« Назад 18.11.2018 18:17 От автора. Ниже публикуемый текст является расширенной версией выступления на XI Европейском Русском форуме «Евросоюз-2017 и Русская революция — 1917: невыученные уроки», прошедшем 3-4 декабря 2017 г. в Европейском парламенте в Брюсселе. Отмеченная Россией на днях очередная годовщина Революции вновь в полной мере подтвердила, на мой взгляд, актуальность высказанных тогда идей. В конце концов, дискуссии вокруг этой темы не должны носить «юбилейный» характер, поскольку касаются, по сути, вопросов жизни и смерти. Что подтверждает и заявленная тематика XII Европейского Русского форума, который в этот раз будет посвящен угрозам масштабной войны между Россией и странами Запада на территории Европы… В общественных спорах о Революции возобладали две крайние точки зрения. Первая сводится к тезису о том, что Революция спасла Россию, а Советский Союз стал высшей точкой развития российской государственности. Вторая и более активно представленная в российских СМИ и в официозе, трактует Революцию как катастрофу, насильственно прервавшую гармоничный путь развития российской государственности, как негативный социальный эксперимент, обернувшийся многими миллионами жертв и, в конечном счете, изживший сам себя.
Конечно, мы можем запросто отмахнуться от этой примитивизации российского исторического процесса. Однако такая академически безупречная позиция вряд ли поможет нам понять, почему с таким трудом сшиваются разрывы русской истории и почему вновь и вновь воспроизводятся циклы «кризис-стабилизация-кризис». Ответы на эти вопросы скорее можно найти именно в этих радикально противоположных друг другу оценках Революции. Выступая на XI Европейском Русском форуме, наш коллега из Греции Димитрис Константакопулос заметил, что Ленин не любил Достоевского, а Достоевский не любил революционеров, что вовсе не означает того, что между Лениным и Достоевским нет ничего общего. В русской культуре и истории противоположности легко сходятся. И мы можем парадоксально согласиться и с тем, что Революция была антинациональна и разрушительна, и с тем, что она была национальна и созидательна. Более того, можно даже смело заявить о том, что Русская революция одновременно стала радикальной победой и западничества и славянофильства. Понять этот парадокс можно через раскрытие тезиса Максимилиана Волошина о присущей России «культуре взрыва», в отличие от Европы с ее «культурой огня» [1]. Но еще в большей степени о соединении в Революции крайних противоположностей расскажет нам «веховская» традиция русской социально-философской мысли. В сборнике статей о русской революции «Из глубины» Николай Бердяев, в частности, пишет: «Русская революция антинациональна по своему характеру, она превратила Россию в бездыханный труп. Но и в этом антинациональном ее характере отразились национальные особенности русского народа и стиль нашей несчастливой и губительной революции — русский стиль» [2].
В цитируемой статье «Духи русской революции» Николай Бердяев на примере творчества трех великих русских писателей – Н.В.Гоголя, Ф.М.Достоевского и Л.Н.Толстого – вскрывает застарелые русские болезни и грехи, которые привели к революции и определили ее характер. Творчество Гоголя трагически обнажает неразвитость и нераскрытость личности в России, подавленность образа человека [3]. В пророческих предвидениях Достоевского обнажается апокалиптическая и нигилистическая общественная сущность Русской революции, в которой бал правит с одной стороны – шигалевщина как право на бесчестие, «безбрежная социальная мечтательность», ведущая «к истреблению бытия со всеми его богатствами» и у фанатиков перерождающаяся во зло; с другой стороны – смердяковщина как право на отцеубийство, отрицание отечества и оправдание отцеубийства тем, что «отец был очень дурен и грешен» [4]. Наконец, в морализаторстве Толстого проявляется русский максимализм, отрицающий историческую преемственность, по морально-идеалистическим основаниям отвергающий государство как «источник зла», проповедующий опрощение и непротивленство как «историческое самоубийство русского народа», подменяющий христианскую святость безблагодатной «лжесвятостью» [5]. Сегодня, спустя 100 лет после свершившейся Революции, мы, русский «образованный класс», и в России и в Русском зарубежье, должны честно ответить себе на вопрос о том, насколько актуально звучат сегодня следующие слова: «Русская интеллигенция в огромной массе своей никогда не сознавала себе имманентным государство, церковь, отечество, высшую духовную жизнь. Все эти ценности представлялись ей трансцендентно-далекими и вызывали в ней враждебное чувство, как что-то чуждое и насилующее. Никогда русская интеллигенция не переживала истории и исторической судьбы как имманентной себе, как своего собственного дела и потому вела процесс против истории, как против совершающегося над ней насилия» [6]. Ответственный подход к причинам и результатам Революции, который одновременно должен быть направлен и на целенаправленное врачевание этих все еще актуальных причин, видится, прежде всего, в анализе исторически сложившихся в России взаимосвязей по линии «личность-общество-государство». При этом советский период здесь для нас, бесспорно, является ключевым, в полной мере укладывающимся и в волошинскую «культуру взрыва» и в бердяевскую «апокалиптичность», а значит – по сути своей не искусственным, не привнесенным извне, а вполне себе доморощенным. Отсутствие середины как характерно русская черта. От отрицания государства – до полного огосударствления (с обязательным обещанием его неизбежного «отмирания»), от массового террора – до величайшего гуманизма, от смердяковского отрицания собственной истории и культуры – до патриотизма как высшей добродетели…
Были ли советы действительной формой народной самоорганизации, продуктом, как говорил Ленин, «самобытного народного творчества, проявлением самодеятельности народа»? И если это так, то возможно анализ советского опыта поможет нам понять, почему у нас все никак не склеивается с гражданским обществом западного типа? Чем был советский человек? Почему советская культура, особенно послевоенного времени, несет такой личностный и гуманистический характер? Насколько интеллигентские штудии о «совке» и «хомо советикусе» отражали объективную реальность, а насколько были отражением застарелой болезни отрицания «истории и исторической судьбы как имманентной себе, как своего собственного дела»? И оборачивались презрением к собственному народу и собственной стране? Наконец, что же произошло с советским государством, менее чем за 70-летний период растерявшем весь свой новаторский пафос и в попытке выйти из тупика геронтократии выхаркнувшего на самый верх ничтожную личность, несоизмеримую с серьезностью стоящих перед страной проблем и выступившую могильщиком утопии? Из доклада «От Советов до олигархов: неравенство и имущество в России, 1905–2016». Источник: журнал "Эксперт". № 38. 18 сентября 2017 г. Впрочем, советский опыт с точки зрения современной социально-политической практики – в значительной степени тема архивная. В августе 2016 года Национальное бюро экономических исследований США опубликовало доклад «От Советов до олигархов: неравенство и имущество в России, 1905–2016», результаты которого кратко можно изложить так: к 100-летию революции Россия полностью ликвидировала все её социальные достижения — неравенство в стране вернулось к уровню 1905 года [7]. При этом постсоветское государство в России прошло, в какой-то мере, тот же путь, что и советское – от бездумного разрушения старой системы и идеалистической надежды на универсальные «общечеловеческие» принципы жизнеустройства, до восстановления «жесткой вертикали» и государственного доминирования в социальной сфере и экономике. Для Запада и его российских адептов это воспроизводство циклов – показатель принципиальной нереформируемости «системы». Именно поэтому внук «пламенного революционера» и гуру современных либеральных экономистов Егор Гайдар в 90-е гг. ХХ в. видел цель либеральных реформ в том, чтобы «большевистский цикл стал… последним в истории государства российского», а Россия должна «сменить свою социальную, экономическую, в конечном итоге историческую ориентацию, стать республикой "западного" типа» [8]. Очевидно, что в силу своих исторически сложившихся особенностей, менталитета населения, огромной территории и геополитической миссии Россия не может существовать иначе, как сильное государство. Но также очевидно, что политическая система может быть стабильной только при наличии социальных лифтов, устойчивых горизонтальных связей и формирования не конструируемого извне, а естественного чувства гражданственности, основанного на простом понимании людьми собственных интересов в малых и больших сообществах, формирующих национальное пространство. Опыт «лихих 90-х» - тоже часть нашей истории. При всей критичности к разрушительным социально-политическим процессам этого времени, нужно признать, что само выживание народа и государства стало результатом жизнестойкости нации и включения естественных механизмов самосохранения. Одними из них стали отказ от неработающих патерналистских принципов отношений с государством, развитие частной инициативы, появление того, что на Западе называют «средним классом» и «гражданским обществом». При этом данная политическая система во многом наследовала концептуальным подходам 90-х с точки зрения понимания места России в мире – по сути, страной продолжали управлять люди, которых с полным основанием можно назвать «западниками». Но даже Россия, стремящаяся, «стать такой, как другие цивилизованные страны» и войти «в европейскую семью народов», оказалась чужой в этой семье избранных. Запад рассматривал Россию через призму своих застарелых фобий – «варвар у ворот» был отброшен не для того, чтобы с ним родниться. Нынешнее противостояние России и Запада во многом – дело рук самого Запада, отказавшего России в праве на национальное достоинство и на сильное государство. Заявленное в Мюнхенской речи Путина желание России жить собственным умом исходя из собственных национальных интересов, вызвало к жизни нынешнюю волну русофобии. К слову сказать, концепция «Русского мира», которую сегодня на Западе представляют чуть ли ни как доктрину нового российского империализма, таковой никогда не была, а является во многом продуктом все тех же русских западников, предложивших свою гуманитарную и культуроцентричную модель встраивания России в процессы глобализации.
События на Украине – яркий пример того, как Запад не желал признавать право России на национальные интересы. Итог известен – цивилизационный разрыв Украины, гражданская война, геополитическое противостояние США и России и фактическое втягивание Европы в этот конфликт, все отчетливей принимаемый черты конфликта, направленного на «сдерживание» не только России, но и самой Европы. Русские, живущие за рубежом, особенно в Европе, сегодня оказались на переднем краю развернувшейся на наших глазах информационно-пропагандистской войны, пройдя через идеологические расколы, через размежевание по принципу отношения к нынешним событиям в России и вокруг нее. При этом европейские русские, те, кто действительно считает себя русским и действительно любит Россию, обладают уникальным опытом – находясь в европейском пространстве развитых горизонтальных связей, и одновременно неся в себе вертикаль русской традиции и русского государственного опыта. Я уверен, что Европе сегодня нужен этот русский опыт так же, как России – европейский опыт, направленный на развитие горизонтальных связей как основы устойчивого бесконфликтного развития системы. Причем, речь ни в коем случае, не идет о слепом копировании. У меня, конечно, нет иллюзий относительно возможности непротиворечивого соединения европейской и русской идентичностей в среде русских, живущих в Европе. Скорее наоборот - проблема «двойной лояльности» и «множественной идентичности» работает не на объединение русских общин, а на их разъединение, не на укрепление связей с Россией, а на их разрыв. Но нынешнее обострение геополитического противостояния между Западом и Россией заставляет задуматься над тем, до какой степени конфликт может развиваться и что должны сделать те, кто, живя в Европе (читай – в Америке, Азии и т.д.), знает, что Россия в действительности – вовсе не потерявший человеческий образ страшный зверь со страниц западных таблоидов, а великая культура, цивилизация и экономика, без которой Европа неспособна ответить на современные вызовы. И те, кто это знает, как европейские русские, так и живущие рядом немцы, французы, итальянцы и др., возможно именно сейчас, в условиях нынешнего противостояния, способны наметить новые формы взаимодействия, при которых старые противоречия по линии Россия-Европа, уйдут в историю перед лицом этих общих угроз. Как должны уйти в историю и духи Русской революции с их презрением к человеку, нигилизмом и максимализмом. Кто-то мне скажет, что я противоречу сам себе, что русской «культуре взрыва» характерно «отсутствие середины», а устойчивое бесконфликтное развитие системы на основе развитых горизонтальных связей – это из европейской «культуры огня» и… вместе им не сойтись. Возможно. Но русские объединили Евразию не только властной вертикалью, но и горизонтальным стремлением вовне, смекалкой, природным любопытством и умением бесконфликтно взаимодействовать с другими народами. И если мы сегодня задаемся вопросом о том, какую миссию несет в себе современное Русское зарубежье, разлившее русское море далеко за Европу и Евразию, на все континенты, на более чем 100 стран мира, то может быть и ответ нужно искать в рамках нашей большой культурной традиции?
И здесь, заканчивая, я вернусь к словам великого разоблачителя «духов Русской революции» и одного из самых ярких представителей русской «культуры взрыва» Ф.М.Достоевского. В своей знаменитой «Пушкинской речи» 1880 года, наш великий писатель сказал: «Назначение русского человека есть бесспорно всеевропейское и всемирное… Стать настоящим русским, стать вполне русским, может быть, и значит только стать братом всех людей, всечеловеком, если хотите. О, все это славянофильство и западничество наше есть одно только великое у нас недоразумение, хотя исторически и необходимое. Для настоящего русского Европа и удел всего великого арийского племени так же дороги, как и сама Россия, как и удел своей родной земли, потому что наш удел и есть всемирность, и не мечом приобретенная, а силой братства и братского стремления нашего к воссоединению людей» [9]. КомментарииКомментариев пока нет
|