Юность в шанхайских декорациях

Юность в шанхайских декорациях 23.07.2019 19:34

Председатель Всемирного координационного совета российских соотечественников, глава Русского клуба в Шанхае Михаил Дроздов подготовил и опубликовал интервью с интересными людьми - Марианной и Михаилом Мандрыгиными. Они - из тех немногих, кто еще может рассказать о жизни «Русского Китая».

Десять лет назад в Сиднее первоиерарх РПЦЗ митрополит Иларион познакомил меня с удивительным человеком — китайским священником, уроженцем Шанхая о. Михаилом Ли. Во время беседы,о. Михаил передал мне копии фотографий, на которых запечатлена одна из последних служб в шанхайском Соборе Божией Матери Споручницы грешных (1963 год). Это были фотографии со свадьбы англичанина с русской девушкой по имени Марианна. Венчал молодых супругов о. Михаил Ван, о. Михаил Ли присутствовал на этой службе. По словам митрополита Илариона, его помощник протодьякон о. Христофор, будучи в Англии, в Оксфорде, где теперь живет Марианна, встретился с нею и получил от нее эти фотографии. Прошли годы, и вот та самая, как будто давно и хорошо знакомая мне Марианна Мандрыгина и ее младший брат Михаил сидят передо мною, а я тороплюсь расспросить их о том, что знают и помнят только они:

- Марианна, Михаил, вы уехали отсюда в 1964 году. Хотелось бы побольше узнать о вашей семье, о ваших родителях, о том, как они оказались в Китае, а потом в Шанхае.

Марианна: Наши дедушки, как со стороны мамы, так и со стороны отца были инженерами-железнодорожниками на КВЖД. Один дед приехал в Китай в 1907 году, второй в 1908 году. Иными словами, они поселились в Харбине́ задолго до революции. У меня сохранились фотографии, правда уже сильно выгоревшие, времен их приезда. Моя мама родилась в Харбине́ в 1921 году, а папу, совсем маленьким, овдовевший дед привез из Иркутска. Папе тогда было года три-четыре. Маму звали Анна Алексеевна Средина, а папу Пётр Зилотович Мандрыгин.

Папа родился в 1912 году. Его мать рано умерла, а отец хотя и работал в Харбине, но регулярно навещал сына в Иркутске, где он воспитывался у бабушки с дедушкой. Со временем дед, которого звали Зилот, женился вторично и сразу забрал к себе сына, по всей вероятности это было где-то в 1915-16 году. Папу воспитала как родного сына мачеха — Феврония Ивановна, он ее очень любил, других детей в семье не было.

Зилот Иванович Мандрыгин. Харбин, 1910-е

- Получается, ваши родители и познакомились в Харбине?

Марианна: Нет, у них девять лет разницы, и когда мама поступила в первый класс гимназии им. Достоевского, папа заканчивал уже десятый класс. Так как ко времени окончания отцом школы, японцы оккупировали Харбин, папа решил уехать в Шанхай. В том самом 1930-м году ему было 18 лет. Он уехал в Шанхай с целью поступить в училище и стать военным морским офицером. Кто-то из тех, кто с эскадрой Старка пришел в Шанхай, собрался организовать там морское училище. В 1930-е годы у многих была надежда на возвращение на Родину. Мои родители были воспитаны в самом классическом русском духе любви к Родине, которую они не знали, но любили всей душой. Мечте папы о карьере военного офицера не было дано осуществиться. Училище, в которое он приехал поступать, скоро закрылось, и папе в 19 лет пришлось устроиться работать во французскую полицию.

Нужно отметить, что японцы не разрешали никому выезжать из Харбина. И мама уехала под фиктивным предлогом – якобы к проживавшему в Шанхае жениху. На самом деле это был просто друг по учебе в Харбинском колледже ХСМЛ. Дедушка очень не хотел, чтобы мама ехала в «жёлтый Вавилон». Поскольку мама была отличницей, её бы обязательно в Харбине взяли куда-нибудь на работу. Но бабушка настояла, так как очень боялась японской оккупации. Прибыв в Шанхай, мама пришла навестить этого молодого человека. А он работал в Русском волонтерском корпусе при французской полиции. Там же тогда работал и мой будущий отец. И вот папа сидел у окна и увидел, как мимо прошла девушка в зимнем пальто, ей было 19, а ему 28-29, и он тогда подумал про себя: «Вот на такой я бы женился!» После этой мимолетной встречи они долго друг друга не видели. Новая встреча произошла в офицерском собрании на балу. На этот раз вышло наоборот. Мама обратила внимание на очень высокого и красивого молодого человека и спросила: «Кто это такой?» Ей сказали, что это Пётр Мандрыгин. И как раз в это время объявили женский вальс, так называемый «белый танец». Её знакомые, с которыми она была за одним столиком, говорят: «Ну вот, давай Анечка, иди и пригласи его!» Они даже поспорили, что она не подойдёт. А она говорит: «Нет, я пойду!» Она была маленького роста, носила очень высокие каблуки, чтобы быть выше. И вот она шла через весь зал, а он стоял у стойки и как раз заказывал себе какой-то напиток. Подойдя, она страшно испугалась. Он стоял в черном фраке, спиной к ней, широкоплечий, статный. Недолго думая, она постучала в его спину. Он был очень выдержанный, спокойный человек. Он повернулся и посмотрел на нее сверху вниз. А она говорит: «Разрешите пригласить вас на танец, на вальс». Он спокойно допил свой напиток, поставил рюмку, и, конечно, пошёл танцевать. С этого всё и началось. Это было в январе, а 12 апреля того же 1942 года они уже поженились.

Анна и Петр Мандрыгины. Шанхай, 1942 г.

- Да, долго не раздумывали… Уже шла война, и жизнь в то время, наверное, была не очень-то веселая?

Марианна: Жизнь была очень тяжёлой, они бедствовали, почти голодали. Японцы оккупировали Шанхай, поставили своих начальников во французской полиции, русский корпус был, насколько я понимаю, расформирован. Папа остался без работы. Потом он работал на какой-то китайской фабрике, стоял там по колено в воде. У него после этого всю жизнь был жуткий ревматизм. Снимали они комнатку в русском пансионе, прямо наискосок от нашего собора. Белый домик такой, сейчас там много чего перестроили, окна все другие, а наверху только два окна с балкончиками — раньше весь дом был с такими балкончиками. Они снимали там маленькую комнатушку; мама рассказывала, что из мебели была только двуспальная кровать, какая-то плетёная корзиночка для меня, стол и один стул. Один человек сидел на стуле, другой сидел на кровати.

- Я слышал, что русские эмигранты старались селиться всегда поближе к церкви…

Марианна: Да, они венчались в этом соборе, в этом же соборе меня и крестили. Собор был освящен в честь иконы Божией Матери Споручницы грешных. У меня сохранилось моё свидетельство о крещении. В те годы настоятелем собора был святой Иоанн Шанхайский. Он всегда навещал больных, рожениц, всех русских, оказавшихся в больнице. Когда мама меня родила, он тоже пришел, нагнулся над моей колыбелькою, и спросил маму, как она собирается меня назвать. Она сказала: «Марианна». Он очень ласково улыбнулся, благословил меня и ее, и пошел дальше.

Семья Мандрыгиных на фоне Собора. Шанхай, 1956

- Интересный факт: в 1942 году в этом же соборе знаменитый певец Александр Вертинский венчался со своей женой Лидией. Его первая дочка, которую тоже назвали Марианна, родилась, как и вы, в Шанхае в 1943 году.

Марианна: Да-да, мои родители знали Вертинского, и с ним разговаривали часто. Последний раз они встречались незадолго перед тем, как Вертинские уехали в Россию, в Советский Союз. Они встретились на перекрестке, недалеко от нашего дома. Во время разговора мама держала меня на руках, и он ей сказал, что у него тоже дочку зовут Марианна.

- Несколько лет назад Марианна Вертинская приезжала в Шанхай, мы её здесь принимали, и нам удалось разыскать Кантри-госпиталь, в котором она родилась.

Марианна: Не думаю, что я родилась в этом госпитале. Маме было всего двадцать один год, она рано вышла замуж, а в день родов случилась перестрелка, и папе никак нельзя было приехать. В Шанхае был введен комендантский час, были закрыты многие районы. Она рожала в маленькой больнице при католическом женском монастыре. Там были китайские медсестры, которые говорили либо по-китайски, либо по-французски. А мама говорила по-русски и по-английски. Так что им было очень тяжело друг друга понять.

В доме у собора родители прожили не так долго, потом они были вынуждены переехать на окраину, где поселились в китайской фанзе с земляным полом. Из Харбина, наконец, приехала бабушка. Дедушка к тому времени умер. Мама у нас всегда была очень предприимчивая, бесстрашная. Она сажала меня маленькую на велосипед, в корзиночку расположенную сзади, и так возила, продавая картошку. Несколько раз попадала в перестрелку. Она ездила куда-то за город, покупала ее там задёшево и обвозила богатых. Всё-таки были тогда в Шанхае и русские люди более состоятельные. Вот таким образом они и перебивались. Было очень-очень тяжело. Папа был необыкновенный человек, очень талантливый, из него получился бы потрясающий офицер. В русском волонтерском корпусе при французской полиции он дослужился до чина сержанта и все его подчиненные очень его ценили. До «капитана» оставалось всего два года службы, и вот японцы. Но он не был предприимчивым, он не мог что-то купить, потом перепродать, не умел просто. Когда война закончилась, родители организовали бюро по недвижимости.

Михаил: В то время, чтобы получить в аренду хорошую квартиру, надо было платить так называемые key money - отступные человеку, который выезжал. На этом риелторы и зарабатывали. Родители с одним или двумя партнерами открыли небольшое дело. Маленькая одноэтажная контора располагалась на рю де Груши (ныне ул. Янцин – М.Д.). Мы в этот приезд там гуляли. Здания этого сейчас, конечно же, уже нет.

Марианна с братом у входа в то самое Бюро по недвижимости

Марианна: У них очень успешно пошло дело, потому что папе очень верили люди. Показывая квартиру, он честно все изъяны показывал. Но наступил 1949 год, и всё прекратилось.

- Изменилась политическая ситуация, к власти пришли китайские коммунисты, и естественно, перед русской эмиграцией, которая в большинстве своём была антикоммунистическая, встал вопрос об отъезде. Обсуждался ли вопрос об отъезде в вашей семье?

Марианна: Обсуждался, конечно. Нужно понимать, что война и весь этот тяжёлый период жизни пробудил в большинстве молодых русских людей патриотизм. Очень многие хотели вернуться в СССР. Моя мама еще в годы войны ходила в советское консульство, невзирая на то, что по пути к нему на мосту стояли японские часовые, и проходить там было опасно… Нужно было кланяться солдатам под углом не менее тридцати градусов. Они стояли там вооруженные винтовками со штыками.

- Я слышал, что они могли забрать ребёнка у матери, бросить его в реку.

Марианна: Это они делали в отношении китаянок, а в отношении европеек, слава Богу, не делали. И вот многие эмигранты тогда просились в Советскую Россию. Таких людей было очень много. Конечно, был кто-то, кто разжигал этот патриотизм, может быть по заданию советского правительства, я точно не знаю. Многие просились на фронт, вот, мол, мы прямо сейчас, поедем защищать Родину, Россию. Но конечно, никого на фронт так и не пустили.

- Именно об этом мне рассказывал Олег Лундстрем, наш знаменитый джазовый музыкант. Он приходил в советское консульство и от имени всех участников своего оркестра принес петицию с просьбой отправить их на фронт. Их, конечно, не отправили.

Марианна: После того как закончилась война, всех патриотически настроенных эмигрантов пригласили в консульство и выдали им так называемые «Совзагранвиды». На них был изображен серп и молот, а сам документ был такого бордового цвета. Мне этот «Совзагранвид» выдали в 16 лет.

- Это было просто удостоверение личности? С его помощью нельзя было никуда выехать?

Марианна: Нельзя было выехать ни в Советский Союз, ни за границу тем более. За границу вообще старались не пускать владельцев такого документа.

Михаил: Будучи «бесподдаными», эмигранты оставались таковыми и с «Загранвидом», потому что это было не реальное подданство, а как вы правильно сказали, удостоверение личности. Если без какого-либо свидетельства было очень трудно выехать в какую-то западную страну, то с таким документом с серпом и молотом, это было ещё сложнее, как возможному «агенту Коминтерна». А китайское подданство мы никогда не брали и не просили, не хотели здесь оставаться вообще.

Марианна: Перспектив не было никаких! Все начинало закрываться, закрылись многие фирмы, учреждения, школы, не было работы. Я хорошо помню, как уходил первый пароход в Советский Союз. Это было в 1947-м, я была совсем мала. Помню духовой оркестр, этот колоссальный пароход! Люди бросали серпантин, настроение было приподнятое, а мы дети бегали в ажиотаже. Мы же не поехали, потому что как раз в этом году родился Миша – мой брат.

Михаил: Какой-то добрый человек в консульстве сказал маме - знаете, если вы поедете со всеми, то попадете на целинные земли в Казахстан. Мама на тот момент была ещё беременной. Рожать в палатке будет совсем плохо, подождите, будут другие репатриации, поедете позже. Этот человек очень помог нам таким вот советом.

Марианна: Потом была вторая репатриация. Проводилась ли она каждый год, не знаю, я всё-таки маленькая была. А тут у бабушки операция, у неё с венами были проблемы. Опять нельзя было ехать. В дни третьей репатриации папа пошёл оформлять документы, простоял в очереди весь день. Масса же была русских, тысячи-тысячи людей! Конечно, было много эмигрантов антисоветски настроенных. Но очень много, особенно из молодых, было просто любивших Россию. Они не разбирались в политике, они не были коммунистами. Но они хотели жить в своей стране. Им надоело быть вот такими брошенными за границей, выброшенными за борт. И папа пошёл тоже. Он, как я уже сказала, простоял весь день, и прямо перед тем как подошла его очередь, окошко закрыли и сказали: «Приходите завтра». Он вернулся домой очень расстроенный, а бабушка наша, хотя она и не пережила всех ужасов революции, все равно очень боялась. Она всегда называла СССР «красным Коминтерном»! И вот она сказала маме: «Пойдём Анечка в собор, послужим панихиду блаженной Ксении Петербургской». Она очень чтила блаженную Ксению. Пошли они, отслужили панихиду, ведь тогда она ещё не была причислена к лику святых. Вернулись домой успокоенные и легли спать. А ночью мама видит сон, стоит Ксения блаженная и говорит ей: «Нельзя ехать» и протягивает руку, а на ней черный хлеб. После этого случая папа больше никуда не пошёл, документы на отъезд не подавал, и мы никуда не поехали.

- А где вы учили русский язык?

Марианна: В то время было много безработных учителей, они приходили прямо к нам домой. С братом Мишей мы проходили русскую литературу, русскую историю, русский язык. У нас были прекрасные учителя, очень образованные, очень начитанные.

Михаил: Так, нам преподавала профессор русской филологии Алла Павловна Сысоева. Если не ошибаюсь, она писала научные труды, и их даже публиковали в Советской России, куда ее очень звали. Но она была абсолютно заядлая эмигрантка, и ни за что не поехала бы обратно. До сих пор помню, как она говорила мне: «Миша, в русском языке нет слова «нету»». Она всегда строго требовала от нас соблюдать все правила правописания.

Марианна: Нам дома вообще не разрешалось говорить по-английски, хотя на этом языке мы говорили с раннего детства, дополнительно мы учились и по английской программе. На аттестат зрелости мы сдавали экзамены в английском консульстве. Смешивать два языка тоже было нельзя. К сожалению, теперь я иногда это делаю, но тогда нам это абсолютно не позволялось. Когда я подрастала, в возрасте 15-19 лет, родители мне выписывали советские литературные журналы: «Юность», «Новый мир», «Знамя» и «Неву». Этими журналами я зачитывалась, знала всех русских поэтов и писателей того времени. Очень увлеклась всем этим и решила, что хочу вернуться в СССР. Кстати, подсказала мне эту мысль жена британского посла. Моя мама к тому времени получила работу в Shell, и нас стали приглашать на разные званые обеды и мероприятия. И вот я как-то оказалась рядом с женой посла, и она мне сказала: «Ты ведь русская, разве ты не хотела бы вернуться и жить в своей стране?». Я ей тогда ничего не ответила, но этот вопрос как бы подтвердил мои мысли. Меня еще часто спрашивали, белая я русская, или красная? И я всегда старалась объяснить, что я родилась в Шанхае, и что мы вне политики. Но мы понимали, что рано или поздно нам нужно будет куда-то уехать. Эти вопросы страшно раздражали, и мне часто хотелось сказать, что я не белая и не красная, а розовая! Глупо, конечно, но всё-таки. И вот в 19 лет я подала документы на визу в Советский Союз. И как всегда было с владельцами «Совзагранвида», визу нужно было ждать, ждать и ждать. На визу я подала осенью 1962-го, и, вдруг, в марте 1963-го года я знакомлюсь с неким Майклом Колиэром, а уже через 16 дней он делает мне предложение.

Миша Мандрыгин, Майкл Колиэр, Марианна Мандрыгина и о. Михаил Ван

Майкл мне нравился, он был очень начитанный, это был первый англичанин, с которым я могла говорить о Достоевском, о Чехове, он знал о православии, был очень интересный и красивый человек. Я неделю думала, ходила в собор, ставила свечки Богородице, и поняла, что именно Богородица мне его послала. Мы обручились, через три месяца поженились и сразу уехали в свадебное путешествие в Пекин. А когда я вернулась, у меня на столе лежала виза в Советский Союз — в город Рудный, Казахстан.

- Расскажите подробнее о дне вашего венчания. Я заочно знаю вас уже много лет, благодаря тем самым фотографиям из шанхайского собора, которые мне показал во время моего приезда в Австралию, живший там православный священник китайского происхождения о. Михаил Ли (фотоархив со свадьбы Марианны и Майкла).

Михаил: Марианне пришлось три раза проходить церемонию бракосочетания: сначала в китайском ЗАГСе, потом в английском консульстве, и только затем была реальная свадьба — венчание в соборе.

- Ваш муж легко согласился на то, чтобы венчание прошло именно в православном соборе?

Марианна: Да, конечно. Он ещё до знакомства со мной живо интересовался Грецией, греческой культурой, ну и русской тоже, поэтому ему православный подход был в некоторой мере близок. Он со временем перешёл в православие, но тогда он считал, что не просто выбрал для себя жену, но и приобрел всю семью, её традиции и т.д. Знаете, в Англии есть такая поговорка: «Полюбил меня, полюби и мою собаку» («Love me, love my dog»). А в моей семье это звучало как: «Love me, love my family». Я бы никогда не вышла замуж за Майкла, несмотря на то, что он мне очень нравился, если бы мои родители не приняли его, и если бы Майкл не принял моих родителей. Всю семью, включая бабушку, он приглашал в течение этих шестнадцати дней к себе в гости. Мы с ним в первый раз оказались одни на шестнадцатый день знакомства. В тот день он мне и сделал предложение. До этого дня члены моей семьи всегда были вокруг нас.

Михаил: Поскольку китайцы старались селить всех иностранцев таким образом, чтобы легче было следить за ними, его тоже поселили в «Гасконь апартментс», где мы тогда жили. С нашего балкона мы видели, как он приехал заселяться. А через два дня состоялся приём, целью которого было знакомство новоприехавшего сотрудника с иностранной общиной. Именно там мы его в первый раз и встретили. Это был молодой, очень статный, красивый, черноволосый и голубоглазый человек в очках… Как я уже сказал, это было что-то вроде коктейль-парти: все приходят, знакомятся с новоприехавшим, общаются в течении часа-полутора между собой, а потом устроители вечера и новоприехавший встают, все подходят поочередно, прощаются и уезжают. Когда мы с семьёй подходили в очередь прощаться, то заметили, что за несколько человек до нас Майкл вдруг снял свои очки и спрятал их. И мы как-то не сговариваясь подумали, что этот молодой человек очень самовлюблённый, совсем не понимая, что он уже отметил, что скоро к нему подойдет девушка, которая ему понравилась. И он хотел создать у нее наилучшее впечатление о себе, хотя, правду сказать, он замечательно выглядел и в очках, и без. Но он считал, что так фотогеничнее.

- Возвращаясь к вашему венчанию, правильно я понимаю, что к этому времени в соборе служили только китайские священники?

Михаил: Да, когда мы росли, и тем более, когда Марианна выходила замуж, руководство осуществлял китайский епископ Симеон, а в соборе служило два священника – два отца Михаила, носящие фамилии Ли и Ван. Мы их называли старший Михаил и младший Михаил.

Слева направо: Миша Мандрыгин, Ананий, о.Михаил Ли, неизвестный, о.дьякон Евангел

- Они были практически одногодки, по-моему.

Михаил: Ну, один выглядел немножко старше и был немножко крупнее. Еще был замечательный дьякон Евангел, и пара помощников. Я, как молодой мальчик 12-13-ти лет, тоже прислуживал в соборе.

Марианна: Там прислуживал молодой китаец Ананий. Он венчался 1 мая 1963 года. Кто была его невеста, мы не знали. Но нас пригласили. А как раз в этот день мой будущий муж позвал нас на чай. И мама ему сказала, мы придём на чай с удовольствием, но в два часа мы идём на свадьбу. Майкл решил к нам присоединиться. И вот мы стоим в соборе, и вдруг священник возглашает: венчается раб божий Ананий рабе Божьей Марианне.

- И вы посчитали, что это знак?

Марианна: Я посчитала, что это знак. У меня просто мурашки по спине побежали. Майкл стоял рядом со мной — я ему, конечно, ничего не сказала, но у меня было ощущение предзнаменования. А священники были замечательные! И нашего владыку Симеона мы очень любили, ценили и уважали. Когда родители, Миша и бабушка уезжали в Англию, а это случилось в 1964 году, то есть за год до моего отъезда, мама пришла к владыке. Он уже сильно болел, был очень старенький. И он благословил её иконой, которая с тех пор у нас. История этой иконы очень интересная. Она принадлежала семье, которая уехала вместе с владыкой Иоанном (Максимовичем) на Тубабао. Покидая Шанхай, они с трудом понимали куда едут. У них была семейная икона, которую они побоялись увезти с собой. Они предложили эту икону маме, сказав при этом, что икона – чудодейственная. Когда в семье всё хорошо – она становится более светлой, а когда в семье будет какая-то трудность, она темнеет. И мама, будучи молодой и впечатлительной, всё-таки побоялась ее взять. Она подумала, что будет все время смотреть на эту икону и беспокоиться за родных. Тогда она предложила им оставить икону собору, где она потом много лет висела на стене за какой-то колонной. И вот представляете, когда мама приходит прощаться, владыка снимает эту икону, благословляет и отдаёт ей!

- Говорят, что ваше венчание в соборе было последним до его закрытия, это так?

Марианна: Этого я не знаю. Я вам только могу сказать, что это было последнее венчание с участием русских. Это определённо! И оно было очень пышным. Меня сопровождали шесть красиво наряженных маленьких девочек. Церковь также была очень красиво украшена. Мы предложили нас повенчать сначала о. Михаилу Ли, так как он считался у нас как бы более старшим священником. Но о. Михаил Ли почему-то очень застеснялся и сказал, что пусть о. Михаил Ван венчает. Так и произошло. Нужно отметить, что они оба были настоящие молитвенники!

- Могу это засвидетельствовать, так как хорошо знал и одного, и другого. Я слышал самые высокие отзывы об отце Михаиле Ли от его прихожан в Австралии. А о. Михаил Ван многое претерпел в годы культурной революции но, тем не менее, остался верен православию. Наш шанхайский о. Алексий Киселевич тоже характеризовал его как молитвенника.

Хотел бы перейти к новой теме. Не скрою, для меня оказалось большим сюрпризом, что вы хорошо знали легенду «русского Шанхая», поэтессу и танцовщицу Лариссу Андерсен.

Марианна: Ларисса была, как известно, из Харбина. Она родилась в тот же год что и мой отец, они были ровесниками. В Харбине папа слышал о ней, но там они не общались. А вот в Шанхае встретились. И у моей мамы, и у Лариссы была общая подруга, Лидия Винокурова — очень состоятельная женщина, владелица салонов мод. Она часто устраивала показы мод, в которых участвовала Ларисса. Ведь она была балерина и могла очень красиво показать платья. Лидия проектировала не только платья для дам, но иногда и одежду для детей. А так как я тоже занималась балетом и совершенно не боялась сцену и любила музыку, то выходила на подиум вместе с Лариссой. По задумке мы были как мама и дочь. Вместе там импровизировали под музыку.

Ларисса Андерсен. Показ мод. Шанхай. 1940-е

Лидия Винокурова обычную школу закончила очень рано, но при этом искусству проектирования одежды нигде специально не училась. Она просто была необыкновенно талантливая. Сначала она жила в Циндао, а уже из Циндао приехала в Шанхай. Я знаю про нее много историй, но рассказывать их не буду. Это слишком личное… Из Шанхая Лидия уехала в Монако, и там даже вышла со своими дизайнерскими платьями на принцессу Грейс. Лидия была родом из семьи сибирских купцов, поэтому характер у нее был своенравный и своевольный. При этом она была необыкновенно красивая, мужчины ею очень увлекалась. И вот она с принцессой поссорилась, вместо того чтобы карьеру сделать, затем она уехала в Париж и также как Ларисса Андерсен дожила где-то до ста лет.

Вернемся к Лариссе. Живя в Шанхае, летом мы часто ездили на дачу, которую снимали. Дача эта была совсем недалеко от места, где и у Лариссы была дача. Там жил её отец, к которому я тоже часто ходила. У него там была пасека, он разводил пчёл, Ларисса же любила лошадей. Там было всегда очень весело и интересно. Я очень любила Лариссу, и даже назвала свою младшую дочь в ее честь.

- Наверное, не было ни одного поэта «русского Китая», который не посвятил бы Лариссе Андерсен стихотворения. Вы тоже по-своему ее увековечили, назвав ее именем свою дочь. Видимо в ней было что-то притягательное!

Марианна: Она была совершенно обворожительна! Мне всего-то было 6-8 лет, но и я чувствовала, что в ней есть что-то необыкновенное, ласковое, женское. Она была очень домашней, любила уют, у неё всегда была масса кошек. Я и сейчас вижу её закутанную в шаль с поджатыми ногами на тахте. Меня мама всегда водила на её концерты. Ларисса, как и Айседора Дункан, замечательно танцевала босой, она часто импровизировала, сама подбирала музыку, ставила эти танцы. Особенно мне запомнился танец плакучей ивы, где она стояла на одном месте и просто руками изображала движение веток ивы. Кстати, на одном из таких концертов её и увидел будущий муж — Морис Шез.

- Виделись ли вы с ней после Шанхая?

Марианна: К сожалению, нет. Я с ней переписывалась, и очень теперь жалею, что так и не собралась съездить к ней во Францию, в Иссанжо. У меня были маленькие дети, был период, когда я не водила машину, а иным способом до нее добираться было трудно. В общем, были причины, которые конечно надо было превозмочь, но вот так и не сложилось.

- Вы были знакомы и тесно общались с другими знаменитыми «русскими шанхайцами» — с семьей писателя Павла Северного.

Марианна: Родители общались. Я бы не сказала что дружили, но они очень хорошо друг друга знали. Больше дружили дети. Сын Павла Северного Арсений и я временно учились в одной школе. Мы встречались очень часто, он постоянно к нам приходил. Его мама всегда приходила к нам на Рождество, ведь у нас дома каждый год устраивалась ёлка. Тамара Северная была очень красивой женщиной. Сам Павел Северный хотя и не ходил на детские ёлки, но с моими родителями не раз общался. Когда в январе 1969 года я в первый раз оказалась в Москве, Павел Северный пришел повидаться к нам в гостиницу. Мы с мужем и с двумя маленькими детьми тогда решили совершить путешествие по России на поезде.

- Вы не были в Шанхае более полувека, какие эмоции вы испытали?

Михаил: Нас очень впечатлило бурное строительство, которое произошло за эти годы. Шанхай сильно изменился, а район Пудун превосходит любые подобные районы и в Америке, и в Лондоне, и в Париже. При всем этом, отойдя в сторону, мы встречаем те же домишки, те же «пассажи» из своего детства и юности, ещё не перестроенные. Конечно, очень хотелось бы, чтобы их отреставрировали. Когда я работал в России, я пытался убедить своих российских коллег, московских архитекторов в том, что совсем необязательно сносить старые здания, лучше их перестраивать и модернизировать. Те же «шикумэны» можно при желании восстановить, привести в человеческий вид. Там будет хорошо и удобно жить. Но, разумеется, это менее доходно, чем все снести и построить на этом месте сорокаэтажное здание.

Марианна и Михаил Мандрыгины. Шанхай. Июнь 2019

Марианна: В этот приезд мы поселились на территории бывшей французской концессии, в том же районе, где жили раньше. Походили по знакомым с детства улицам, осмотрели дома, в которых жили. К нашему большому удовлетворению, мы смогли найти памятник Пушкину. Пешком дошли до Пикарди и, конечно, разыскали собор и Николаевскую церковь. Была только грусть, что мне не с кем разделить эту радость, ведь папа и мама уже ушли. Всё, что я здесь наснимала, обязательно покажу детям, но они никогда не жили в Шанхае, это не их родные места. Я как-то писала статью для нашего церковного журнала в Лондоне о моём русском детстве в Китае. Я там написала, что, будучи подростком, всегда чувствовала себя будто на очень большой сцене. Моя жизнь идет своим чередом, а вокруг меня вот эта сцена — Китай. Она меня не затрагивает, понимаете!? И надо сказать, что совершенно то же чувство я испытала и сейчас. Вот я иду по Шанхаю, и опять вокруг меня эта большая сцена, эта потрясающая страна, превышающая все представления. Мне, конечно, рассказывали и показывали фотографии Пудуна, но, увидев все своими глазами, я поражена тем, как китайцы все это построили и обустроили. И тут же рядом все эти маленькие домишки, люди продолжают также спать на улице, как спали тогда, когда мы жили здесь. Так что Китай — страна парадоксов. Но, как и нас раньше, так и живущих теперь в Китае иностранцев, как мне кажется, эта жизнь не затрагивает полностью, она похожа на грандиозную декорацию. Иностранцам здесь можно жить, и к тому же не плохо, но редко полностью принадлежать. Наверное в этом какая-то загадка Китая и Шанхая.

Слева направо: псаломщик Папий Фу Силян, Марианна Мандрыгина, Михаил Дроздов, Михаил Мандрыгин. Шанхай, Троица, 16 июня 2019 г.

P.S. Уже вернувшись в Англию, Марианна Мандрыгина написала мне письмо в котором призналась, что только покинув Китай с удивлением поняла, что частица её сердца всегда оставалась и вероятно навсегда останется в Шанхае, этом удивительном городе её юности.

Фото: архив Марианны Мандрыгиной
Михаил Дроздов, Русский век