украинской системе координат»,- которым российский правящий класс и российские власти оценивают происходящее, и на основе которого строят свои стратегии.

В настоящее время всё чаще звучат заявления представителей ДНР, ЛНР и ряда российских общественных деятелей о том, что они не против возвращения Донбасса в состав Украины. Но только, добавляют они, Украины другой, не той, что имеется сейчас. И что против Украины как таковой они ничего не имеют. Причины таких заявлений понятны: это и есть суть «минской стратегии», которой по рукам связаны говорящие. Но Украина останется антироссийским и антирусским проектом даже если власть в Киеве окажется менее (или даже почти не) антироссийской и начнёт делать шаги, направленные на экономическую интеграцию в рамках тех или иных евразийских коопераций. Потому что у каждого национально-государственного проекта есть свои внутриполитические, геополитические, мировоззренческие, идеологические принципы, которые остаются неизменными. Иначе не станет самого этого проекта. И потому что никакая экономическая интеграция не отменит конфликта мировоззрений и идентичностей.

Предположим, что план сработает, и ДНР и ЛНР опять окажутся в составе Украины — пускай даже обладая частью из тех полномочий, на предоставлении которых (через представителей Донбасса) настаивает российское руководство. Фактически они какое-то время будут оставаться полунезависимыми (в какой степени — вопрос), гарантии чему даст Москва и Запад. Но доверять гарантиям Запада нельзя, а верить в то, что позиции Москвы будут всегда неизменны, тоже вряд ли стоит.

Во-первых, возможны изменения внутри самой России, и позиция тех, кто сейчас выступает защитником полунезависимости Донбасса, завтра по тем или иным причинам окажется не востребована, а то и просто неприемлема.

Во-вторых, возможны изменения приоритетов российской политики. А уже 2014–2015 годы наглядно продемонстрировали, что первоочередным для российских властей являются «мировой фронт», межгосударственные интеграционные связи и партнёрство с Западом (прежде всего с Европой).

А интересы и желания народа (той же Новороссии), равно как и состояние конфликта идентичностей на Украине, для них вторичны, если не более. Ничто не должно становиться препятствием на пути глобальных планов сотрудничества «ведущих экономик».
В-третьих, могут измениться сами глобальные планы мировых игроков и международная расстановка сил. Планы-то изменятся, а вот Украина и то, что происходит с её населением, останется.

Таким образом, рассчитывать на неизменность курса России не стоит. А вот Украина (в лице любых киевских властей и адептов украинства) с таким положением дел не смирится никогда. И если всерьёз претендовать на Крым они никогда не посмеют, потому что он стал частью России, то отменить полунезависимость ДНР и ЛНР (а может, и каких-то «отдельных территорий» ещё) они, безусловно, постараются. Либо силой и быстро, либо медленно и незаметно, используя международную конъюнктуру, втягивая и переваривая «элиту» этих «полунезависимых» территорий, воздействуя через гуманитарную составляющую и т. д. И Украина вновь вернётся к тем формам и содержанию, которые ей определены украинским проектом. А сделать это будет тем проще, что формально эти «отдельные территории» будут являться частью Украины.
Таковы последствия сохранения Украины и украинского проекта в качестве геополитической и нравственной точки отсчёта. Таковы весьма вероятные последствия игнорирования сути нынешних событий на Донбассе, в Новороссии и на Украине. Игнорирования российской властью важности борьбы за идентичность и мировоззрение народа, населяющего эти земли. Игнорирования того, что все глобальные планы и международные расклады сил преходящи, а «украинский вопрос» — величина постоянная. Того, что именно результаты борьбы за умы и души народа, и за политические границы, и определят положение России — в данном регионе и на более широком геополитическом пространстве.

ОБЩЕРУССКАЯ ИДЕНТИЧНОСТЬ И НОВОРОССИЯ

А вот по любым альтернативам украинского проекта был нанесён тяжёлый удар.
Общерусская идея, которая с начала 2000-х стала набирать популярность на Украине (как прямое следствие разочарования в украинстве) и даже озвучивалась на высшем российском уровне, оказалась отброшена далеко назад, и во многом утратила политическую актуальность. Причём как на Украине (причиной чему — массированная пропаганда и включение социо-психологических установок, о которых говорилось выше), так и в России, примером чему — официальная трактовка происходящего как внутреннего дела Украины и «украинцев» и затушёвывание его национально-мировоззренческой сути. По носителям общерусской идентичности был нанесён удар, отчасти сравнимый с тем, который понесли галицкие русофилы в годы Первой Мировой войны и сторонники общерусского единства в самой России — после революции 1917 года. Многие были либо уничтожены, либо арестованы и запуганы, либо были вынуждены уехать в Россию — без особых перспектив (на данный момент) вернуться домой.

Для многих граждан Украины теперь, в условиях пропаганды и показательно организованной войны — то есть, меняющегося коллективного сознания — эта идея стала в лучшем случае неактуальной, а в худшем — воспринимается враждебно. Конечно, социальные настроения переменчивы, но для этого должны кардинально измениться условия. В конкретном случае, должен прекратить существование украинский проект. Но этого как раз и не предвидится — в том числе из-за специфической российской политики.

Да, в ДНР и ЛНР эти люди отстояли своё право на общерусскую идентичность, на собственное мировоззрение. Но что будет, когда республики войдут в Украину? Да и их нарочитое подталкивание (ясно, откуда осуществляемое) к общеукраинскому национально-культурному пространству, что выражается, скажем, в публичной актуализации культа Тараса Шевченко (возложение венков и т. д.), наносят общерусской системе ценностей вред. В России же общерусская идея (как и идеология русскости вообще) изначально поставлена в маргинальные условия.
Проект «Новороссия», одно время вроде бы озвучиваемый полуофициально, в настоящее время остаётся прерогативой общественных патриотических движений, а из официального дискурса (вероятно, под внешним и внутренним нажимом) был изъят, что получило воплощение в «минской стратегии». Если, конечно, не считать, что эта «стратегия» и есть суть проекта «Новороссия» (каким его, возможно, понимают «наверху»).

ЦЕЛОСТНОСТЬ УКРАИНЫ: ИНТЕРЕСЫ СТОРОН

Зачем Украина нужна Западу, говорилось уже не раз: это и создание барьера против России; и зоны нестабильности на её границах (а заодно и на границах ЕС); и овладение её экономическими ресурсами — сельскохозяйственными угодьями, месторождениями полезных ископаемых, рядом промышленных предприятий и инфраструктурой. Для чего Украина нужна России? На этот вопрос ответ звучит менее вразумительный.
Чаще всего утверждается, что единая Украина нужна как зона стабильности и как надёжный (и единственный) транзитёр российского газа в Европу. Есть объяснение «патриотическое». Оно заключается в том, что сохранение целостности Украины и возврат в неё ДНР и ЛНР нужны для того, чтобы побороться за всю Украину, не допустив туда западных «партнёров». Или, по крайней мере, превратив её в «проблемное пространство», раздираемое внутренними противоречиями (но при сохранении минимального уровня политической и социальной стабильности), которые не позволят Киеву занять однозначно антироссийскую позицию. Есть «ситуативное» объяснение, согласно которому раздел Украины или переформатирование её в ряд государств были невозможны в принципе и чреваты ухудшением отношений с зарубежными странами (прежде всего с Европой), нарушением поставок газа, войной и т. п.
Но чаще никаких объяснений не даётся вообще, а необходимость целостности Украины преподносится как что-то нужное априори и неизменное по умолчанию.

Что касается стабильности украинского государства как транзитного пространства и контролёра над опасными производствами, то преимущество единой Украины перед несколькими государствами неочевидно. К тому же, наличие нескольких политических образований открывает более широкие возможности для выбора, чем одно (к тому же, недружественное). Что касается невозможности, то весной 2014-го было возможно многое. Что же касается планов «побороться за всю Украину», то они несбыточны в принципе, и это показал как опыт УССР и судьба Донецко-Криворожской республики, так и ход нынешнего конфликта. Несбыточны, пока существует украинский проект. А он будет существовать до тех пор, пока данное пространство будет пребывать в этих границах и пониматься как «Украина».

Но есть и другие объяснения того, почему российские власти ставят на украинский проект.
При рассмотрении современности (в том числе на примере Украины) может возникать подмена понятий: интересы России, Русского мира, русского народа проецируются на политику Российской Федерации и политические и экономические интересы российского правящего класса. Отсюда и отношение к современной ситуации как к поражению (хочется верить, временному). Однако эти интересы не всегда совпадают. Интересы первых таковы: воссоединение русских земель, потерянных в 1991 году, прежде всего Донбасса, Харькова, Новороссии; ликвидация проекта «Украина»; возвращение в политическую действительность проекта «Малороссия» применительно к малороссийским этническим землям. На крайний случай — создание некой «иной Украины», в которой находился бы такой субъект как Новороссия (однако такой путь, как уже говорилось, чреват перерождением). Интересы же российского правящего класса и политического руководства страны состоят в другом. Идеалы собирания русской земли и народа для них не приоритетны. Они могут быть задействованы, но ограниченно и ситуативно (как в случае с Крымом).

«Россию» нынешняя «элита» понимает (в тех случаях, когда руководствуется государственными интересами) как «Российскую Федерацию» — в её границах и как государство, не национальное, а как некий конгломерат космополитического или квазиимперского свойства, и как звено в международной системе экономических и политических интеграционных связей (прежде всего в рамках постсоветского пространства, но не только). Отсюда — и отношение к «украинскому участку фронта» лишь как к одному из многих.

Но есть и другие — сугубо внутренние причины. Первая — это стремление сохранить свои позиции как «элиты». А для этого необходимо сохранять незыблемость статуса 1991 года как стартовой позиции, с которой и началось её существование как «элиты», получившей политическую власть и право владеть собственностью. По этому пункту между российской и украинской «элитами» существует полный консенсус. Отсюда их совместная, хоть и не декларируемая, заинтересованность в сохранении украинского проекта как лучшего способа недопущения возрождения единого государства и пересмотра собственного статуса.

Вторая — это стремление не допустить «русификации» Российской Федерации. То есть, признания русского народа народом разделённым, получения им юридического статуса как субъекта политики в самой РФ и проникновения русской идеи во внутриполитический дискурс «больше дозволенного» и, тем самым, превращения её в политическую реальность. А вместе с этим, и недопущения в политику и свою корпорацию новых людей, выступающих носителями и выразителями этой идеи.

Кроме того, (обще)русская идея, как показал опыт Новороссии, оказалась тесно связана и с вопросом о социальной справедливости и социальных переменах. А этих перемен постарались не допустить и киевские власти — на Украине, и российские (донецкие) власти — на территориях, от неё освобождённых.

Третья причина — это историческая (советская) традиция воспринимать этот регион именно как «Украину» и как данность, которую менять нельзя. С этим стереотипом тесно связана и его идеологическая разновидность, свойственная представителям либерального лагеря. Согласно ей, Украину и украинство следует рассматривать как угнетаемых и всегда правых, а все прочие подходы (русскость) и Россию — как недемократичных, великодержавных и агрессивных.

Ну и, наконец, идти на сохранение украинского проекта побуждают тесные связи российской «элиты» с Западом, её вовлечённость (на личном, корпоративном и идейном уровнях) в западный мир. И ссориться с ним ради народа Донбасса, Новороссии и Украины она не хочет.
А посему её идеал — это единая, хоть децентрализовано-федерализированная, Украина, вовлечённая в «евразийскую экономическую интеграцию» при сохранении политической и экономической самостоятельности её «элиты». По примеру «лучших времён» режимов Кучмы и Януковича. Отсюда и поиски союзников не в народе и среди общерусских активистов, а среди «братьев по классу» — в буржуазно-чиновных кругах Украины.

Но рано или поздно «позолота» глобальных противоречий сотрётся, конфликт с Западом уляжется и разменная карта в виде «проекта Новороссии» потеряет актуальность. А вот «свиная кожа» украинского проекта — останется. И процессы нациостроительства, формирования идентичностей за это время сильно изменятся — и не в общерусскую/российскую пользу.

А опыт Новороссии, помимо прочего, показал следующее. Отношение к русскому вопросу со стороны российского правящего класса не изменилось, и проблемы существования и воспроизводства русской идентичности (внутри России и за её пределами) для него так же не актуальны, как и раньше. Решение всех проблем лежит внутри России, в сути проводящегося внутриполитического и экономического курса, и внешнеполитической стратегии. Пока основы социально-экономического строя будут буржуазно-олигархическими, идеология государственного строительства — либеральной, а отношение к народу и национальному вопросу — базироваться на принципах космополитизм и квазиимперскости (в виде ли антирусскости или глобалистских интеграционных инициатив), интересы народа России, Новороссии, да и Украины будут оставаться вторичными.

Источник