Исламский радикализм и «русский ислам»: российские уроки для Белоруссии 03.03.2016 19:26Непрекращающиеся конфликты на исламском Востоке и появление в Русском мире феномена «русского ислама», образование «исламских гетто» в странах Европы, причем даже в далекой от массового присутствия мигрантов из мусульманских стран Прибалтике, заставляют политиков пристальнее всматриваться в феномен радикального ислама, обращаясь к помощи экспертов. Отсутствие своевременного экспертного сопровождения принятия политических решений или игнорирование мнений экспертов чревато социальными конфликтами. О процессах в российской мусульманской общине и проблемах, которые могут появиться в Белоруссии, в эксклюзивном интервью порталу «Вместе с Россией» рассказал известный российский религиовед, исламовед, эксперт Института национальной стратегии, главный редактор журнала «Мусульманский мир» (г.Казань) Раис Равкатович Сулейманов.
- Уважаемый Раис Равкатович, благодарим Вас за предоставленную возможность услышать авторитетное экспертное мнение по вопросам, которые вызывают живой интерес у российских соотечественников в другой части Союзного государства. Организации российских соотечественников в Прибалтике уже столкнулись с фактором беженцев из мусульманских стран. В Белоруссии всё чаще слышны тревоги, связанные с распространением радикального ислама в Евросоюзе. Заложен ли экстремизм в самой сущности ислама или мы наблюдаем факты деятельности неких нетрадиционных течений в исламе, псевдоисламских группировок?
Любой религиозный экстремизм сам по себе опасен. Порой так бывает, что верующий в своем желании продемонстрировать духовное рвение, может впасть в фанатизм, что чревато порой и серьезными последствиями. Важная проблема – с какого периода религиозный фанатизм приводит человека к совершению преступлений. От религиозного радикализма прямой путь к религиозному экстремизму, а там рукой подать до терроризма.
В основе религиозного радикализма часто лежит синдром неофита – когда человек либо принял новую веру, либо стал активно исповедовать религию, традиционную для его народа, и стал очень религиозно активен, настолько проявляя рвение, что порой его действия могут дойти до экстремизма. К сожалению, в исламской среде такое явление тоже случается. Отрицать того, что из среды мусульман могут выйти террористы не получается. Этот факт следует признавать.
Сколько бы мы ни говорили о том, что ислам и терроризм несовместимы, что исламское вероучение отрицает террористическую деятельность – тем не менее, сегодня мы, при объективном взгляде, видим больше террористов, которые используют знамя ислама, чем иудаизма, кришнаизма или христианства. Увы, от этого никуда не деться. Примеры мы видим сегодня в Сирии, а ещё ранее наблюдали в Чечне.
Яков Гришин
Здесь важно различать традиционный и радикальный ислам. Есть несколько характерных черт традиционного ислама, отличающих его от исламского радикализма и экстремизма. Традиционный ислам лоялен государству и не ставит своей целью изменить его конституционный строй, не пытается изменить светское законодательство под религиозно-правовые положения ислама, мирно уживается с другими конфессиями. Представители традиционного ислама готовы воевать за свою Родину в рядах армии своего государства, в том числе и против своих единоверцев. К примеру, во время войны в Чечне российские мусульмане в российской армии воевали против как бы своих единоверцев с противоположной стороны. Подобные ситуации были и ранее – во время русско-турецких войн, когда в рядах русской императорской армии служили мусульмане, и сейчас в Сирии воюют российские военнослужащие, исповедующие ислам.
Нетрадиционные течения в той или иной степени отрицают эти принципы. То есть они, как правило, не лояльны к российскому государству, хотят изменить его конституционный и политический строй, не могут уживаться с представителями других конфессий, не воспринимают Россию как свою Родину и могут даже мыслить как «исламские космополиты» без всякого патриотического чувства (идея создания всемирного халифата как раз является космополитичной). В случае войны они будут воевать на стороне противников российского государства или поддерживать их морально или материально.
Всякие разговоры вроде «давайте введём шариат в правовую систему» - это попытки изменить конституционный строй и поменять светское законодательство под религиозно-правовые нормы ислама. Такие подходы не характерны для традиционного ислама.
- В России по-прежнему доминируют сунниты?
Применительно к постсоветскому пространству мы говорим о суннитском исламе за исключением шиитов из Азербайджана и одной шиитской деревни в Дагестане. Есть несколько неофитов, принявших шиизм. Остальное российское пространство занимают сунниты, которые делятся по мазхабам - религиозно-правовым школам, причём в России два мазхаба – в Поволжье и Крыму ханафитский мазхаб и на Северном Кавказе - ханафитский и шафиитский мазхабы.
- Из истории мы помним, что у властей Российской империи непросто складывались отношения с суфиями. Изменилась ли ситуация с тех пор?
- В XIX веке в ходе завоевания Кавказа Россия столкнулась с религиозно-политическим сопротивлением суфийских братств, сегодня же суфии - сторонники сильного российского государства. Всё течёт, всё меняется и суфийский фактор стал иным.
- Вы упомянули об «исламских космополитах». Правомерно ли поставить вопросы о «местечковом шовинизме» в исламе или «этническом исламе» - «татарстанском исламе», «турецком исламе», «белорусском исламе», «крымском исламе»?
О «местечковости» ставить вопрос некорректно. Региональные особенности ислама, очевидно, существуют. Внутри мусульманской уммы России, да и, наверное, Белоруссии есть определенное имеет местно быть этнорегиональный фактор. Татары и представители кавказских народов выделяются, друг друга различают и вместе отличают выходцев из Средней Азии в мусульманской умме. И вот мы наблюдаем как минимум три этнорегиональных компонента в умме: поволжско-крымский, кавказский и среднеазиатский.
- Православных Святой Руси объединяют церковнославянский и русский языки, католиков на разных континентах – латынь, а на каких языках ведётся проповедь среди мусульман России, принадлежащих к разным этническим группам?
Языком молитвы, конечно же, является арабский, а вот язык проповеди и общения между мусульманами тот, который понятен им в данной местности. В местах компактного проживания народов, традиционно исповедующих ислам, языком проповеди выступают национальные языки. Например, в Татарстане языком проповеди в подавляющем большинстве мечетей является татарский язык. Хотя в крупных мегаполисах, учитывая многонациональную среду современной мусульманской общины, языком проповеди сегодня уже стал русский язык. Именно поэтому в Махачкале проповеди читаются на русском языке. В многонациональных регионах проповеди на национальных языках можно вести, наверное, только в деревнях, где компактно проживают представители одного этноса. В Москве, Санкт-Петербурге, Екатеринбурге давно перешли на русский язык как язык коммуникации и проповеди.
Однако есть и местная специфика. Недавно я ездил в полевую экспедицию на Урал – в Свердловскую область. Там есть примеры, когда мигранты строят мечети для себя. Например, мечеть строят таджики, для местных таджиков и, соответственно, проповеди идут на таджикском языке. То есть диаспоры создают свои мечети с национальным языком проповеди. Русский язык в этом отношении выступал как фактор интеграции мигрантов в российское общество: ведь многие из этих мигрантов приехали в России не временно, а навсегда, т.е. они хотят поселиться в России, работают здесь, но при этом в культурном плане мало интегрируются в российский социум. Использование русского языка в этом отношении для мигранта – это первый шаг по пути интеграции. Однако создавая свои мечети с языком проповеди страны исхода, процесс интеграции замедляется. Такое явление можно назвать «добровольным гетто», оно в большей степени характерно для европейских стран, где не происходит интеграция мусульман в европейское общество, поскольку мигранты идут по пути создания этнических кварталов. С одной стороны, поселяясь компактно, создавая свою этнорелигиозную инфраструктуру, мигранты таким способом стремятся сохранить свою национально-конфессиональную самобытность. Причем на примере Европы мы видим, что её удаётся сохранить в нескольких поколениях. Однако в этом есть и своя негативная сторона – не происходит интеграции в российский социум, мигранты обособляются от окружающего населения, что в будущем может привести к противопоставлению приезжих местному коренному населению (и такие конфликты уже существуют).
В России мигрантские общины тоже идут по такому пути: создается «добровольное гетто», которое дополняет религиозная компонента – мечеть. Например, в городе Камышлов Свердловской области есть таджикская община, у которой есть своя мечеть, которая больше напоминает таджикский культурный центр. Живущие в городе татары стараются не ходить в эту мечеть, воспринимая ее как таджикскую мечеть.
Муфтий Мусульманского религиозного объединение в РБ Абубекир Шабанович на IX съезде Центрального духовного управления мусульман в Уфе 13.10.2012 (фото Раиса Сулейманова)
Помимо указанных факторов, определяющих специфику мусульманской общины, может фигурировать фактор культурно-ментальной дифференциации между горожанами и деревенскими жителями.
- Одно время религия считалась «уделом бабушек» - мы помним период, когда основной контингент молящихся составляли люди преклонного возраста. Возрастной фактор до сих пор определяет «лицо» многих православных приходов в нашей стране и католических общин Франции. Как возрастной фактор определяет «лицо» ислама в России?
Произошло очень сильное омоложение исламской общины. Если 15 лет назад основной контингент молящихся городской общины был представлен стариками, то сегодня их примерно 5% от всех прихожан – остальные представлены молодёжью и людьми трудоспособного возраста. В сельской местности люди преклонного возраста пока ещё доминируют. Насколько мне известно, в Белоруссии аналогичная картина.
- Как в России воспринимается мусульманская община Белоруссии?
Как община, преимущественно, татарского этнического меньшинства – потомков польско-литовских татар, известных также под названием «восточноевропейские татары». Они появились во времена Великого княжества Литовского при князе Витовте, о них известно с XIV века. В мечетях служат муфтии из белорусских этнических татар (сегодня по данным переписи населения в Белоруссии 2009 года их насчитывается 7,3 тыс. человек), к прихожанам добавились мигранты из постсоветского пространства (кавказцы и среднеазиаты) и дальнего зарубежья (арабы, турки, пакистанцы). Общее число мусульманского населения Белоруссии оценивается самими мусульманскими лидерами в 30 тысяч человек. Таким образом, мусульмане Белоруссии приобретают этническое разнообразие за счёт тех, кто здесь осел: кто-то из этих арабов или пакистанцев приехал учиться в белорусские вузы, женился на местной женщине и решил остаться в Белоруссии. Так и формируется этническое многообразие мусульманской уммы Белоруссии.
Огромную роль в налаживании контактов между белорусскими татарами и казанским татарами сыграл казанский историк-полонист Яков Гришин. В 1990-е и начале 2000-х годов он написал и издал в Казани несколько интересных книг по польско-литовским татарам, в том числе проживающим в Белоруссии: «Польско-литовские татары: наследники Золотой Орды» (1995), «Польско-литовские татары: взгляд через века» (2000), «Татарский след в истории Литвы и Польши (XIV-XIX вв.)» (2005), «Из истории татар Литвы и Польши (XIV в. - 30-е годы XX века)» (2009), «По страницам Актов о литовских татарах» (2012). Эти книги вызвали огромный интерес в Татарстане к восточно-европейским татарам, в том числе и к татарам из Белоруссии.
Раз в пять лет в Казани проходит съезд Всемирного конгресса татар, на который приглашают делегацию и белорусских татар. Они приезжают, знание татарского языка у них, конечно, желает лучшего, но сами по себе они как этническая группа весьма интересны.
С советских времён белорусские татары поддерживали связи с Духовным управлением мусульман Европейской части СССР и Сибири (ДУМЕС). В 1970-е годы единственной действующей мечетью в Белоруссии была мечеть в селе Ивье Гродненского района. С 1980-х годов белорусские мусульмане канонически входили в ДУМЕС во главе с Талгатом Таджуддином, который сейчас является Верховным муфтием России и возглавляет Центральное духовное управление мусульман. После распада СССР белорусские мусульмане долго оставались в духовном общении с Таджуддином и сейчас, несмотря на самостоятельность, поддерживают прочные связи с Поволжьем. В Татарстане была издана книга проповедей первого белорусского муфтия Исмаила Александровича, вышедшая из печати в Казани в 2009 году в издательстве «Иман» (136 страниц).
В 1994 году состоялся съезд мусульман Белоруссии и было создано «Мусульманское религиозное объединение в Республике Беларусь». Его возглавил Исмаил Александрович, ставший первый муфтием Белоруссии и занимавший этот пост 11 лет (с 1994 по 2005 году). В 2002 году произошел раскол в единой мусульманской умме Белоруссии, и часть мусульман во главе с Исмаилом Вороновичем создали второй муфтият – «Духовное управление мусульман в Республике Беларусь». Раскол преодолеть не удалось, несмотря на взаимные обиды и трения, и поэтому сегодня в мусульманской умме Белоруссии две организации: самая крупная по числу мечетей и приходов - «Мусульманское религиозное объединение в Республике Беларусь» (с 2005 года его возглавляет муфтий Абубекир Шабанович) и состоящая из 4-х приходов - «Духовное управление мусульман в Республике Беларусь» (с 2011 года его муфтием является Али Воронович). Между двумя этими муфтиятами существует своя конкуренция.
Книга проповедей первого муфтия Белоруссии Исмаила Александровича, изданная в Казани в 2009 году
Раньше в Минске была своя историческая мечеть на проспекте Машерова, которая как мечеть функционировала до 1947 года. Затем здание использовали под клуб моряков и склад, а в 1962 году ее снесли и на ее месте сейчас находится бар гостиницы «Юбилейная». В начале 1990-х годов белорусские татары решили восстановить ранее снесенную мечеть, построив ее двойник на новом месте. В 1993 году власти выделили белорусским татарам участок на улице Грибоедова в Минске, где и началось строительство соборной мечети. Правда, до начала 2000-х годов никакого строительства не велось: не было денег. В 2001 году проспонсировать стройку согласилась благотворительная организация «Рабита» из Саудовской Аравии. Был заложен фундамент, закипела стройка. Однако деньги скоро закончились, Соборная мечеть в Минске превратилась в долгострой. Но позже удалось заручиться финансовой поддержкой Управления по делам религий Турции, и здание мечети было построено, хотя до сих пор там ведутся отделочные работы. Сама Минская мечеть входит в состав Мусульманского религиозного объединения в Республике Беларусь. Всего в Белоруссии сейчас 8 мечетей и 30 мусульманских общин (т.е. не все общины имеют мечети).
Татарстан позиционирует себя как духовная родина всех татар, Казань – как столица татар всего мира. Белорусские татары, которые приезжают раз в пять лет на съезды Всемирного конгресса татар, поддерживают достаточно ровные и тёплые связи с российскими татарами.
Есть вопрос, где готовят кадры для исламского духовенства в Белоруссии. Татарстан здесь помогает. Например, один из белорусских муфтиев Али Воронович учился в казанском медресе «Мухаммадия» (закончил его в 2009 году) и сейчас заканчивает заочно учиться в Российском исламском университете в Казани.
- Можно ли прогнозировать появление культурных конфликтов в Белоруссии, если поток мигрантов из мусульманских стран вырастет?
В преимущественно моноэтничной Белоруссии проблема мигрантов пока так остро не стоит, как, к примеру, она стала сейчас актуальной для Прибалтики, куда руководством ЕС перенаправляются группы мигрантов, создающих «добровольное гетто» и консервирующих свои этнокультурные особенности, принесённые из страны исхода. Ценности, мировоззренческие установки, нормы поведения - всё это в «добровольном гетто» консервируется. Причём компактные поселения мигрантов возникают не только по их желанию, но и нередко по решению властей, которые строят для приезжих специальные кварталы, – так, например, происходит в Швеции и Норвегии.
Аналогичное явление наблюдается в Москве и Санкт-Петербурге, где концентрация мигрантов меняет облик некоторых микрорайонов. В некоторых школах даже отмечено такое явление, как «этническая дедовщина»: дети мигрантов навязывают свои порядки российским школьникам. Такое же явление отмечено в регионах Крайнего Севера – Ханты-Мансийском и Ямало-Ненецком автономных округах. Поводом для издевательств над школьниками другой веры может послужить, например, ношение нательного крестика. Об этом были публикации в прессе, проводились исследования, но проблема не решена.
- Как появился такой феномен, как «русский ислам»?
Под неофитами в исламе понимаются представители народов, которым исторически не присуще исповедование ислама. В силу субъективных причин представители этих народов приняли ислам и оказались в этой категории. «Русские мусульмане» - именно такое явление.
Нам известны отдельные случаи из дореволюционного прошлого, когда русские принимали ислам, но наиболее ярко этот феномен проявился в постсоветский период. Он даже получил отражение в кинематографе – например, в художественном фильме «Мусульманин» (1995 года) показывается жизнь советского солдата, который в афганском плену принял ислам и вернулся жить в родную деревню в Рязанской области, оставаясь при этом активно верующим мусульманином, что сопровождалось недопониманием односельчан.
Распространение данного явления связано с несколькими причинами. Сразу укажу на то, что никакой специальной программы по обращению в ислам русских со стороны духовных управлений мусульман России (муфтиятов) не было и нет. Существует такое джентельменское соглашение между РПЦ и духовными управлениями мусульман об отказе от специальной миссионерской работы в регионах с преобладающей численностью православного или мусульманского населения. Нигде и никогда об этом публично не заявлялось, и не прописывалось, но такое соглашение по факту есть: РПЦ не ведет целенаправленную миссию среди этнических мусульман, муфтияты – среди этнических православных. В то же время мы знаем примеры перехода этнических мусульман (татар, башкир, дагестанцев и др.) в православие и одновременно нам известны случаи перехода в ислам этических православных (русских, украинцев, чуваш, кряшен и др.), причем есть примеры принятия ислама 4-мя православными священниками. В РПЦ также среди священников есть и татары, и дагестанцы, и азербайджанцы, но на них внимание не акцентируется, а вот когда русский принимает ислам – на этом сразу же фокусируется внимание СМИ. Да и сами мусульмане стараются это подчеркнуть как свидетельство торжества своей веры. Обратите внимание: нет такого внимания к русским, которые принимают кришнаизм или становятся последователями «Свидетелей Иеговы», становятся буддистами или адвентистами. Не попадаются публикации на тему «русского буддизма», хотя я точно знаю, что среди буддистов русские есть. Но вот публикаций на тему «русского ислама» достаточно много, и этот феномен неофитства изучается и исследуется.
Теперь ответим на вопрос «Почему принимают русские ислам?» Ответы разные: например, кто-то не нашел своего духовного пристанища в православии по каким-то субъективным причинам.
Часто на принятие решения влияет негативный или позитивный опыт общения с представителями какой-либо веры. Например, где-то кого-то обидели в православном приходе – пришел русский человек в церковь, а там бабушка из церковной лавки что-то неблаговидное ему промолвила, староста что-то резкое сказал, православный священник не уделил ему внимания или продемонстрировал поведение, не совсем подобающее сану. Как часто бывает, такие впечатления от частных случаев переносятся на всё православие в целом. Или же, наоборот – этот же русский человек сталкивается с «бомбардировкой любовью», чувствует опеку общины другой религии, подчёркнутое уважение к себе - так у человека возникает ощущение, что он стал «своим» во всём. Часто влияет на переход в ислам или другую религию друг-мусульманин.
Ещё один мотив перехода в ислам – это создание семьи. Часто русская, вступая в брак с татарином, переходит в ислам по настоянию татарской свекрови – осуществляется обряд «никах» и, формально создана мусульманская семья, хотя молодожёны после этого (и таких случаев очень много) продолжают вести вполне светский образ жизни. Такие случаи весьма распространены, в отличие от ситуаций, когда русский переходит в ислам и берёт в жёны русскую, которая под его влиянием тоже переходит в ислам.
Нередко принятие ислама русскими происходит в период тюремного заключения. Тогда на принятие решения о переходе в ислам влияют сокамерники. Причём в тюрьмах нередко оказываются представители радикальных течений в исламе, которые умеют грамотно вести пропаганду и так распространяются нетрадиционные формы ислама среди русских. Часто при этом религиозный радикализм накладывается на ценности криминального мира.
Иногда на принятие ислама влияет восприятие мусульман как неких брутальных мужчин, с подчёркнутой маскулинностью в противовес христианству как религии пацифизма, религии «слабых», проповедующей «подставь вторую щёку». И вот на таком искаженном восприятии религий выбор делается в пользу ислама. При этом «русскими мусульманами» часто перенимаются стереотипы поведения – например, эпатажность манер некоторых кавказцев. Но самое страшное – это ситуации, когда террористы вербуют одержимых «синдромом неофита» русских мусульман, и эта проблема у нас не теряет остроты примерно с 1999 года.
Когда началась «Вторая чеченская война», мы столкнулись с таким явлением, как «русские мусульмане»- террористы. Они фигурировали в сообщениях о терактах на протяжении 2000-х годов, а когда началась война в Сирии – и там они отметились.
Явление «русских мусульман» не стоит преувеличивать, но и преуменьшать его не надо. Мы не знаем точной статистики русских мусульман, кришнаитов или буддистов. По моим приблизительным оценкам, русских среди активно практикующих мусульман (соблюдающих религиозные обряды, предписания и т.д.) примерно 5-7 тысяч человек на всю страну. При этом я включаю в число «русских мусульман» и украинцев, и белорусов, и евреев, и немцев, принявших ислам: «русские мусульмане» - это представители тех народов, которые исторически не исповедовали ислам, но приняли его в силу субъективных причин и используют русский язык как средство коммуникации внутри мусульманской уммы.
- Можно ли говорить в таком случае о «русскоязычных мусульманах»?
Можно. Но термин «русские мусульмане» уже устоялся в научной литературе и публицистике и не сводится только лишь к этническим русским.
Муфтий ДУМ в Республике Беларусь Али Воронович
- Как проявляют себя российские мусульмане – не только «русские мусульмане», на войне в Сирии?
В Сирии часть наших граждан в составе российского воинского контингента воюет на стороне законного правительства, а другая часть наших граждан воюет на другой стороне, в составе исламистских организаций. Среди последних следует указать, в первую очередь, запрещённые у нас ИГИЛ и Джабхат ан-Нусра (филиал Аль-Каиды). По обнароованным данным ФСБ, на сентябрь 2015 года общая численность уехавших на «джихад» в Сирию оценивалась в 2,4 тысячи человек. Часть из них погибла, часть воюет до сих пор и некоторые вернулись. В частности, по Татарстану были задержаны шесть ИГИЛовцев (все они были арестованы и осуждены к разным срокам). Пока не понятно, почему они вернулись – устали воевать или получили какое-то задание. Их задерживают и подозревают в уголовном преступлении «Участии в незаконных вооруженных формированиях». В других регионах России отмечены такие же случаи.
К сожалению, мало публикаций на эту тему. Например, когда шли военные действия в Донбассе в 2014 году было можно было много прочитать интервью как с бойцами ополчения Новороссии, так и с украинскими военными. Обе стороны вооруженного охотно рассказывали о себе, о тех идеалах, за которые они воюют, о том, как они видят свое настоящее и будущее. А вот война в Сирии дает нам немного такой личной информации: очень немного можно найти интервью российских военных в Сирии, воюющих против ИГИЛ, и также негусто интервью тех российских ИГИЛовцев, которые сейчас воюют против российских военных.
Основной поток российских «моджахедов» прибывал в Сирию через Турцию, куда отправлялись под видом туристов. Из нашего недавнего прошлого мы также знаем о потоке россиян, устремившихся в 2000-е воевать в Афганистан – счёт тогда не шёл на тысячи, как сейчас в Сирию, но явление тоже было заметным. Кроме того, мусульмане Поволжья ездили воевать на Северный Кавказ в 2000-2010-е годы.
Война в Сирии в меньшей степени имеет патриотический подъем в широких массах россиян, чем присоединение Крыма и война в Донбассе. Никаких митингов поддержки войны в Сирии не наблюдается. В целом же трудно сказать, чем закончится нынешнее объявленное сирийское перемирие: сейчас аналитику очень сложно что-либо прогнозировать. Ведь никто не мог в конце 2013 года предугадать, что Крым через пару месяцев войдёт в состав России. Аналогично с прогнозами по Сирии и Турции – достаточно пролистать публикации несколькими месяцами ранее известных событий: никто летом 2015 года не мог сказать, что с 30 сентября мы начнем военную операцию против ИГИЛ в Сирии, а с 24 ноября у нас начнется «холодная война» с Турцией. То есть нельзя сегодня однозначно сказать, что завтра не начнётся какой-либо другой конфликт, который сегодня кажется нереальным и его никто не ожидает.
- Как влияет на этноконфессиональную обстановку в России охлаждение отношений между Россией и Турцией?
Наблюдаются следующие последствия. В России стали обращать внимание на турецкое влияние и протурецкое лобби, которое действовало около четверти века в регионах с тюрко-мусульманским населением. В первую очередь речь идет о Татарстане, где влияние Турции очень сильное и в рядах местной элиты есть протурецкие элементы. Данное явление связано с тем, что Турция почти 25 лет наращивала своё влияние в Поволжье.
Например, была открыта сеть культурных и учебных заведений. В Татарстане действуют 8 турецких лицеев. Выпускники этих образовательных учреждений успешно делают карьеру в государственных учреждениях и частных компаниях. Такая вот «мягкая сила» Турции. Спросите их: на чьей они стороне в российско-турецком противостоянии?
Когда начался конфликт с Турцией, то власти Татарстана вначале никак не высказывали свою позицию, долго воздерживались, «держали фигу в кармане», подчёркивали дистанцирование от официальной Москвы в российско-турецком конфликте. В таком положении дел также прослеживается следствие экономической экспансии Турции, успешно развивавшейся благодаря льготному режиму, созданному для инвесторов из этой страны. Таким образом, экономика дополняла вопросы политики, культуры, науки, идеологии.
Турецкое лобби в Татарстане – это явление, которое по факту есть, и оно оказывает свое влияние на внутреннюю и внешнюю политику Татарстана. Выходит, есть в России нелояльные к политическому руководству государства элементы, в том числе в регионах.
Раис Сулейманов (2015)
- Может ли Татарстан компенсировать издержки разрыва отношений с Турцией налаживанием связей, например, с Белоруссией?
Контакты Татарстана с Белоруссией есть, но сводятся к отдельным направлениям экономического сотрудничества. Здесь ключевой вопрос такой: что два региона могут продавать друг другу? Химическое производство, крупное автомобилестроение – всё это развито и в Татарстане, и в Белоруссии. Татарстан экспортирует в Белоруссию нефть и нефтехимическое сырье (синтетический каучук, полипропилен, моноэтиленгликоль, ацетон, пропан и др.). Из Республики Беларусь поставлялись кордная ткань, полиэтилентерефталат, стеклоткани и другая продукция. Основное в структуре белорусского экспорта в Татарстан, более 50% - тракторы и запасные части для автомобилей и тракторов.
Контакты с Белоруссией можно охарактеризовать как вялотекущие, без «прорывов» и выдающихся достижений. Турция, являясь дальним зарубежьем, имеет в Татарстане влияние намного сильнее, чем Белоруссия из ближнего зарубежья.
- То есть Татария тяготеет к сотрудничеству с мусульманскими странами?
Очень хорошие отношения у Татарстана с Казахстаном –это второй внешнеполитический партнёр для Казани после Турции. Связи со среднеазиатскими республиками очень плотные, это видно даже по интенсивности визитов руководства Татарстана. Глава республики Рустам Минниханов часто бывает в Туркменистане, Узбекистане, Казахстане – такие визиты предусматривают подписание различных договоров. Проводятся совместные форумы. В сотрудничестве с этими республиками есть опора в лице большой татарской диаспоры.
- Почему же отношения Татарии с Белоруссией в гуманитарной сфере не получили развития?
- Вы сравните то, как свою экспансию проводит, например, Турция в Татарстане. Есть такой термин в геополитике – «мягкая сила». В отличие от некоторых других потенциальных партнёров, Турция прекрасно продемонстрировала использование своей «мягкой силы» в разных регионах мира, создав сеть НКО, культурно-образовательных и других центров, различных ассоциаций, религиозных групп и т.д. Они создают позитивный образ Турции, в Татарстане уже взращена значительная масса людей, которая духовно лояльна не России, а другой стране.
Например, эффективно работают проекты типа «Тюркской», объединяющие активистов тюркских народов, но работа эта ведётся под патронажем Анкары. В Турции проводится аналог «Евровидения» - «Тюрковидение». Танцы, пляски, турецкие лицеи, турецкие культурные центры – всё это работает в одной связке. Бизнес, культура, наука, образование, плюс исламские джамааты и пантюркистские общественно-политические организации – всё работает в комплексе.
В Турции интересная модель работы с исламскими институтами в соседних странах. Там есть управление по делам религий – «Диянат», фактически со статусом министерства, все имамы получают там как чиновники зарплату. Данное управление на основании договоров о сотрудничестве работает с российскими исламскими организациями (духовными управлениями мусульман). В священный месяц Рамадан из Турции в Россию засылают так называемых «коран-хафизов» - профессиональных чтецов Корана. Они разъезжают по мечетям, общаются с татарами и, между прочим, собирают различную информацию – о настроениях среди прихожан, пропагандируют, занимаются иной деятельностью, в том числе, как показали события 2015 года в Свердловской области, куда прибыли такие же проповедники, вербовочной работой. В прошлом году в Татарстан приезжало около 30 таких «хафизов». Нет примеров аналогичных направлений из России в Турцию своих проповедников для сбора информации по тамошним мечетям. А Турция все эти годы активно вела такую работу в России.
Есть также сеть исламских джамаатов, которые действую самостоятельно, выполняя важную для Турции функцию усиления религиозно-политического влияния Анкары. Среди самых известных – «джамаат Фетхуллаха Гюлена», проявляющий свою деятельность, кстати, и в Белоруссии. Работают гюленисты эффективно, под видом светских по форме организаций, особое внимание уделяют работе с интеллигенцией и СМИ. Используя как пропагандистский прием, акцент стремятся делать на разговорах о «диалоге цивилизаций», но при этом по своему внутреннему содержанию выступают как религиозный орден.
Есть и другие джамааты, заслуживающие внимания. Например, «Исмаил Ага» - в его рядах состоит нынешний муфтий Татарстана. Очень консервативный и влиятельный джамаат. Когда Россия вмешалась в сирийский конфликт, то этот джамаат выступил с осуждением российского участия в войне в Сирии. Тогда муфтий Татарстана оказался в щекотливом положении: его духовные учителя против России, а он сам - российский муфтий.
Таково влияние Турции в Татарстане, в том числе и в вопросах гуманитарного сотрудничества. У Белоруссии такого в Татарстане нет, упор делается только на экономику, и это, кстати, правильно. Культурное сотрудничество развивается по линии популяризации творчества Янки Купалы (1882-1942), чей музей есть в Татарстане в селе Печищи, где он недолгое время прожил во время Великой Отечественной войны.
- Какой бы вы совет дали белорусским татарам, белорусским мусульманам, белорусским властям как эксперт?
Главное, чтобы проблемы, характерные для российской уммы, не появились в белорусской умме. Их следует при появлении первых симптомов стараться предотвращать сразу же. Это зависит от двух факторов: во-первых, от самих белорусских татар, которые исторически составляют основу мусульманской общины, а во-вторых – от действий властей Белоруссии. Наверное, уместно в данном случае говорить о патронирующей функции государства над мусульманскими общинами.
Не хотелось бы упускать момент, когда религиозный радикализм начинает проникать в ряды мусульманских общин. Часто этот момент упускается как властями, так и руководством религиозных организаций, так как не уделяется должного внимания иностранцам, которые начинают играть заметную роль в жизни мусульманской уммы и даже занимать руководящие посты в структурах религиозных организаций. Организационный раскол между мусульманами Белоруссии как бы не стал фактором для усиления влияния зарубежных радикалов, как это произошло в России.
Плюс известно, что один из белорусских муфтиев Али Воронович в 2013 году ездил на Украину по приглашению муфтия Саида Исмагилова, который впоследствии активным сторонником Евромайдана. Понятно, что этот визит и встречи были до революционных событий на Украине в 2014 году. Надеюсь, что контакты с открыто враждебным к России муфтием Саидом Исмагиловым никак не повлияют на взгляды Вороновича.
Проблема религиозного экстремизма пока не актуальна для Белоруссии. И будем надеяться, что и не будет впредь тоже. Правда, есть тревожные моменты – например, деятельность адептов зарубежных религиозных организаций, за которыми стоит внимательно наблюдать в Белоруссии. Но пока в целом религиозная ситуация в Белоруссии не дает поводов для серьёзных опасений. Во многом здесь заслуга президента Белоруссии Александра Лукашенко.
