Иван Мартынов: Неусвоенные трагические уроки Второй мировой войны

Иван Мартынов: Неусвоенные трагические уроки Второй мировой войны 24.03.2016 20:28

Права на Победу сразу после войны «приватизировали»  военные мужчины-защитники, оставив в тени остальные категории участников войны, или зачислив в ряды предателей военнопленных и узников концлагерей. В настоящее время право на память о Победе в Белоруссии «приватизировали» руководители ветеранских организаций всех уровней, которые о войне знают понаслышке и в своей деятельности они руководствуются принципом «Победа всё спишет». По этой причине блокируются любые предложения малолетних узников по углублению и расширению знаний о войне. В общей атмосфере подготовки к празднованию 70-летия освобождения Беларуси трагедия белорусского народа, судьба малолетних узников едва слышна на фоне победных фанфар, в лучшем случае, мы, как жертвы войны, категория второстепенная, менее пострадавшая.

Трагические события в Украине, рост популярности правых сил в молодёжной среде Западной Европы поставил на повестку дня вопрос – как могло случиться, что мутированные бациллы коричневой чумы вновь угрожают человечеству? В СМИ, в официальных речах вновь зазвучали слова «фашизм», «война». Но какой отклик они находят в сердцах молодёжи, которая долго их не слышала, когда употребление слова «фашизм» в литературе о войне, особенно научной, признавалась недостатком, признаком недостаточной компетенции автора. Такую же тональность приобрело и слово «война». Правда о войне одна, а точек зрения множество не только у разных государств, но  и групп населения одного государства. Для Советского Союза Великая Отечественная война – Победа, а для немцев – поражение. Но даже в России и Беларуси в понятие «Победа» вкладывается разный смысл, о чём свидетельствует появление в России городов «Воинского мужества», а в Беларуси – «Воинской Славы». 

Делят уже и мёртвых. Каждая пострадавшая область России отыскивает свою «Хатынь», на фоне которой, по их мнению,   белорусская Хатынь блекнет. Их не смущает, что настоящая Хатынь являлась символом сожженных вместе с жителями всех деревень Советского Союза. И этот символ так воплотился в жизнь, что создать более выразительный мемориал обвинения в преступлениях фашистской Германии невозможно.  Закалённый в боях и лишениях Фидель Кастро, осматривая Хатынь, плакал. Ричард Никсон после посещения Советского Союза говорил, что его поразили две вещи – Большой театр и Хатынь. Но Большой театр уже давно не является символом России, «сатана там правит бал, там люди гибнут за металл», а в Беларуси официальные лица позабыли дорогу в Хатынь, и не только в Хатынь.

А как разделить, например, Донукало Алексея Федоровича? Родился он в Украине, юность провёл в России, в войну создал партизанский отряд на Смоленщине, затем перебрался в Белоруссию, да так сражался с врагом, что мог бы стать дважды Героем, но это уже тема  отдельного разговора. Чей он герой – России, Беларуси, или Украины? Да ничей. Для Украины он москаль, в России о его подвигах мало что знают, а в Белоруссии так исказили фамилию, что и «мать родная не узнает». Он уже не Донукало, а Данукалов.

В расправе с мирными жителями самую грязную работу выполняли полицаи. Какие цели преследовали в России, облачая милицию в личину полицаев? Как объяснять учителю ученикам разницу между полицаем нынешним и военного времени. Как быть с художественными произведениями, кинофильмами в которых запечатлён славный подвиг борьбы милиции с полицаями? Ответ лежит на поверхности. Как объяснить детям кощунственное судилище над Василием Кононовым, который боролся с прибалтийскими полицаями, которые оставили свои кровавые следы и в Освейской трагедии, и в Хатыни.

Пока в оценке событий Второй мировой войны будет господствовать военно-государственная точка зрения, кровоточащая рана жертв войны будет передаваться по наследству, и не будет способствовать  установлению подлинного взаимопонимания между народами? Как же поступать?  Выход один – рассматривать любые события через призму судьбы народа, который не изменяется за 24 часа. Правительства приходят и уходят, меняются режимы, а народ остаётся. Такая позиция созвучна и христианскому учению. Патриарх Московский и всея Руси Алексий II в беседе с журналистами говорил: «Война для страны и народа – это трагедия и в то же самое время это испытание патриотизма, любви к Отечеству и к своему народу.»  Обратим внимание, что на первое место поставлена трагедия. Вторая мировая война и для народов бывшего Советского Союза, и немецкого народа – трагедия, пусть и разного уровня и масштабов, но трагедия. В свете вышесказанного Германия не должна  тратить силы на выяснения причин своего поражения, а дать ответ  на вопрос – как немецкий народ высокой культуры, ярчайшей научной мысли в технических и гуманитарных областях допустил до власти Гитлера. Тогда станут более зримы существующие обстоятельства появлению новых Гитлеров. Российским и белорусским исследователям следует честно признать – почему война не закончилось в начале 1942 года, а продолжалась ещё более двух годов. Ведь основное количество жертв войны приходится на вторую половину войны. Для этого силовым структурам следует открыть свои архивы на людей с туманной репутацией, которые, сумев занять высокие государственные посты, фальсифицировали документы, оклеветали защитников Отечества, а также архивы высших органов власти.

Как сообщалось в печати, немецкая полиция арестовала троих предполагаемых бывших охранников нацистского концлагеря Освенцим. Пожилых людей в возрасте 88, 92 и 94 года обвиняют в причастности к убийству пленников в концлагере Освенцим [АиФ в Белоруссии, № 9, 2014, с.5]. В Беларуси после смерти Машерова фактически отменено решение  Международного трибунала о бессрочности военных преступлений. В белорусской печати с сожалением сообщалось, что немецкая сторона оказалась предоставить материалы на одного из полицаев, сославшись на засекреченность дела до 2025 года. А как дела обстоять в Беларуси? Не лучшим образом. Например, мне лично отказали в Могилёвском областном управлении милиции, сославшись на засекреченность,  ознакомиться    с личным делом  бывшего начальника областного управления милиции, который назначил себя комиссаром партизанского отряда, хотя таковым не являлся, и с личным делом моего дяди,   который прошел войну от первого до последнего дня, награждён многими орденами и медалями, в после военное время служил в милиции, неоднократно с риском для жизни выезжал на ликвидацию банд, длительное время возглавлял райотделы милиции, но его и ещё других руководителей райотделов милиции, участников Великой Отечественной войны, вычеркнули из истории милиции Могилёвской области. Но в  тоже время в анналы истории областной милиции внесены руководители дезертиры, лжеорганизаторы партизанского движения, как,  например, бывший начальник областного управления милиции Сыромолотов В.И.   И это не самые громкие дела, сокрытие которых является прямым нарушением резолюции Генеральной Ассамблеи ООН от 26 ноября 2012 года против героизации нацизма.

Высокую цену положил советский народ на алтарь Победы. Трагедия для страны, когда женщины вынуждены были стать в ряды защитников и сражаться с врагом. Женщина-мать и женщина-воин в одном лице вещи несовместимые. Природой женщина предназначена, и только она это может сделать – давать новую жизнь. Лишать человека жизни, пусть и врага, психологический груз трудный для мужчин, а для женщин сказывается на их психическом здоровье. Женщина на войне - эта тема не исследована  медициной, не разработана литературой. Многообразный образ женщины не запечатлен и монументальным искусством. 

Еще большая трагедия для страны, когда война втягивает в свою орбиту детей, а общество затем оставляет их справляться со своими трудностями, проблемами самостоятельно, да ещё    непонятно за что их обвинять. Права на Победу сразу после войны «приватизировали»  военные мужчины-защитники, оставив в тени остальные категории участников войны, или зачислив в ряды предателей военнопленных и узников концлагерей. В настоящее время право на память о Победе в Белоруссии «приватизировали» руководители ветеранских организаций всех уровней, которые о войне знают понаслышке и в своей деятельности они руководствуются принципом «Победа всё спишет». По этой причине блокируются любые предложения малолетних узников по углублению и расширению знаний о войне. В общей атмосфере подготовки к празднованию 70-летия освобождения Беларуси трагедия белорусского народа, судьба малолетних узников едва слышна на фоне победных фанфар, в лучшем случае, мы, как жертвы войны, категория второстепенная, менее пострадавшая. По этой причине в организационных комитетах празднования представители малолетних узников отсутствуют.
 
Отношение к детям  является индикатором зрелости общества, а отношение к жертвам войны – является индикатором духовно-нравственного здоровья. Только в больном обществе недавнее заявление депутата Смоленской городской думы А.Ершова: «Чем мы обязаны узникам фашизма?.. Только тем, что их не добили?»  так и не получило принципиальной оценки ни со стороны политического руководства России, ни со стороны общественных организаций. Аналогичное положение и в Беларуси (см. «Судьба», № 6, 2012). Да, нас не добили фашисты, но нас продолжают добивать.

Какой государственной необходимостью можно оправдать, что малолетние узники оказались вне правового поля в России, а особенно в Беларуси, где нарушаются Международные договорённости, Конституция, законодательство. Они лишены фактически всяких льгот (работает только одна льгота, небольшая доплата к пенсии – не более 25 долларов).

За общими цифрами потерь Советского Союза затерялась величайшая трагедия белорусского народа,  погиб каждый третий житель Беларуси.

В Беларуси количество сожженных вместе с жителями деревень больше, чем в остальных странах вместе взятых.

Единственный народ, против которого немцы применили бактериологическое оружие в концлагере Озаричи Гомельской области, белорусы. Этот концлагерь ни разу не посетили чиновники высокого ранга, он не включен в экскурсионный маршрут, приходит в запустение. Немцы не признали его концлагерем. На 70-летие освобождения концлагеря приехал посол Германии в Беларуси Вольфрам Маас, который выступил с проникновенным чувством к оставшимся в живых узников концлагеря, прибыли делегации Москвы и Минска, но не было должностных лиц выше районного масштаба.

Такое забвение трагедии белорусского народа непростительно.

И не экономический фактор положен в основу отмены льгот малолетним узникам, как пытаются показать. 

Общество в России и Беларуси уважительно относится к ветеранам, отношение к афганцам неоднозначное. Старшее поколение относится уважительно, младшее – отрицательно.  Прискорбно об этом говорить, но  к малолетним узникам отношение всех слоёв общества – отрицательное. В чём наша вина?

В контексте данной статьи будем говорить об узниках до 12-летнего возраста - канонического возраста детства.

Прежде всего, выясним – имеют ли отношение малолетние узники к войне и по какой причине они оказались в концлагерях?

Как работники, для Германии мы не были нужны. В концлагеря мы попадали за то, что были заложниками и живым щитом партизан и подпольщиков. Если один из родителей был подпольщиком или партизаном в своей местности, то и дети являлись активными участниками сопротивления.

За что детей бросали в концлагеря? Прежде всего, за то, что мы практически все арестовывались  семьями при проведении жесточайших карательных операций против партизан  и жителей деревень, поддерживающих партизан.
 
За то, что мы и наши родители, рискуя собой и детьми, добровольно кормили и одевали партизан, оберегали их от внезапных нападений, были их тылом, лазаретом и резервом, глазами и ушами.

За то, что во время блокад, длившихся порой месяцами, мы вместе с партизанами  в лесах и болотах делили тяжесть окружения: в нас стреляли,  нас бомбили, нас сжигали живьём, травили собаками, матери собственными руками душили детей, чтобы спасти остальных блокадников. Кто может измерить  страдания матери, и какому врагу пожелать их испытать?

За то, что из-за нашей активной позиции сопротивления Германия объявила нас военными преступниками. Нас, захваченных в лесах или сожженных деревнях, каратели уничтожали на месте или сажали в каторжные тюрьмы, как партизан и подпольщиков, или как заложников, членов семей партизан, где мучили голодом, холодом и болезнями, отправляли в лагеря уничтожения. Даже в лагерях Освенцима нам была выделена “супер зона”, обозначенная “Дети бандитов” (т.е. партизан). Такая же участь постигала арестованных детей комиссаров и красных командиров. В тюрьмах и лагерях        мы перенесли тяжелые болезни, во всех концлагерях у детей брали кровь, в том числе и у грудных младенцев, над нами проводились изуверские медицинские эксперименты. 

За то, что в безвыходных для взрослых положениях, когда требовалось восстановить связь с провалившейся подпольной группой, провести опасную разведку, передать важные сведения партизанам и от партизан,  эту работу выполняли дети.   

За то, что когда для фашистов раскрылись масштабы участие детей Беларуси в сопротивлении, был отдан приказ на их тотальное уничтожение.

Из концлагерей мы вышли все дистрофиками с поврежденной психикой. Когда нас, поголовно живых трупов, начали освобождать из концлагерей, то даже бывалые воины, адаптированные к смертям и страданиям, при виде нас теряли сознание.

Необезвреженная до конца перед войной пятая колонна сделала всё, чтобы унизить самых главных свидетелей обвинения фашистской Германии – малолетних узников.

Нас бросили на произвол судьбы, когда отказались облегчить наши страдания по линии Красного Креста.
 
Нас унизили, когда был дан неофициальный приказ о не внесении детей в списки партизан и не афишировать подвиги детей, чтобы не давать повод   геббелевской пропаганде. По этой причине даже фронтовые фотодокументы с участием детей большей частью безымянные, большинство высоких наград, которыми удостоены дети, произведены в послевоенное время, и то, если проявляли настойчивость взрослые фронтовики.

Нас унизили, когда при возвращении на Родину при пересечении границы детей в списки не вносили, а считали по количеству голов, как скот. По этой причине многие узники не могут получить подтверждающие документы. Местные чиновники при начислении мне пенсии засчитали в стаж только один день пребывания в концлагере лишь только потому, что при пересечении границы в 1945 году указана фамилия матери и приложенные на штуки дети, без  указания их года рождения. Проигнорирован главный постулат юриспруденции – всякое сомнение в пользу истца. С, мягко говоря, хамством чиновников по отношению к малолетним узникам мы встречаемся на каждом шагу.
 
Нас унизили, когда не подготовили ни врачей, ни учителей, ни окружающую среду к появлению особой категории детей – малолетних узников. Поэтому у узников низкий образовательный уровень, низкие пенсии, слабое здоровье. Показатели смертности среди малолетних узников в несколько раз выше, чем в аналогичных группах наших сверстников.

Нас унизили, когда перекрыли доступ к престижным специальностям, видя в каждом из нас предателей.

Такой скорбный перечень можно продолжать, но и приведённых достаточно, чтобы уяснить общественную атмосферу, в которой пришлось нам жить, а теперь и доживать последние дни.

Не обойти вниманием вопрос, который бросают  нам в лицо, как обвинение, даже чиновники высокого ранга: «Что вам ещё надо, вас Германия сделала миллионерами?»

Когда их спрашиваешь – «Что  говорится о компенсациях детям в германском Законе?- ничего не могут ответить.   А нём сказано, что «Дети, депортированные в Германскую империю или на оккупированную ею территорию  для принудительных работ на промышленных предприятиях или в государственном секторе, при условии представления доказательств привлечения к принудительному труду, тоже получают соответствующую выплату.»

Нам, малолетним узникам, уже ничего не надо, когда мы все «в дальнюю дорогу бренные пожитки собираем». Мы хотим, чтобы нас услышали, и человечество осознало и извлекло  трагические уроки из нашего детства, что способствовало бы спасению жизней людей, ставших невольниками трагических событий. А чтобы данная мысль была более понятной, отмечу, что «синдром малолетнего узника», который не изучен, включает в себе и синдром «ветерана Великой Отечественной войны», и «участника боевых действий», в том числе и «афганский», и синдром жертв техногенных катастроф, аварий, жертв террористических актов и даже синдром нынешнего детства. Об этом нет времени сказать подробнее. 

Вот мы недавно отметили очередную годовщину вывода советских войск из Афганистана. Как всегда оглашался  скорбный список числа погибших, раненых, как в разрезе страны, так и по регионам. А мне кажется, следует уже вести и другой скорбный список – количество афганцев ушедших из жизни добровольно, спившихся, трагически погибших. А ведь многих из них можно было спасти, если бы был изучен «синдром малолетнего узника», и был услышан наш голос. Мой локальный опыт тому свидетельство. Но для этого, работая проректором университета, мне приходилось «использовать партизанские методы».

Или более наглядный пример для тех, кто читает статью. Вы уверены, что в вашем доме не произойдёт взрыв бытового газа,  и вы не будете травмированы? А если такое случиться, то окажут ли вам соответствующую помощь? Сиюминутную помощь вам окажут: и медицинскую, и психологическую, и материальную. Но достаточно ли этого?

Как пример для размышления. В США, где от рук террориста погибли 20 школьников и 6 учителей, школу закрыли. А в Беслане, где погибли сотни школьников, и сама трагедия продолжалась несколько суток, школу отремонтировали, хотя занятия в ней и не проводятся. Где поступили более правильно и почему? 

В Беларуси  слушателям задаю задачу, которую они должны решить. В 2008 году в сельской школе в спортзале обвалился потолок, были жертвы. На каком этаже должны проживать оставшиеся после этого события в  живых дети, да и учителя? Правильного ответа я не слышал, а он таков – на последнем, а ещё лучше в отдельном доме. В противном случае, любой шум на этажах выше будет их организмом  восприниматься как начало новой техногенной катастрофы. 

Чтобы это воспринять, понять, я вынужден описать историю своей жизни. Во мне ярко проявился «синдром малолетнего узника» во всех его аспектах. Я живой свидетель обвинения в звериной сущности фашизма, фашистской Германии. Что может быть страшнее, чем поместить ребёнка за шесть месяцев до рождения в концлагерь? Что может быть страшнее, чем выводить ещё не родившегося ребёнка на расстрел, брать у грудного ребёнка кровь для немецких солдат. Моя вина лишь только в том, что я был сыном командира роты прикрытия границы.  
 
Все взрослые полагают, что грудной ребёнок менее взрослых пострадал в войну, он ничего не помнит (к величайшему  сожалению, такие же комментарии были врачей, воспитателей, вывезших детей и районов боевых действий в Восточной Украине). Я и сам так долго считал, хотя и окончил педагогический институт, изучал психологию. Но в то же время не мог понять некоторые свои странные поступки, ощущения, комплексовал, стыдил себя внутренне. Мне было не понятно: почему надрывный детский крик меня приводит в состояние близкое к обморочному, почему ко мне нельзя близко приближаться, особенно со спины, в этот момент я сжимаюсь в комок, почему приближение другого человека я затылком чувствую за 15-20 шагов, даже в темноте?

Ребёнок, пусть он даже грудной, если пережил психологическую травму, или видел её по телевидению, то в любом возрасте при малейшем появлении каких-то штрихов подобной картины, его состояние аналогичные как в детстве. 

Моя жена долго не могла понять, а я не мог ей объяснить, почему я категорически отказываюсь надевать пижаму, почему  на прогулках  прошу членов семьи идти рядом со мной, или впереди меня и т.д. Это продолжалось долго, пока один случай не шокировал её.

В моё отсутствие был куплен матрас серого цвета с тёмными полосами, напоминавший рисунок концлагерной пижамы. Придя с работы, этот матрас попал в поле моего зрения, меня начало колотить, как при лихорадке, горло пересохло, и я не мог сказать ни слова... В тот день матрас был выброшен на помойку, в доме ничего нет серого цвета с тёмными полосами.

Если над ребёнком, особенно девочкой,  в детстве совершил насилие взрослый человек, то эта душевная рана уже не зарубцуется. Любой взрослый человек для них до конца жизни будет представляться насильником, даже близкий человек. Они не смогут вести полноценный образ жизни. По этой причине у абсолютного большинства малолетних узников, особенно женщин, не сложилась личная жизнь, причём они не могут объяснить причину этого, винят себя, что не сумели сберечь семью.  Если бы нас, малолетних узников, понимали, прислушались к нам депутаты, они бы не были так снисходительны к педофилам.

Каждый человек после определенного возрастного рубежа начинает с высоты прожитых лет производить ревизию своей прошлой жизни, по-другому оценивать свои действия и поступки. Меня же лично окунуться в подобную работу побудили значительно раньше многие обстоятельства.

…Через тридцать с лишним лет после окончания института встретился с сокурсницей, к которой, мягко говоря, был не равнодушен. В разговорах о житье-бытье замечаю на лице собеседницы сложную гамму чувств и внимательное рассмотрение моей персоны. Поинтересовался – чем вызвано ее состояние и услышал в ответ: «А ты же, оказывается, нормальный человек». Обескураженный, интересуюсь дальше -  в чем проявлялась моя «ненормальность»? «Ты был слишком взрослым и правильным в студенческие годы, это настораживало» (на курсе  был самым младшим студентом – пошел в школу на год раньше). Наверное,  не моя вина, что я и мои собратья по несчастью, едва родившись, сразу стали взрослыми и по уровню  мышления, и  по поступкам, а окружающие люди по этой причине считали нас «ненормальными». Виною всему проклятый фашизм, из-за которого приходилось и приходится страдать и носить незаслуженные характеристики.

Да мы ненормальные люди, так дайте нам хоть нормально умереть, не унижайте нас.

Сейчас я многое могу объяснить. Нас били и  расстреливали сзади, в затылок, поэтому каждого приближающегося ко мне человека организм расценивает как посягающего на мою жизнь. Когда  слышу детский крик, мой организм полагает, что следующая очередь за мной. У меня прекрасная память,  могу быстро запомнить 30 цифр, могу одновременно читать стихи и производить арифметические действия. Но если кто-то приближается ко мне, то у меня отшибает память, и я совершаю элементарные ошибки на компьютере.  Я не могу стоять в очереди, мне трудно пользоваться банкоматом и т.п.

Легко ли мне жить в этом мире? И этот крест мне нести до последних дней. Через двадцать-тридцать лет в подобной ситуации – не понимания и враждебности окружающей среды -  могут оказаться десятки тысяч нынешних детей Восточной Украины. Кто помнит детей, переживших землетрясение в Спитаке?

Свою историю жизни я рассказал не для того, чтобы поразить вас. Цель иная. Обратить на примере моей жизни на положение нынешних детей, для которых мы создали, большей частью добровольно, своеобразный концлагерь, взрослые оказались оккупантами на территории детства. И не бросайте в меня камни, а лучше сравните качество смеха малолетних узников и нынешних детей, не отдельной страны, а мира.

Дети родителей не предают, любят их таковыми, какие они себя представляют,  страдают, когда те  совершают некрасивые поступки, готовы всеми средствами защищать честь семьи и родителей. Эти истины общеизвестны. Но почему общество спокойно позволяет лоббировать внедрение ювенальной юстиции в России, такая же кампания разворачивается и в Беларуси. Русский размах и беспредел  чиновников приведёт к тому, что поведение нынешнего поколения молодёжи покажется цветочками. Рвение чиновников ведомства Астахова тому наглядное подтверждение, Отрывать детей от родителей лишь за то, что в квартире насчитали на две пылинки больше нормы, что фрукты не того калибра и т.п., могут только бессердечные люди или враги страны.

Потеря контакта ребёнком первого полгода жизни с матерью на 20 минут расценивается его организмом как расставание с матерью навсегда. Каково самочувствие суррогатного ребёнка, который уже в утробе «матери?»  чувствует, что он для неё чужой?

Да семья больна, но ей надо помогать, а не разрушать, как это навязывают и пытаются культивировать в молодёжной среде феминистские движения. Их обычно возглавляют дамы, которые не сумели реализовать себя как матери, как жёны, как бабушки. Договорились до того (неоднократно звучало по телевидению даже в течение непродолжительного времени написания статьи), что мужчина в семье уже  лишний. Этому не приходится удивляться, феминистские движения США ещё в 1973 году прямо записали: «Брак был придуман мужчинами и на благо мужчин; он представляет собой … метод управления женщинами. Мы должны уничтожить  его. Гибель института брака есть необходимое условие освобождения женщины. Поэтому мы должны побуждать женщин расставаться с мужьями и не завязывать с мужчинами персональных отношений».

Когда я вижу наяву или по телевизору страдания детей любой страны, раненых детей  Ирака, Ливии, Сирии, а теперь и Украины, у меня холодеет левый бок, и я физически ощущаю, что меня вновь втаптывает фашистский сапог в грязь, в которой я умирал весной 1945 года. От бессилия кричу душой» «Люди, остановитесь!». Но вокруг тишина, слишком много глухих и слепых душой и сердцем, которые позабыли горькое повествование немецкого пастора Мартина Нимёллера, узника Заксенхаузена: «Сначала они пришли за коммунистами. Но поскольку я не был коммунистом, то ничего не сказал. Потом они пришли за социал-демократами. Но поскольку я не был социал-демократом, то ничего не сказал. Потом они пришли за профсоюзными деятелями. Но поскольку я не был членом профсоюза, то ничего не сказал. Потом они пришли за евреями. Но поскольку я не был евреем, то ничего не сказал. Наконец, они пришли за мной. Но поскольку никого вокруг уже не было, никто не встал на мою защиту.»

Мне страшно, страшно за детей мира…