Николай Черкашин: Пенемюнде помнит…

Николай Черкашин: Пенемюнде помнит… 06.05.2017 14:15

Памятник Михаилу Девятаеву по-прежнему стоит на территории секретного аэродрома люфтваффе.

Самый дерзкий побег из плена за всю историю войн на земле был совершен в феврале 1945 года с немецкого аэродрома Пенемюнде. Сегодня об этом беспримерном полете известно, наверное, все: пленный советский летчик Михаил Девятаев захватил тяжелый бомбардировщик Хе-111, посадил в машину девять своих собратьев по неволе; со второй попытки поднял «Хейнкель» в воздух, ушел от погони, прорвался сквозь зенитный огонь на линии фронта, сбил пламя с крыла и благополучно приземлил бомбардировщик на поле под городом Старгард.

Позже выяснилось, что Девятаев угнал не простой бомбардировщик, а воздушную станцию управления полетами ракет Фау-2 со всеми контрольно-измерительными приборами, со всей секретной телеметрией. После чего испытания ракеты были прерваны раз и навсегда!

Фау-2 на старте.

Мне давно хотелось побывать там, где легендарный летчик совершил свой немыслимый подвиг. И вот выпал случай: еду на остров Узедом, где в северной его оконечности находился испытательный центр новой воздушной техники люфтваффе, а также, наверное, первый на планете ракетодром.

Добирался на перекладных: сначала из Калининграда до Гданьска на автобусе, оттуда поездом до Щецина, там пересадка на Свиноустье, затем трехвагонный немецкий дизель-поезд пересек польско-германскую границу и доставил на пересадочную станцию Зиновитц. А уж оттуда, по однопутке, построенной в 1937 году специально для испытательного центра, доехал, наконец, двухвагонным составчиком до деревушки с названием Пенемюнде. Именно там, на территории бывшей сборочно-испытательной станции «Пенемюнде-Вест», расположен сегодня музей авиационной, ракетной и военно-морской техники, а в двух километрах от него – тот самый аэродром, со взлетной полосы которого вырвался на свободу старший лейтенант Михаил Девятаев. Хотелось, что называется, прикоснуться к подвигу, ступить на бетонку некогда секретного аэродрома, увидеть небо с того места, откуда видел его Девятаев и куда он взмыл 8 февраля 1945 года.

Вернер фон Браун

Сам Девятаев так вспоминал о той невероятной истории.

«Работая на аэродроме, мы теперь примечали все подробности его жизни: когда заправляются самолеты, когда команды уходят обедать, какая машина удобней стоит для захвата. Остановили внимание на двухмоторном "Хейнкеле-111". Он чаще других летал. После приземления его тотчас же заправляли снова. Возле него не однажды чисто одетые люди в штатском поздравляли пилота — удавались, как видно, какие-то важные испытания… Я прикидывал план захвата машины, рулежки, взлета под горку в сторону моря. Но сумею ли запустить, сумею ли справиться с двухмоторной машиной? Во что бы то ни стало надо было увидеть приборы в кабине, понять, как, что, в какой последовательности надо включать — в решительный момент счёт времени будет идти на секунды. Главное: запустить, вырулить и взлететь... Случай помог проследить операции запуска. Однажды мы расчищали снег у капонира, где стоял такой же, как "наш", "Хейнкель". С вала я видел в кабине пилота. И он заметил мое любопытство. С усмешкою на лице — смотри, мол, русский зевака, как легко настоящие люди справляются с этой машиной, — пилот демонстративно стал показывать запуск: подвезли, подключили тележку с аккумуляторами, пилот показал палец и отпустил его прямо перед собой, потом пилот для меня специально поднял ногу на уровень плеч и опустил — заработал один мотор. Следом — второй. Пилот в кабине захохотал. Я тоже еле сдерживал ликование — все фазы запуска "Хейнкеля" были ясны».

Хейнкель-111 в полете

Экипаж Хе-111 состоял из шести человек. Девятаеву предстояло поднять эту машину силой одного человека, да к тому же изнуренного лагерной жизнью. И он это сделал, несмотря на то, что приучен был к истребителю, а поднимать в небо пришлось двухмоторный тяжелый бомбардировщик!

В люфтваффе его называли «Madhen fur Allen» — «девушка для всего», то есть прислуга на все руки. Этот весьма удачный по конструкции самолет без особых модификаций мог применяться и как ночной бомбардировщик, и как торпедоносец, и как постановщик мин, и как транспортный лайнер и даже (что и было на Пенемюнде) как ракетоносец. Летчики любили эту машину за отличный обзор из кабины, надежность, хорошую устойчивость и управляемость на всех режимах полета, и она всеми своими достоинствами исправно послужила и русскому пилоту.

***

Когда-то мне посчастливилось пожать руку этому отчаянному летчику. Жаль, не удалось встретиться во второй раз. А вот в Пенемюнде Девятаев возвращался трижды. В 1945 году – вместе с будущим генеральным конструктором Сергеем Павловичем Королевым: Девятаев показывал ему руины немецкого ракетодрома. И не только показывал – вместе они нашли деталь двигателя Фау-2. Это был очень важный трофей для дальнейшей работы Королева. Второй раз Девятаев побывал в Пенемюнде в 1972 году вместе с тремя спасенными им сотоварищами по лагерю.

Гиммлер на Пенемюнде

Наконец, в третий раз он прилетел на этот аэродром в 2001 году, когда его в составе съемочной телегруппы привезли в Пенемюнде для съемки документального фильма «Догнать и уничтожить».

Суть подвига Девятаева не только в том, что ему удалось предерзким образом вырваться на свободу, да еще вызволить своих товарищей по несчастью. Весьма важно то, что он сообщил советскому командованию координаты стартовых площадок, с точностью до сотни метров.

«Аэропорт на острове был ложный. На нём выставили фанерные макеты. Американцы и англичане бомбили их. Когда я прилетел и рассказал об этом генерал-лейтенанту командующему 61-й армии Белову, он ахнул и схватился за голову! Я объяснил, что надо пролететь 200 м от берега моря, где в лесу скрыт настоящий аэродром. Его закрывали деревья на специальных передвижных колясках. Вот почему его не могли обнаружить. А ведь на нём было около 3,5 тыс. немцев и 13 установок Фау-1 и Фау-2».

Один из цехов на острове Узедом по производству ракет Фау-2

«Эта информация, – свидетельствует историк, – позволила разбомбить не только ракеты на старте, но и подземные цеха по производству «грязной» урановой бомбы. Это была последняя надежда Гитлера на продолжение Второй мировой войны до полного уничтожения всей цивилизации».

***

Вот уж чего не ожидал увидеть здесь, так это памятник Девятаеву и его товарищам! Всегда полагал, что немцы сделают все, чтобы убрать из памяти свой промах, столь вопиющую оплошность: оставить на стоянке готовый к старту самолет без присмотра. Но памятник сооружали совсем другие немцы – граждане ГДР, а нынешние обитатели Пенемюнде не стали ничего ломать. В отличие от Эстонии, Польши, Украины в Германии памятники даже своим бывшим врагам не сносят.

Памятный знак в честь участников побега был открыт в Саранске в мае 2010 года. Такие же знаки по инициативе племянников одного из участников побега Сергея и Михаила Сердюковых установлены на родине всех участников побега.

Миг-19. Артефакт ВВС ГДР

Этот же немецкий памятник стоял не на аэродроме, а на территории электростанции. Некогда мощнейший генератор энергии превратился в фабрику тишины. Здесь все источало тишину, каждый некогда шумный механизм – от турбины до эстакадного крана – все было погружено в мертвое безмолвие. И только четыре железных дымовых трубы на крыше отзывались морскому ветру ноющим заунывным голосом…

У входа на аэродром сиротливо стоял наш МиГ-19 с опознавательными знаками ГДР. Эта старая спарка, собранная в Горьком, дала крылья многим немецким летчикам. Первый советский серийный сверхзвуковой истребитель широко применялся в системе ПВО СССР и поставлялся за рубеж. Поставлялся, служил, готовый перехватить любую воздушную цель, – и вот теперь брошен на произвол судьбы, оставлен здесь то ли как артефакт из недавнего прошлого, то ли как пугало угрозы с Востока...

***

Я влез по лесенке на крыло и заглянул в кабину. Все приборы, все рычаги управления на месте, никто ничего не открутил, не выломал. Заправляйся – и в небо!

И тут я на минуту почувствовал себя Девятаевым. Вот взять бы да и угнать, вернуть истребитель на Родину! Представил, как выруливаю на старт… «Мордвин», прикрой – я МиГ-19…». Фантазия разыгралась: это же «спарка», и сам Девятаев уже сидит в передней кабине, я сзади. Вперед! На старт!

Та самая взлетная полоса! По ней ушел в небо Михаил Девятаев

И снова, как тогда – всеобщий шок, а самолет в небе. Перехватят натовские истребители? Не успеют – пять минут полета и ты в нейтральном воздушном пространстве. А там еще четверть часа над морем, и можем заходить на посадку в Храброво под Калининградом. Разве что наши перехватят. Но все равно на свой аэродром приведут. А там… встретят, как и Девятаева в 45-м году – в особый отдел отправят, выяснять, кто и зачем прилетел. Нет, пожалуй, пусть стоит этот МиГ здесь…

Я решил заглянуть в один из заброшенных капониров, где, вероятно, мог стоять и тот «Хейнкель-111». Двинулся вдоль сетки, ограждавшей летное поле, по изрытой кабанами тропе. По пути попадались детали самолетов, торчащие из земли, быть может, обломки тех машин, которые были разбомблены налетами британской авиации. Тропа проходила в зарослях тростника, стоявшего в человеческий рост, но все же охрана меня заметила. В нашем понимании иностранец, с фотоаппаратом (а также картой и компасом в планшетке), пробирающийся к аэродрому – шпион. В немецком понимании, наверное, тоже. Правда, аэродром теперь уже был вовсе не военным, а гражданским объектом. Охранник предупредил меня, что идти дальше, к капонирам, «ферботен» – запрещено, и отпустил «шпиона» с миром. Отпустил-то отпустил, а сам пошел к полицейской машине, стоявшей у диспетчерской аэропорта. Не хватало еще объясняться с полицией. У меня в сумке, как назло, весь шпионский инструментарий – и карта острова, и компас, и видеокамера… Погони, к счастью, не было. А вот за самолетом Девятаева немцы отправили аса-истребителя капитана Гюнтера Хобома. Михаил Петрович позже пояснил, почему быстрый «мессер» не смог его «догнать и уничтожить». Преследователь считал, что беглецы полетят на восток, к своим. Там, над Польшей, он и искал угнанный «Хейнкель-111».

Но Девятаев не сразу полетел на восток. Прикинув по топливомеру, что горючего достаточно, он решил сделать небольшой крюк в сторону Швеции. И летел не над облаками, а прямо над волнами, как делал когда-то на У-2. Конечно, это было тоже небезопасно, но особого выбора не было.
***

Почему немцы выбрали Пенемюнде в качестве испытательного центра ракетной техники? Во-первых, это почти необитаемая часть острова Узедом, здесь легче осуществлять контроль за допуском на секретный объект, почти со всех сторон море. Во-вторых, по морю можно было доставлять тяжелые грузы и тяжелую технику. Для этой цели в Пенемюнде построили гавань. В-третьих, упавшие при неудачном запуске ракеты надежно похоронит море. Да и вся здешняя мекленбургская округа – самая малонаселенная часть Германии и самая заболоченная местность центральной Европы. Интересно, что несколько веков назад эти земли были заселены прибалтийскими славянами – ободритами. Эта уникальная славянская ветвь была практически полностью ассимилирована германскими племенами уже в позднем средневековье. «Наследие, оставленное ободритами в Германии, огромно, – утверждает энциклопедия, – это немалый вклад и в этногенез сегодняшних северных немцев, и в сложение балтийской морской торговой сети, ставшей предшественницей знаменитого Ганзейского союза. Значительный вклад внесли ободриты в историю Дании и Восточной Европы, в том числе немаловажна их роль и для эпохи становления Древней Руси». На карте Передней Померании и еще южнее почти вся сельская топонимика славянская: Луков, Квасов, Гадов, Колос, Зарниц…

Сергей Королев (сидит второй слева) на Пенемюнде с группой коллег. 1945 г.

Два года назад ехал я по Восточной Польше, и вдруг увидел посреди парка в городе Константинове хвостовую часть Фау-2. Это что еще за притча?! Стал выяснять, и узнал, что в последний год войны немцы разместили филиал ракетного полигона в генерал-губернаторстве, как тогда называли в Третьем рейхе присоединенную Польшу. Однако запуски отсюда большей частью были неудачными. За обломками Фау стали охотиться польские подпольщики и партизаны. Собранную информацию они отправляли в Лондон. Потому и стоит в Константинове памятник с надписью «Они спасали Лондон». Тогда уж, чтобы соблюсти историческую справедливость, надо в Лондоне поставить памятник Девятаеву с надписью «Он спас Лондон от немецких ракет». Ведь именно после угона Хе-111, воздушного пульта управления Фау, люфтваффе прекратило испытания нового поколения ракет, предназначенных в первую очередь для ударов по столице Британии.

Но вернемся в Пенемюнде. А что делает здесь советская подводная лодка К-24, ставшая ныне U-461?

Советская ракетная подводная лодка К-461 (бывшая К-24)

Из исторического формуляра подводной лодки: «Заложена на заводе «Красное Сормово» в 1961 году… Принята в ВМФ в 1965 г. Неоднократно ходила на боевые службы в Средиземное море, Атлантический океан, Северное море… В 1984 году за выполнение задач в Средиземном море экипаж был награжден вымпелом министра обороны «За мужество и воинскую доблесть»… Входила в состав Черноморского, Северного и Балтийских флотов. В 1994 году при выводе советских войск из Латвии была оставлена в порту Лиепая в удовлетворительном состоянии… В июле 1994 года продана Дании. Стояла в Копенгагене как туристический объект. В 1998 году перепродана немецкой фирме и поставлена в Морском музее Пенемюнде».

Такая вот морская история с военной географией. Ракетная дизель-электрическая подводная лодка 675 проекта нашла свою последнюю гавань в Пенемюнде. Понятно, что здесь она как бы продолжает историю ракетной техники на бывшем ракетодроме. Вот вам ракеты, перекочевавшие с земной тверди, как говорили в старину, «на зыбкое лоно морей».

Но почему историю немецкой ракетной техники продолжает наша субмарина? Логичнее, чтобы ее продолжали американские ракетоносцы, чьи ракеты вобрали в себя идеи Вернера фон Брауна, переправленного из Пенемюнде в США со всем техническим архивом.

Советские подводные лодки этого проекта сыграли свою роль в холодной войне на океанских просторах. Ракетное вооружение К-24 (она же потом К-461, она же U-461) по конструктивному решению обеспечивало возможность как одиночных пусков крылатых ракет П-6 или П-5 из любого контейнера, так и проведение четырёхракетного залпа в последовательности стартов 4-1 и 3-2. Для старта контейнеры поднимались на угол 15°, а затем из них вылетали крылатые ракеты П-5 для стрельбы по площадям или же противокорабельные самонаводящиеся ракеты П-6. У этих ракет совершенно иная родословная. Как свидетельствует ветеран советского и российского ракетостроения Борис Черток, один из ближайших соратников С.П. Королёва, академик РАН, Герой Социалистического Труда, «до исторического дня 4 октября 1957 года зарубежные публикации высказывались в том смысле, что русские используют немецкий опыт и немецких специалистов для создания своих ракет.

Все эти разговоры и писания кончились после того, как мир увидел в небе первый искусственный спутник. Этот спутник вывела на орбиту знаменитая первая межконтинентальная ракета Р-7, свободная от ”родимых пятен” немецкой ракетной техники. Ее создание явилось скачком в новое качество и позволило Советскому Союзу занять лидирующее положение в космонавтике».

Так что наш подводный ракетоносец стоит в Пенемюнде совсем не по делу. Ему бы у наших музейных причалов стоять… Тем более, что из всей серии этих подводных лодок в «живых» осталась только эта – уникальный памятник отечественного судостроения.

***

До революции в армии и на флоте существовало такое понятие – честь оружия. Оружием нельзя было добивать поверженного врага, оружие полагалось освящать, оружие, даже устаревшее, не бросалось в груду металлолома, и уж, тем более, оно не должно было служить противнику. Всякий военный корабль, даже списанный на слом – это не просто глыба металла. Это часть территории страны. Это оружие, даже если с его палубы демонтированы пушки. Кем только не клятое царское правительство выкупило у Японии свои цусимские броненосцы, в том числе и крейсер «Варяг». Выкупило ради державной чести, а не по военной нужде (к 1916 году и «Полтава», и «Пересвет» и «Варяг» весьма устарели).

В наши времена понятие «честь оружия» изрядно поистерлось, особенно в «лихие 90-е». Корабли беспощадно и бессмысленно резались «на иголки», распродавались в любые страны и в любые руки, из них устраивали плавучие рестораны, глумились над боевым железом, как могли.

Скорбный памятник такому бесчестью – крейсер «Мурманск», проданный за рубеж и выброшенный в шторм на норвежские скалы…

Продавали мы и свои подводные лодки бывшим противникам по беспримерной холодной войне в мировом океане якобы на металл, а фактически на потеху и глумление. Мы не победили в холодной войне, но мы заставили считаться с присутствием в Атлантике, Средиземном море, Тихом и Индийском океанах наших подводных лодок и ракетных крейсеров. Не американский флот, а тем более не финский, шведский, испанский, канадский вытеснили их из мирового океана. Нужда заставила Россию стянуть свои эскадры в базы…

Редкий снимок. С.П. Королев на Пенемюнде. Крайний слева – летчик Михаил Девятаев

Ни Горбачев, скоропоспешный объединитель Германии, ни Ельцин, дирижировавший оркестром, грянувшем «Калинку», ни одного дня не служили в армии, хотя и считались Верховными главнокомандующими. Сказали бы им о чести оружия, небось, пожали бы плечами: не слыхали о такой.

***

Двадцатый век не баловал наш флот блестящими викториями. Может быть, потому и не баловал, что флот был достаточно силен, чтобы искушать его без нужды. Но честь самого крупного географического открытия века принадлежит русским морякам – Северная Земля, на 42 тысячи квадратных километров приросла суша на картах мира. И "голубая лента" Атлантики для подводных лодок тоже принадлежит нам – 42 узла развила под водой первая в мире титановая атомарина К-222.

И рекорд глубины погружения для боевых подлодок, поставленный К-278 – 1025 метров! – тоже еще никем не превзойден. И запускать ракеты из-под воды с макушки земли – с полюса – как это сделала недавно атомная ракетная лодка "Новомосковск", тоже пока что никто, кроме наших подводников, не умеет.

… На U-461 гостеприимно проложен трап. Но смотреть отсеки я не пошел, зная по печальному опыту подобных «музеев холодной войны» в каком неприглядном, комически-издевательском виде изображают «евроисторики» наших подводников. Достаточно было посмотреть на путаницу флагов, поднятых над кораблем: вопреки всем правилам, даже международным, на носовом гюйс-штоке вместо гюйса развевался флаг ВМФ СССР, а над рубкой реял красный флаг торгового флота СССР. Но даже если правильно поднять флаги, все равно возникает протест: флаг ВМФ СССР сегодня стал историческим флагом, на всевозможных торжествах его часто поднимают вместе с Андреевским флагом. Никто не имеет права поднимать над своими кораблями (даже если это «приватизированные» подводные лодки) флаги иной морской державы. Нельзя допускать профанации государственных символов России. Следить за этим обязаны сотрудники посольства РФ в Берлине. И в данном случае – военно-морской атташе давно уже должен был заявить протест по поводу незаконного подъема наших флагов над плавучим объектом, на рубке которого намалеван номер фашистской подводной лодки «U-461», бесславно погибшей в Бискайском заливе в 1943 году. Теперь в одном из отсеков этого «музея» сидит на унитазе манекен российского подводника, прикрывшего срам «морской душой» – флотской тельняшкой.

***

Автор материала Николай Черкашин у памятника Михаилу Девятаеву и его соратникам

А все-таки памятник Девятаеву в Пенемюнде стоит, как стоят мемориалы в честь героя на его родине в мордовском селе Торбеево и в столице Татарстана. Стоят памятники и причастному к его трудной судьбе академику Сергею Павловичу Королеву – в Москве и других городах. Возможно, когда-нибудь им поставят общий памятник, где они будут вместе, как в Пенемюнде. Ведь в подвигах их много общего: один вырвался из лагеря на волю, другой преодолел силы земного тяготения и вырвался в космос.

Легендарный летчик Михаил Девятаев

Москва – Пенемюнде

Столетие