« Назад 06.04.2016 10:35 Прошу говорить, если не прав, и отомстить, если умру, — интервью с Рамзаном Кадыровым Рамзан Кадыров занял пост главы Чеченской Республики после инаугурации 5 апреля 2011 года. Президент РФ Владимир Путин 25 марта назначил его исполняющим обязанности главы Чечни до выборов, которые состоятся в сентябре этого года. Р — Вас можно поздравлять уже? — С чем? — Продлили полномочия ваши: глава республики на много лет вперед… — У нас же прямые выборы, меня временно назначили исполняющим обязанности. Сначала с телевидения Грозного тоже поздравляли. Я говорю: чему радуетесь? Когда я был главой, вы не так относились ко мне. А когда исполняю обязанности, вы торжествуете. — Нам уже рассказали про этот момент. Но альтернативы же нет? — Конечно, есть. У нас очень много достойных людей, которые могут в сегодняшней системе эффективно трудиться, не хуже меня. Есть и наши враги. Одна фаза такая, и параллельно идет другая. Говорят, вот, никого нет, демократии нет, свободы слова нет. Все придуманное. У нас есть хорошая команда, реальная, которая может сегодня взять любой груз ответственности и решить любые задачи при любых условиях, потому что у нас есть практика. Теория это одно, но есть и человек, который реально работает, чувствует все трудности, все изменения. Всегда думаешь, всегда чувствуешь все изменения в худшую сторону, в лучшую сторону. Ребята, которые сегодня поверили президенту страны, нашему первому президенту, они достойные кадры. — Но вопрос решен — вы баллотироваться будете? — Меня временно назначили. Еще надо дойти до сентября, еще много времени. Поэтому на все воля Всевышнего. — Решение окончательное для себя приняли? — Я всегда говорю: я пехотинец, как скажет командир, так и сделаю. — Но президент уже выразил надежду, сказал, что ему хотелось бы, чтобы вы пошли на выборы. — Он единственный, я думаю, человек в России, который относительно меня может принимать любое решение. И я исполню безоговорочно. Я это всегда говорю. Когда некоторые наши враги используют этот термин (пехотинец), вот, он такой-сякой, я говорю: каждый человек должен быть благодарен за то, что касается народа и лично его. Я благодарен президенту страны за то, что он закончил войну, за то, что он уничтожил терроризм. Если бы он не доверил Ахмату-Хаджи (Кадырову, первому президенту Чеченской Республики — ред.) ручное управление республикой, то сегодня ситуация в Чечне была бы совсем другой. Мы сейчас видим в Сирии, показывают военные кадры, как там страшно, как там все разрушено. У нас хуже было. Полностью были разрушены наш Грозный, районы. Образование — ноль, культура, спорт — ничего не было у нас. Медицина — ноль. Для жизни человека никаких условий не было. Когда мы смотрим кадры, возвращаемся в 2001-й, 2002-й, 2004-й или даже 1994-й, 1995-й, 1996-й, вспоминаем те моменты трудные, тяжелые. Разрушенная республика — еще можно восстановить, а десятки, сотни тысяч погибших не вернешь. Надо было в республике использовать волю. Мы видели Ичкерию — независимое государство. И после этого что? Вторглись в Дагестан. А Дагестан — это Россия. Люди, которые в те годы провозгласили Ичкерию, готовились к войне. И здесь они хорошо обосновались. Очень много сделали сами, но без помощи западных спецслужб это невозможно было, насчитали из 51-й страны. Если в первую кампанию можно было поиграться, никто не готов был, не знал, то вторая кампания — уже знали, как и что делать. Заранее подготовлены были базы — в горах, селах, городах. — Вы аналогию уже провели с Сирией. На ваш взгляд, правильно ли все делает сейчас Башар Асад? В военных действиях вы имеете большой опыт, в послевоенном восстановлении. Правильно ли ведут себя войска, правильно ли построена стратегия? Если бы вы были на его месте, может, как-то по-другому действовали? — Ну, когда я еще бегал по улицам, Асад уже в политике работал со своим отцом. У него больше будет опыта. Если за ним пойдут люди с уверенностью в победе и в том, что они восстановят страну и создадут мирную жизнь для народа, будет результат. Тогда они не станут смотреть на кого-то и ждать от кого-то помощи. Войска, зная, что они на своей родине, зная, что эти шайтаны принесли им зло, за ними стоят много государств, в том числе и Турция, должны усилиться. Асад реально сильным человеком оказался — и сильное государство. Сколько Америка, Европа, арабские страны, НАТО хотят разрушить Сирию? Разрушили? До сих пор Асад сидит, командует, работает, где-то есть какая-то жизнь. Это тоже говорит о многом. Россия — единственное государство, которое может им помочь реально. А те могут помочь только разрушить, мы это видели. Поэтому Асад взял и занял правильную позицию — быть с Россией союзниками. Россия своих не бросает. Конечно, если бы в свое время удержали Ливию, Ирак, Египет, так скажем, нам чуть легче было бы. Ну все равно, президент страны однозначно поддержал народ Сирии и, как выполнили задачу, вернул свою армию, так скажем. У нас там базы. Если вдруг будет необходимо, быстро вернутся, не за океаном, пешком можно пройтись. — Идея диалога сирийского президента с оппозицией вообще, по-вашему, верна? Нужен диалог с умеренной оппозицией? — Я встречался с оппозицией, и мой представитель тоже разговаривал с теми, кто воюет там. С командирами: генералами, полковниками. Они сами не знают, чего хотят. Они лично вообще ничего не хотят на самом деле. Находятся под внешним управлением. Абсолютно управляемая оппозиция. Им надо сказать с Запада: дорогие друзья, ваша миссия закончилась. Я им тоже передал: что вы делаете, разве так приходят к власти? Убивают свой народ ради власти? В Сирии нормальное государство было, демократическое. Я говорю: чего вам не хватает? Они: да, да, мы не ждали, нас использовали, нас ввели в заблуждение. У оппозиционеров личные амбиции. Я считаю, что им надо сказать: ваша миссия закончилась, сейчас вы должны поехать домой или в другое место. Тогда будет легче. Если есть в них что-то человеческое. — Они послушали ваших представителей? — Да, да. И исходя из их ответа, я говорю: они не могут ничего решить от себя, за ними стоит «крыша», и эта «крыша» решает все. Поэтому такая оппозиция там. Я думаю, если сейчас где-то что-то не получится, к ним быстро придут и скажут: извини, мы сейчас объединяемся. После всего, что случилось, они должны понять, что восстановить Сирию с их возможностями нереально. Мы видим, как Запад Украине «помогает». Четыре миллиона, три миллиона долларов дали, оружие, старую американскую технику, которая давно не используется. Как они помогают, мы знаем. Они сами были инициаторами конфликтов, сами заходили в десятки-сотни государств. Это их практика жизни. Они должны понять — если сейчас не остановятся, то сирийского государства не будет, кто бы туда ни приходил. Они потеряют все, в первую очередь государство потеряют. Сегодня у сирийцев единственный шанс, если они сейчас используют то, что сделала для них Россия: очистила, дала уверенность армии, что они могут, показала, как надо воевать на самом деле, научили практически. Военный совет, который там работал, я им благодарен очень. А до России что они делали? Ничего не делали. Сирия — большое государство, территория огромная, были там трудности. Сейчас, если они все, что там сегодня есть, правильно используют, они еще могут что-то сделать. А если так будет продолжаться, они потеряют все. Никогда больше не создадут государство. Могут только в каком-то городе сидеть, что-то делать. В Египте, Ливии что? Ничего. Разрушено все, как у нас в 2000-х. И между собой несколько оппозиций опять за власть воюют. Одни за американцев, другие за Египет. «Братья-мусульмане» финансируют одну организацию, американцы одного генерала, другие — другого. Каждый день конфликты, одни одну территорию забирают, другие другую. И что получается? У них нет на сегодняшний день лидера. Когда к нам в республику приехал генерал (Абдул-Рашид) Дустум, вице-президент Афганистана, он говорит: «Мы десятки лет воюем. Как вы навели порядок, как вы уничтожили терроризм? Мы 2 миллиона человек потеряли. Как вы это сделали за такое время, я не понимаю». Он приятно был удивлен, ему захотелось мирной жизни. Он всю свою жизнь воюет. Его сыновья в боях участвуют. Он столько людей потерял. Он всегда на связи, давал команды. Я его вожу по республике, показываю фотографии, ролики, как у нас это получилось. Я говорю: у нас не было тех людей, которые за кого-то. Мы им сказали: все, ваша миссия закончилась, мы дадим возможность сказать свое слово народу и после этого будем строить мир. — Он к вам сюда приезжал? — Да, полгода назад. Он полностью проехал по республике, все осмотрел — подразделения, строительство. Он не верил. Не только он. Из Москвы, когда приезжают чиновники, которые еще не были, спрашивают: мы действительно в Чечне? Да, вы в Чечне, в городе Грозный. — А представители сирийской оппозиции тоже сюда приезжали? — Некоторые да, были. Встречались и беседовали. — В гости? — Да, в гости приехали. Посоветоваться. Обмен опытом. Говорят, вы все это прошли, как нам быть, что нам делать? — А представители Дамаска? Не встречались с ними? — Нет. Два раза пригласил президент Асад. Просто времени не бывает выехать. — В гости? — Да, в гости. Времени не бывает так выехать. — А хочется? Дамаск прекрасный город. — Я был там один раз, официально, посмотрел. — Это до войны было? — Да, до войны. — Сейчас же еще Пальмиру освободили. Там красота такая. Даже сейчас, когда она разрушена. Вот кадры первые показали, как только город освободили. Там, говорят, все заминировано. И мы даже саперов посылаем. — Да, правильно делают. — Сейчас же восстанавливать это все придется. Много лет уйдет. — Если будет финансирование, правильная организация, ответственные люди, то через год восстановят. — Как думаете, учитывая ваши связи, может, какой-то фонд стоит создать для восстановления? — Сейчас создать фонд — мало кто будет помогать. Когда сирийцы определятся и примут решение, что, вот, мы все вместе разрушили, надо восстановить, тогда реально можно будет создать. А сейчас, сегодня… Это только на перспективу. — Это ж общее наследие для всех… — Мы будем участвовать, помогать, поделимся опытом. — Вы воспользуетесь предложением, приедете? — Хочу обязательно поехать. — Уже в этом году? — Постараюсь в ближайшее время поехать, посмотреть. — До выборов или после? — Пока я исполняю обязанности, чтобы удостоверение не забрали. — Ну, альтернативы все равно нет. Мы сегодня разговаривали с людьми, пока гуляли, время было свободное. Они говорят, что вы гарант в первую очередь безопасности и стабильности для каждого из них. Особенно те, кому за 40, говорят, что вы гарант того, что их дети будут жить спокойно. — Мы каждый месяц-полтора проводим опрос. У нас около 90 процентов довольны обеспечением безопасности. Вот любая политика — экономическая, духовно-нравственная, религиозная, социальная, — более 80 процентов населения у нас всегда за нас, за то, что мы правильно делаем все. Есть, конечно, и шизофреники, больные психически, есть и те, которые продали свою честь, достоинство. Мы для всех открыты. Наши министры, главы каждое утро бывают в мечети, молятся с сотнями жителей. Любой желающий может подойти, задать вопрос. Абсолютно для них все открыты. Если хотите, завтра поедем утром в большую мечеть, там очень много и офицеров, и депутатов, и министров, и глав. — Оппозиции у вас нет? Тех, кто считает, что неправильно что-то в республике, фактически нет? — Слово «оппозиция», я думаю, придумали в Америке, чтобы разрушать и фактически убивать государства, устранять неугодных и непослушных лидеров. Создавать там оппозицию некую, чтобы потом другие государства разрушать. Я, когда еще был (в 2007 году — ред.) исполняющим обязанности главы Чечни, когда меня первый раз назначили, собрал всех известных чеченцев за пределами Чеченской Республики, которые что-то могли, где-то участвовали, хотели когда-то быть руководителями этого региона. Я их всех пригласил, говорю: меня назначили, я исполняю обязанности пока, я вас приглашаю всех. Возьмите любой участок, покажите программу. Если хотите, город, промышленность, сельское хозяйство — любое направление я вам отдаю. Главное, покажите программу и что вы хотите делать для народа. Если вы не будете участвовать, то не мешайте. Если бы я не был уверен, что я не решу все вопросы, которые нужно решать мне в первую очередь и в последующую, я не стал бы главой республики. И после этого практически все помогают. 99,9 процента наших бизнесменов, политиков. Все помогают, участвуют, абсолютно никто не мешает. Любой может приехать, показать свою программу. Вот, клянусь именем Аллаха, если он сможет больше со своей командой сделать, на рубль больше сделать для народа, для региона, мы быстро оставим все это. Поэтому мы не цепляемся за власть, кресло. Мы никогда не мечтали об этом. Просто по воле судьбы мы оказались здесь. Бывает, человек удивляется. Я говорю: а хочешь, будешь ты там? А что? Я же человек, у меня семья есть, я хочу жить нормальной, спокойной жизнью. Мне сейчас 39, скоро 40 будет. Полжизни я председательствовал. Когда я председателем правительства Чечни назначал министра сельского хозяйства республики, я говорю: ты должен быть председателем правительства. Он просил, чтобы его не назначали. Полбутылки валерьянки выпил. «Рамзан, пожалуйста, я знаю требования, я не хочу так». Он знает, что в команде человек должен справляться со всеми поставленными задачами. Знает, что в сутки 24 часа должен работать. Сегодня он выехал в Пятигорск, оттуда вылетел в Москву. У него бюджет на подпись. Такая ноша, трудности, он понимает. Вот найти главу района очень трудно. Бывает, ты предложил, а человек не просто не хочет, а умирает — не хочет. Раньше, когда еще Ахмат-Хаджи был главой, пришли люди, говорят: хочет один человек стать мэром города. И он мне показывает, багажник открывает — а там чемодан. Я первый раз в жизни видел столько долларов. Я ему сказал по-человечески: у нас не продается, не покупается, извини, ты не туда попал. — Сейчас уже никто не предлагает? — Никто не предлагает. Я сказал Муслиму Хучиеву: я тебя вынужден вернуть обратно в город. Он был министром экономики, справлялся. Не было человека, который мог бы. Работать каждый может, но надо так эффективно, чтобы в последующем не было проблем. Да, не решено много проблем, с каждым днем все больше получается. — Пока командой довольны? После выборов никого менять не собираетесь? — Если будут выборы, если буду участвовать, если выиграю выборы, то сегодняшняя команда вполне устраивает. Рокировки и сейчас я делаю. Человек, который устает по одному направлению работать, его долго держать на одном месте нехорошо, его надо в другое место. У меня руководитель администрации Ислам Кадыров — он был мэром, был министром имущественных и земельных отношений. Идрис Черхигов в Совбезе работал, в секретариате работал, в администрации работал, министром работал. Если человек справляется, мы ему даем возможность дальше двигаться. — А у вас сколько рабочий день? Из 24 часов сколько работа занимает? — У меня произвольный график. Бывает двое суток, когда только на молитву и чай отвлекаемся, не спим и не отдыхаем. Меняем по три-четыре смены операторов, сопровождающих. Сегодня спокойный день. Я был в Гудермесе, Курчалоевском районе, обратно приехал, несколько встреч провел, сейчас вы, потом таможенная служба и дальше. — В связи с последними терактами в Париже и Брюсселе вы в республике принимали дополнительные меры? Или у вас все отлажено? — Именно из-за того, что теракты были, мы абсолютно свою стратегию и свою работу не меняем. На все воля Всевышнего. У нас нигде нет блокпостов, все спокойно, люди живут мирной жизнью. Серьезных вопросов не будет в плане безопасности, службы наши — и ФСБ, и МВД, и другие подразделения всегда в штатном режиме работают, усилений у нас не было. Двадцать третьего марта в центре Грозного на митинг собралось огромное количество людей. Если они могли бы, они (террористы — ред.) сделали бы. И до этого собирались, и до этого. Я считаю, что все службы, призванные обеспечивать безопасность, в полном объеме справляются. Вот у меня вопрос европейцам. Когда у нас были военные действия, приезжали из Европарламента и прочих. У нас война, контртеррористическая операция. Они задают вопрос: почему у вас люди с автоматами ходят? Я им говорю сейчас, я смотрю телевизор: почему люди в Европе с автоматами, в касках ходят? Вот почему мы ходили. Там один теракт, а у нас были каждый день теракты, каждый день убийства, каждый день взрывы. Вот у меня вопрос: два взрыва, а они весь мир собрали в Париже. А когда у нас мы наводили порядок, они всегда были против. Это начало у них. Зло, которое они в других частях света породили войнами и переворотами, возвращается к истокам. Они ведут неправильную политику, предательскую по отношению к Европе, соседям, своим народам, поэтому у них очень много проблем сегодня, а впереди еще больше. Мы видели и пережили войны, кровопролития, трагедию народа, поэтому знаем цену мирной жизни. Европа — красивое место, люди едут туда отдыхать, но европейские страны фактически поддакивают США. Они здесь, Америка далеко. То, что они делают, они должны делать в интересах своих народов, а не отдельных лиц или каких-то там дальних государств. У них нет своего «я». Это не государства, это колонии. Трудно им будет так жить. — Раз терактов коснулись, американцы опять недавно заявляли об участии чеченцев в бандформированиях в Сирии. У вас есть какие-то данные по количеству? Сколько их там сейчас? На сколько сейчас сократилось количество? — Сейчас у нас есть информация, что большинство чеченцев погибли там. Потому что арабы, которые там воюют, и другие национальности вперед пускали пушечное мясо — чеченцев: у вас практика, у вас опыт, давай, чеченец, воюй. И почему они их использовали? Европейские спецслужбы специально держат бывших боевиков. Они завязаны со спецслужбами. Они им разрешают все: дают оружие, готовят их к чему-то. Когда говорят про количество чеченцев в Сирии, надо знать, что большинство из них выросли в Европе и из Европы, граждане других стран. У нас десятки и даже сотни тысяч людей проживают в Европе, в Турции, в Украине, везде. Большинство из них мирные люди, уехавшие, спасая от войны детей, или в поисках лучшей жизни. Вот тот же самый созданный на Украине так называемый батальон имени Дудаева. У меня вопрос. Они защищают Порошенко, как будто он там мусульманин, шейх и эмир! А когда я преданно служу в Российской Федерации, говорю: мой президент — Путин, они заявляют, что я отступился от веры, не мусульманин, надо убивать. А те полевые генералы, которые были в Ичкерии, воевали, говорили, что они воины, из Европы за деньги пошли воевать за Украину. Я говорю, Порошенко же конченный алкоголик, он никто, он даже в бизнесе был никто. Как вы можете за него воевать? Вас просит народ что-ли? Или вы защищаете религию, мечети, мусульманство? Что вы там делаете? Почему вы поехали? Я у себя защищаю интересы народа в первую очередь и мусульман. А вы что защищаете? Ничего. В своем время, когда уехал полевой командир Иса Мунаев (возглавил батальон имени Джохара Дудаева, который воевал на стороне правительственных войск на востоке Украины, погиб во время боев в районе Дебальцево в феврале 2015 года — ред.), сразу его завербовали там. Таких людей у них может быть много. Где будет нужно, они будут использовать их. Из Чечни сейчас никто не едет в Сирию, очень редко кто бывает, мы контролируем всех. Редко бывает, что выезжают именно воевать. Как Россия начала участвовать (в военной операции в Сирии — ред.), то вообще сократилось — не только из Чеченской Республики, даже из других регионов России. Около 200 чеченцев осталось в Сирии. Они приехали из Европы. Есть группы по 20 человек, по 30 человек. Всего около 200 человек там. — Министр обороны РФ Сергей Шойгу недавно озвучивал, что за время операции ВКС мы уничтожили 2 тысячи боевиков… — Больше, я считаю. — И уничтожали в первую очередь тех, кто мог вернуться. Если была информация, что человек рано или поздно вернется на родину. — Там много погибло, они между собой очень много убивают. Наш человек звонил оттуда, что у них паника была в последнее время. «Нам трудно, нас убивают, приезжайте на помощь!» Не ходил никто на помощь, из-за этого отношения между террористическими группами сильно испортились. Они говорят соседям: нам плохо, наш город взрывают, ты следующий, иди сюда, помоги нам. Нет. Дай хотя бы боеприпасы! Нет. Кушать дай! Не дают. Поэтому паника большая. — У боевиков костяк составляют бывшие военнослужащие из Ирака. Те, кто планирует операции и боевые действия, это офицеры, которые лишились родины после падения режима в Ираке. — Они командуют, они сидят в штабе. А на полях сражений больше были чеченцы, кавказцы из России, другие иностранцы. В одной группе был мой человек, который сообщал, что более 100 человек из России, большинство чеченцев погибли в одном месте. Он и еще трое остались. И то в бою он там не был, случайно не был. Там всех поубивали. Очень много погибло. Сколько там, точно никто не будет знать. — НАК недавно сообщал, что формируется некий спецбатальон для совершения терактов в России. Говорили, что возглавляет его выходец из Чечни Ахмед Четаев. В Австрии жил, кличка Однорукий. — Он трус. Его цэрэушники вели уже шесть лет, точно знаю. Он в Австрии ходил с оружием. Лучше бы он свою жену вернул. Будучи его супругой, вышла замуж за другого. Трус он. Где он был, почему ушел, почему в Австрии все эти годы, если он воин? Он не воин. Таких болтунов много. Если серьезно сформирован батальон, командовать он не может, потому что он трус. Вот Мунаев тоже сбежал из Чечни, когда запылало, ушел, я его не считал воином, он преступник, он не человек. Как он может молодых людей обмануть, бросить в пекло войны, оставить и бросить их, убежать, а потом говорить, что мужчина, воин? Они никто и звать их никак. От них опасности нет, я никогда не считал их воинами. Тот же самый (Ахмед) Закаев… Аслан Масхадов еще в 2003 году выпустил указ: все полевые командиры, министры, депутаты Ичкерии, кто живет в Европе, должны срочно возвращаться, кроме (Ильяса) Ахмадова и (Магомеда) Ханбиева. И в указе было написано: кто не вернется, тот никогда не будет иметь права работать в Ичкерии, никогда не будет иметь слово в Ичкерии, будет преступником считаться, если его Ичкерия возьмет, задержит, то расстреляет. Вот они кто. Они бросили свое «государство», своего «президента», своих подчиненных. И сейчас они говорят, что они что-то могут. Я мечтаю их увидеть где-то в горах, чтобы показать, кто они на самом деле, чтобы показать, что они болтуны. Это моя мечта. — Вы отслеживаете деятельность таких людей, как Четаев? — Я же говорю: пусть сначала жену свою вернет. Значит, отслеживаем. Он знает, он поймет меня, о чем я говорю. Он с оружием ходил, он с ЦРУ завязан был еще пять-шесть лет назад. И он, и все, кто сейчас воюет в Сирии. Если он скажет, что это неправда, то у меня есть свидетель, который с ним был, видел все. Если из Европы забирали бывших боевиков и сразу на натовских базах их обучали, давали оружие, отправляли в Сирию, о чем мы говорим? — А чеченские инструкторы, которые занимаются подготовкой, есть в сирийской армии? — На это только министр обороны может ответить. — Там много военных советников, включая наш генералитет. Есть среди них выходцы из Чечни? — Я не знаю. — На ваш взгляд, такой проблемы, как терроризм, в Чечне уже нет? Она закрыта полностью? — Терроризм — ни в одном государстве невозможно полностью закрыть этот вопрос. — Боевиков в Чечне не осталось? — Нет. У нас на территории нет. — Недавно заявляли, что были предотвращены попытки терактов в нескольких российских городах — не называли, в каких. Чечню это затронуло? — Нет, конечно. Недавно был опрос какой-то организации, опрошено 20 или 40 тысяч человек. Признали, что самый безопасный город, республика — Чеченская. Нас это не касается. — В последнее время терактов не было? — За год у нас не было ни одного взрыва, ни одного нападения на КПП. Когда я стал президентом в 2007 году, у нас 157 покушений на жизнь было, 52 погибших полицейских и 14 взрывов. В 2015 году у нас ни одного взрыва, ни одного покушения. — Даже попыток не было? Предотвращенных терактов? — Так мы работали, 19 боевиков уничтожили. Задержанные были. Но без потерь. — Потерь среди личного состава не было? — В боях не было. Ни один чеченский полицейский не погиб. — Это опыт? Или изменили тактику? — В первую очередь помощь населения и профессионализм. И, конечно, обучение. — А что с учебным центром, который создается для обучения спецназа? Первую очередь уже сдали? — Мы сейчас корпуса заканчиваем, некоторые галереи запускаем. В мае будут первые соревнования. Там все есть, такого центра во всей России и в других местах нет. — Дорого? — Нет, не дорого. Это же для безопасности жизни человека, поэтому не дорого. И финансирование по линии частных инвестиций. — А иностранцы не просятся на обучение? — Уже есть желающие. Даже китайцы были, казахи, люди из Канады были. Мы показали, что мы строим и какие условия будут. — А американцы, европейцы были? — Американцы были в Иордании, мы у них все выиграли и заняли первые места на международном чемпионате. — То есть уровень у них не очень? — Если бы у них уровень был. Там китайцы, Канада, Европа — 40 с чем-то государств. Россия выиграла у всех. Воспитанники тех инструкторов, которые там будут преподавать. — А своих преподавателей для обучения кто-то хочет прислать? Вы готовы принять на обучение? — Это международный центр, частный центр. Конечно, мы будем обучать. — И американцев бы приняли? — Для них нельзя счет открывать здесь или перечислять, мы запретили им. Поэтому невозможно будет оплачивать, к великому сожалению, не получится. — Европейцев тоже нет? — Это решение центра будет. Мы не решаем, это частный центр, не мой. — Он строится на частные деньги? — Частные деньги. — Доля республики есть там? — Нет. У нас нет возможности участвовать. С удовольствием хотели бы. Если бы министерство обороны или ФСБ, МВД участвовали, было бы хорошо. — Деньги европейские, арабские? — Нет, российские. — Российские исключительно? — Зачем нам арабские, европейские? Российские. — Просто у вас большие связи с Ближним Востоком… — Нет, это такой щепетильный вопрос — учебный военный центр. Мы можем строить международный университет, гостиницу, промышленный объект. А именно такой объект должен принадлежать России полностью. — Государственных денег там нет? — Нет. Закон позволяет. Там вся документация готова. Там уже очень много желающих из министерств и ведомств. — Силовых? — Да, силовики хотят свой спецназ обучать. — МВД, ФСБ? — Да. Много есть. Это моя мечта — открыть этот центр. Желающих много. — Когда планируете? Когда он уже заработает и первая партия пойдет на обучение? — Ну если так пойдет, как мы планируем, то до конца года, а если нет, в следующем году. Это десятки гектаров земли, много объектов. — Этим можно будет гордиться? — Россия может гордиться этим точно, я знаю, потому что в России нет такого центра. Есть горные в Краснодаре, Тульской области и еще где-то в Сибири. Там невозможно пройти все это одновременно. Я инструкторов туда отправлял, когда готовил для преподавания. 20 человек. Два года их гонял — обмен опытом, обучал — под водой, с парашютом, в горах, на снегу. Очень трудно. И все это будет у нас. — Экзамены сами принимали? — Да. Со своим помощником. — Все прошли? — Да. После того, как мы их подготовили, все, которые там служат, где бы они ни были, даже если нет возможности в полном объеме, сами лично идут и слушают лекции. На всех наших базах профессиональная подготовка. — Все, кто будут там преподавать, выходцы из Чечни? — Из Москвы семь или шесть человек, остальные чеченцы. — А сколько сейчас уже преподавателей? — Двадцать. — А еще будут? — Будут. Специалистов приглашаем. Парашютное направление, подводные работы, город, самолет, поезд, автобус, вертолет. Все, что нам было нужно для наведения порядка в республике, исходя из практики, мы все делаем. — А обучение будет платным? Дорого? — Да, конечно. Не знаю, дорого или нет. — Известен срок окупаемости этого проекта? — Нет, я не смотрел. Я знаю, что там 100 процентов будут все возможности обучать и сделать из человека профессионала своего дела. — Вы говорили о возможности создания в республике исламского банка. Вроде и договоренности есть с компанией из Арабских Эмиратов. Когда это может произойти? Вы говорили, что он может быть первым в России. — Этим вопросом занимаются также активно в Татарстане. Там центр исламского банкинга уже открылся. Начало у нас есть, работаем. Будет хорошо, если Татарстан откроет, они наши старшие братья в плане промышленности, развития экономики. Я Рустама (президента Республики Татарстан Рустама Минниханова — ред.) ставлю всегда в пример, он такой энергичный руководитель, который везде успевает, он сегодня здесь, завтра там и вечером здесь. Очень хорошо получается именно заниматься экономикой, мы видим, как развита промышленность и какие компании там участвуют. Они больше работали в этом направлении. Если даже они откроют, для нас это будет легко. В силу действующего законодательства у нас в России, мы не можем сейчас открыть банк, поэтому мы со всеми работаем. Правительство наше занимается, параллельно Татарстан давно и активно занимается. Мы сейчас объединим все свои усилия в одно русло и скажем, что эта необходимость для нас есть. Банковскую систему это не разрушает, наоборот, самое прозрачное и чистое направление. — Предварительные договоренности с этой компанией из Арабских Эмиратов есть? — Люди уже работают там. Мы по-мужски там договорились, что они готовы, у них свои идеи, решения вопросов, с нашим правительством они работают. Будем этим заниматься. — А республика может иметь какую-то долю в этом банке? — Нет, они могут населению помогать, давая беспроцентные кредиты. Наши банки очень сложные стали. Если ты не сильно богатый человек или компания, они на тебя внимания не обращают. Даже региональные. Либо проценты большие, либо человек пойдет в банк, посмотрит, как вы красиво здесь построили, а пользы от вас ноль, пойдет дальше. Они построены для того, чтобы получать копейки, когда люди получают зарплаты, именно этим они занимаются. Я так считаю. Единственный Сбербанк — Герман Оскарович Греф нам помогает, решает. Он сам по себе сложный человек. Ему надо все четко, конкретно, доходчиво и сто раз подтверждать. Реально единственный, кто нам в банковском деле в республике помогал и помогает. — А он не против? Это же конкуренты. — Каждый, когда появляется конкурент, недоволен бывает. — Что касается зарубежных инвестиций, с какими странами сотрудничаете? — Большинство арабских стран — Саудовская Аравия, Катар, Иран, Эмираты… С Турцией сейчас уже нет связей. — Они больше не строят и никакого сотрудничества нет? — Нет. С Турцией нет. Есть инвесторы из Европы, которые сейчас вкладывают в республику деньги. Из России очень много, из стран, которые перечислил. Это не полный список. — А с Турцией именно из-за обострения отношений? — Да. И оттого, что я сказал правду, что Турция пожалеет за сбитый самолет. Я говорил, что у президента Турции будут проблемы внутри своей страны, а не то, что его лично Россия накажет. Одним выстрелом они лишили сотни тысяч своих граждан средств на существование. Они потеряли даже не союзника, а больше, чем союзника, в плане экономики, безопасности они потеряли очень много. Я говорю, что они пожалеют, что они так поступили. Надо было извиниться всем — и руководству Турции, и народу, если они это случайно сделали. Даже если самолет нарушил границу, что он сделал? Он не стрелял. Сколько метров нарушил? Вопросы есть даже чисто по-мусульмански. Я говорил, исходя из ситуации, которая сегодня есть и завтра может быть. Безопасность, взрывы каждый день. Экономика: 2 тысячи гостиниц или больше выставлены на продажу, потому что туристы из России не едут.
— Нет, немного. Они вместе с чеченскими бизнесменами вкладывали. Сельское хозяйство, не такие крупные проекты. — У Москвы и Эр-Рияда большие политические расхождения, это касается и Сирии, и других проблем на Ближнем Востоке. Такая политическая ситуация сказывается на сотрудничестве? — Конечно, исходя из отношений с Москвой, дальше играет. Но, как и обещали, готовится делегация к нам, будет возглавлять саудовский министр. — В принципе, в последнее время отношения с Эр-Риядом лучше стали. — Сейчас сирийский вопрос закончат. В ближайшем будущем должны закрыть. Тогда Эр-Рияду, Турции, другим государствам придется извиниться за то, что они поступали против России неправильно. И европейцы сами, которые в санкциях участвовали. Россия — это не Куба. Это великая держава, экономически сильная страна. Хотят или не хотят, они должны считаться с Россией. И нас напугать санкциями не получается. Россия, наоборот, усиливается. Они знают, что есть дух, есть культура, воспитание, это все не ушло, это осталось. — На ваш взгляд, главное зло в мире сейчас это что? Можно какую-то страну назвать главным злом? — Америку я назову. По-моему, за последние сто с лишним лет они 130 с чем-то раз участвовали в конфликтах, вторглись в 50 стран. Ни одно другое государство не может с этим сравниться. — С другой стороны, следует отдать должное, это могучая держава. Сколько денег вкладывают США в оборону, не вкладывает никто в мире. — Они не свои деньги вкладывают. Они наши деньги вкладывают. Сколько у них долг? Они умно построили систему. Это пирамида, а пирамида разрушится. И мы это скоро увидим. У них сколько мертвых городов уже? — Вы имеет в виду индустриальные мертвые города? — Невозможно содержать, жизни нет, люди ушли, оставили целые города. — То есть вы будете рады, когда доллар обесценится минимально? — Нет, у меня долларов нет. Зарплату дают в рублях, поэтому я за долларом не бегаю. Бедный человек живет в селе, он доллары не покупает. Сколько сегодня стоит доллар? Сейчас доллар в минусе. Если мы будем ждать, что будет с долларом или снимут ли с нас санкции, мы будем сдавать свои позиции. Мы должны строить. — Значит, у вас сбережения в рублях? — У меня зарплата в рублях. А если бы были сбережения, то я вложил бы их сразу в республику. — Во что бы вложили? — Помог бы народу. Не инвестиционно, а благотворительно. — Какие, на ваш взгляд, острые проблемы в республике, которые требуют серьезных вливаний финансовых? — У нас особо серьезных проблем нет, мы каждый день новости видим, как снижаем безработицу, вот самая проблема у нас. Так мы в штатном режиме, у нас все вопросы решаются, как и в других регионах Российской Федерации. Таких проблемных вопросов нет. — Если бы появилась какая-то крупная сумма, во что бы вы ее вложили? — Если бы появилась, я сразу посмотрел бы — расчистить территорию, построить заводы, фабрики, города. Здесь очень много территорий, где стояли заводы, фабрики. Я расчистил бы. Появились бы рабочие места, современные школы, детские сады, спортивные сооружения. Если деньги появятся, где бы они ни были, мы дойдем до них, будем вкладывать в республику. — По-вашему, когда Чечня может стать регионом-донором? — Мы полагаем, там располагают. У нас очень хорошие перспективные проекты были с европейской частью. Санкции сломали их. Опять мы начинаем с кем-то там, опять же портятся отношения и салам алейкум. Что завтра будет, мы не знаем. — У вас положительная динамика, за прошлый год иностранные инвестиции не сократились, а выросли на 8%, в отличие от некоторых других российских областей. Вы считаете, эта динамика будет продолжаться? — Да, будет расти. Мы смотрим, как будут складываться отношения дальше. Мировая политика берет и трясет тебя, потом выбрасывает — и смотришь, где я сейчас упал, в каком городе, государстве. Вот так, до того потрясение бывает. Поэтому надо больше ориентироваться на ситуацию. Я уверен, что через несколько месяцев они все уладят там, у нас будет все хорошо. — Все санкции отменят? — Если не все, то самые главные санкции должны отменить. — Главные — это Евросоюз? — Да, Евросоюз. — Думаете, через несколько месяцев могут отменить? — Причин не вижу. В Сирии они ничего не могут, какие бы коалиции ни создавали, какая бы политика ни была — ООН или НАТО. Все, что они хотели, сделали. Они разрушили республику. Ливию разрушили — ушли. Египет — хорошо, что не дали разрушить полностью, но разрушили. — У Кабула? — 37 лет Афганистан воюет. Больше 2 миллионов людей погибло. У них человеческой жизни нет там. Потому что нет правильной политики, их используют. Я говорю: почему у тебя столько-то армий там? Сколько армий у Кабула, столько и американских. И они (США — ред) принимают решение. Я говорю, генерал Дустум приезжал, мне его жалко даже стало. У него слезы были, он сказал: у нас 2 миллиона человек погибло. Он постарел на войне. Сколько у него взрывов было, покушений, сколько участвовал в боевых действиях. Спрашивает: как вы это сделали, почему мы не можем? А Ливия? Там сплошные разрушения, условий нет. Действующая оппозиция, которая большую территорию контролирует, — у прокурора свои виды, у спецслужб свои виды, у председателя свои виды, у президента свои виды. И как они могут восстановить? У них хотя бы нефть. Если они объединятся, сделают одну команду, найдут одного хозяина, а не сто, они быстро смогут восстановить. — Насколько возможна в Афганистане такая перспектива? — Пока там американцы, нет шансов на мирную жизнь в этой стране. — Может, войска ООН туда ввести? — А кто ими командует? Если министра обороны в Европе назначают согласованно с Америкой. Если даже самолеты не могут вылететь, если от Америки не подписано соглашение, что она дает добро. И то же самое во всех арабских государствах и других местах, где они торгуют боевыми самолетами. Они управляют. Если американцы продают арабам технику, они говорят: это наша техника. Если покупают, говорят: это наши деньги. Такой подход, и ничего не поделаешь. — А то, что мы вступили в ситуацию так грамотно в Сирии, изменило наши позиции? — Наш президент удивил весь мир. Самые лучшие политологи, ученые, институты не могут догнать. Настолько у него сильная стратегия, настолько он умно работает. Настолько он уверенно принимает решения, все это просто может только одаренный человек сделать. Гений, который сидит и сам решает. Хвала Аллаху, получается правильно, это радует. Наши позиции там, как бы они ни старались, никогда не падали. Просто они преподносили так. Сейчас президент Америки начинает говорить о Путине, что у него там пресса такая, другая, третья. Представьте — самое демократичное государство, самый демократичный президент в кавычках уничтожил несколько государств, погибли сотни тысяч людей, получает Нобелевскую премию, говорит о демократии, говорит о прессе. Просто смешно. Каждый день скандалы. Смешно. — А вы кому дали бы Нобелевскую премию мира? — Путину. А кто еще заслужил? Не Меркель же, не Обама. — Кем-то еще из мировых политиков вы восхищаетесь? Кто-то нравится? — Мне нравится наш лидер. Я им восхищаюсь. — В чем были главные ошибки Саддама Хусейна и Муаммара Каддафи? — Они не считались ни с кем. Ни со своими, ни с чужими. Он (Каддафи) самых сильных, авторитетных людей боялся, видел в них конкурентов. Выгонял их, не давал возможности расти другим. Поэтому не было ни одного нормального человека, который до конца бы пошел за ним. Я когда был в Ливии, почти за год до начала военных действий, мы ужинали, Каддафи собрал за стол всех африканцев, объявил себя королем всех королей. Я говорю своим: нам надо быстрее улетать отсюда, пока не началась здесь война. Если здесь скоро не будет войны, то я вообще ничего не знаю. Я ночью улетел, на следующий день был в Москве. Смотрел на него, он, как сказочник, роль играл. До этого я хотел встретиться с ним, пообщаться там. Казалось, он не рассчитывал, что будет война. Хотя сам говорил, что опасность есть. Он это сирийскому президенту говорил: сегодня Саддама, завтра меня, послезавтра тебя. А сам не готовился ни к чему. Вот посмотреть на Асада — он не воин. Не выступает за перевороты, нападения. На вид он интеллигент, дипломат. А оказалось, держится там. Столько там людей задействовано, столько государств, мощь против него, а он все равно спокойно сам работает. Он оказался сильным человеком. — Ситуация еще до нашей операции была, конечно, очень сложной. — Но все равно он к народу выходил, встречался с военными, посещал медицинские учреждения, занимался экономикой. — Но Сирии не хватало сильной армии. — Это и есть проблема. Не дают им создавать сильную армию. — Пока не пришли наши советники и не научили? — Даже не только научили, а дух им подняли. Увидели и почувствовали, а потом начали атаковать. — Я так понимаю, когда только наши военные туда пришли, казалось, что им больше надо было наступать, чем самим сирийцам. Потом уже, когда пошли наши бомбардировки, те воодушевились, встали и пошли. — Я не могу говорить, как вы: бомбили, пошли. Я говорю: если у них дух появился, значит, правильные дела делали, поэтому нормально получилось там. — А с Каддафи все-таки удалось пообщаться тет-а-тет? — Ну, я начал говорить с ним. Король всех королей как ведет себя в сказке? — Разочаровал? — Ну, я реально, реально говорю, что я рад был, что я полетел туда. Я рад, что я был там и узнал ситуацию. И я сказал, что сегодня надо нам улететь. Есть 10–15 человек свидетелей. Я сказал: если здесь не будет войны, то я ничего не знаю. Обеспечение безопасности вообще никакое. Одеты никак. Я понял, что у него нет армии, он просто болтает. — Деньги направлялись не туда? — Ну нет, на жизнь населения, медицина какая там была. Они очень сильно народу помогали. Самая лучшая там медицина, самые лучшие условия для жизни у них были. Просто люди сами не хотели работать. Хорошие условия были, он помогал людям. Просто не было у него людей, он не ставил таких людей, которые могут делать. — Воинов? — Не только воинов, а даже патриотов своего народа. Если вокруг тебя все никакие, ничего не получится. Вот мое близкое окружение — они всегда были лидерами, сегодня в своих кругах, с детства на улице, по жизни они шли со своими взглядами, умели отстоять свое и дальше идти. Сложно будет с ними слабому человеку. Они будут свое говорить. Если ты никогда нигде не уступал, ты можешь чувствовать себя спокойно, послушать, выслушать мнение по тому или иному вопросу и дальше идти. — То есть люди из вашего окружения могут вам сказать, что вы не правы? — Нет, он не может так грубо сказать: вы не правы. Он может объяснить, что вот в этой ситуации мое мнение такое, подумай и прими решение. Я всегда прошу, чтобы они поправили меня, если я не прав. Или спросили: ты это умышленно делаешь, необходимость есть у тебя или ты не знаешь? У меня принцип в жизни: если посягнут на настоящего друга, боевого товарища, я за это строго спрошу, как и должно быть. Так что две вещи прошу: если я говорю что-то не то и вы это видите, говорите мне, поправьте меня. И за посягательство на мою жизнь, как друга, отомстите. — Больше ничего не боитесь? — Умереть — не от нас зависит. Получить ранения — не от нас зависит. А потерять честь… Когда ты будешь неправильно вести себя, неправильно решения принимать, вот тогда ты потеряешь честь и совесть. — Личный вопрос — дети подрастают. Вы видите их в какой сфере? Чем бы вы хотели, чтобы они занимались? — Все, что я хотел в жизни дать им, я им дал. Я хотел, чтобы они выучили наизусть Коран, что я с детства требовал от них. Чтобы в последующем они были счастливы — в этой и в той жизни. Мальчиков обязательно обучаем военному делу в первую очередь. — Военачальниками видите их? — Нет, не военными. Не начальниками. Именно в военном направлении. Для того чтобы они могли защищать свои права, обеспечить себе спокойную жизнь, они должны быть уверены в себе — в спортивном, в военном деле. А дальше как они сами решат. Пока они растут, я усиленно занимаюсь, чтобы они учились хорошо и спортом занимались. Я всегда их вожу с собой и даже на полигон отправляю, чтобы они слышали, стреляли. Я им уже взрослые вещи говорю, как мне мой отец говорил. Девочки у нас в роду никогда не работали в государственных структурах. Моя старшая дочь уже занимается модным домом Firdaws, учится, занимается, ей это интересно. Вторая дочь в школе, готовится к сдаче ЕГЭ. — Переживаете? — Нет. Она ученицей года стала, хорошо учится, она президент школы, очень старательная еще с детства. Когда маленькая была, стихи писала. Может петь, стихи читать. В этой четверти они все получили пятерки. Первый год они в школе в Грозном учатся. В первую четверть четыре или три четверки были. — Как поощряете? — Когда они еще Коран учили, я их поощрял, отправлял куда-то играть. Сейчас они взрослые — 8 лет, 9, 10, 11. У них есть расписание, им ничего не надо говорить, они знают: школа, домашнее задание, арабский, английский, спорт, танцы, футбол. Неделя распределена, они поминутно знают, какое время свободное, сколько занятий, спортзал. — В спортзале вы вместе с ними занимаетесь? — Редко, когда бываю. Занимаемся вместе, бывает, я смотрю. Ашура, ей четыре года, она тоже изучает Коран. У нее оценки. Если она «звездочку» получает, то ее одно пожелание мы выполняем. Хочет она к сестрам, к двоюродным сестрам, она в «Гранд-парк» поехала, играет в игровых комнатах с сестрами. Это если она «звездочку» получает. А если она получает «луну», все — дома сиди. Она знает. Вчера она за поведение получила «луну», а за чтение Корана получила пять — «звездочку». Тогда после обеда она должна исправить. Если не исправит, то салам алейкум. — Строго вы с ней… — Мой сын Адам с трех лет, еще нормально не говорил, начал учить Коран. Три года было, я отправил его учить Коран. Зато ему еще не было шести лет, а он уже выучил 300 листов — 600 страниц. — А дети все в обычной школе учились? — У нас в селе обычные школы, необычных нет. — А институты какие-нибудь? — Чеченский государственный университет, Нефтяной технический университет, Чеченский государственный педагогический институт. — Хотели бы, чтобы ваши дети стали политиками? — Я не хочу. Я буду им говорить, что это нельзя. Пусть они будут заниматься чем угодно, но я всегда говорю сейчас и буду говорить: в политику кто лезет, он неумный человек. Это очень сложно. Это большая ответственность. У нас род не такой большой, кадыровский. Пацанов с 15 до 30 лет где-то около 50. Если я буду неправильно себя вести, я буду допускать те ошибки, за которые не могу отвечать в соответствии с религией, обычаями, я их подставляю. А за закон я отвечаю. Закон меня накажет, их накажет. У нас еще неписаные законы. Подписаны Всевышним в Коране, который мы соблюдаем и будем за это свои жизни отдавать. Если я не могу за свои действия отвечать тому, кто предъявит мне обвинение, тогда я их подставляю. Если я создам такие причины, что они должны будут отвечать за меня, я подставляю. Мой дедушка мне сказал, когда я поехал туда, дедушка был в больнице. Я ему: «Меня назначили президентом, я исполняю обязанности». Он сразу сказал: «Если ты не справишься и если есть другой лучше, пусть его назначают, не тебя. Ты знаешь, какая это ответственность перед народом, перед Всевышним, перед тем, кто тебе доверил, имей в виду — ты не можешь подвести, допускать того, что нельзя». Я говорю: «Так решили все товарищи, команда, президент». — «Тогда я желаю тебе удачи. Еще раз говорю — имей это в виду». Это был мой первый разговор. Не посмотрел на меня мой дедушка. Он отвернулся, задумался и так сказал мне. — Первому вы рассказали дедушке? — Я, как подписали «исполняющий обязанности», сразу поехал к дедушке. Это было еще в 2007 году. Его нет сейчас, ушел из жизни, недолго жил после этого. Никто не радовался в роду. У нас такого нет, эйфории от власти нет. Мы все на земле работали, учили, преподавали Коран. Из-за этого нас сажали, выселяли, у нас в роду всегда такие были. Единственные мы, которые работали. — На государственной службе кто-то в роду работал? — У нас был медик, кто-то в совхозе работал. В партии никто не был у нас. Мы первые на госслужбе. — В детстве кем мечтали стать? — Свободным человеком. Я думал сначала — стану бизнесменом. Нет, не стану, все у него забирают. Еще маленький был. У меня всегда была мысль быть свободным человеком. А если бы мне сказали, что я буду работать, управлять, я бы этого человека презирал. Быть милиционером, госслужащим, я этого вообще не понимал. — Ну а как не работать? Надо же обеспечивать семью. — Как зарабатывали наши предки. Они были свободными духом людьми, единственная проблема была — они изучали религию. Из-за этого им не давали свободу. А так они жили хорошо, нормально — скот, огороды. На земле жили, всегда вкусно было, одежда была, дом неплохой. Хотя никто не работал на госслужбе. У моего дяди врожденный ДЦП был. Мой дедушка не получал пособие на него, инвалидность, пенсию. Он говорил — это подарок от Всевышнего, это испытание мне. Он никому не говорил, чтобы помогали. Он всегда лежал, я помню еще, я маленький был. — Как ваши скакуны поживают? — Хорошо, готовимся. В прошлом году все возможные скачки выиграли в России, в Европе, в мире сейчас кубки там. — А самый престижный какой приз был? — Чемпионат Европы моя лошадь выиграла, чемпионат России, Приз президента выиграла. Сейчас придумали под кого-то скачки для лошадей, рожденных в России. Я этого не понимаю. Какая разница, где она родилась. Это российская порода. Если у кого-то появилась хорошая лошадь, рожденная в России, сразу она должна участвовать. Если она английской породы, какая разница, где она родилась? — Где держите, тренируете? — Здесь у нас, в республике. Которые в России — всегда здесь. Есть еще и за границей. — Разведением занимаетесь? — Я начал за рубежом. Но если сам лично не смотришь, это очень трудно. У нас дома уже своих 15 или 18 есть. — А дальше будете заниматься? — Да, мы идем к тому, что у нас будет своя порода. — А назовете как? — Сложный вопрос. Дадим хорошее имя. — Если оставите политику, будете заниматься разведением лошадей? — Мы и занимаемся параллельно, чтобы легче было. Я люблю лошадей, я считаю, что красивее лошадей ничего нет в этой жизни. Смотришь и отдыхаешь, каждая по-своему красивая. Даже если они одинаковые по цвету, росту, у каждой свои черты. — У вас сейчас разные породы или какая-то одна? — Английская и несколько арабских, но большинство английская порода. — А что бы еще хотелось в будущем? — Пойти сейчас закончить две встречи и позаниматься спортом. — Намек поняли. Спасибо вам огромное. — Спасибо. Извините, что так. Просто у меня встреча сейчас.
КомментарииКомментариев пока нет
|