Три праздника в преддверии Троицы
Славянский мир, русский язык, Пушкин! Кому не дороги и не близки эти слова? Они давно превратились в особые понятия, знаковые символы Руси. Недаром каждый год, когда цветущая природа уже шагает к порогу лета, с 24 мая мир начинает отмечать Дни славянской письменности, а затем встречать пушкинскую годовщину 6 июня – день рождения Поэта. В 2010 году, по непосредственной инициативе ООН, появилась приятная, оправданная традиция – считать Пушкинский день официальным Днём русского языка. Три праздника слились в замечательный образ широкой панорамы, посвящённой судьбам тысячелетней славяно-русской культуры.
Незабвенные герои этой панорамы – Солунские братья-просветители и главный гений нашей литературы. Со времени появления на свет Кирилла (Константина) и Мефодия скоро пройдёт двенадцать веков. Со дня рождения А. С. Пушкина в 2014 году исполняется 215 лет. Но память о них бессмертна! Их объединяет величие того вклада в духовное развитие Отечества, который не превзойдён никем и поныне. Ими заложены наиболее ценные «камни» в фундамент современного литературного русского языка, самого распространённого из славянских языков, одного из пяти основных языков планеты. О них рассказывают миллионы авторов в энциклопедиях и книгах, в статьях и стихах, в передачах и песнях. С благодарностью поговорим о них и мы.
Многие подробности славных трудов Свв. Кирилла и Мефодия донесли до нас церковные предания и исследования специалистов. Тем не менее, полезно остановить внимание на трёх важнейших обстоятельствах, связанных с подвижническим путём двух благочестивых братьев. Вспомним – где, когда, и в каких исторических условиях обрело истоки христианское просвещение славян.
Как известно, после отказа от блестящей карьеры при константинопольском дворе Михаила III, Кирилл и Мефодий ушли в монастырь на Олимпе. В уединении у братьев созрела мысль о миссионерской деятельности между славянами. Они составили славянскую азбуку, приступили к переводу священных книг на славянский язык. В 858 году Император призвал Кирилла и указал ему следовать для христианской проповеди в земли хазар. Поэтому туда, в Крым – хазарские владения магометан и язычников, где жили некоторые славянские племена, направились оба брата. На территории Крыма и северных берегов Чёрного моря началось их апостольское служение славянству. В Крыму Кирилл и Мефодий нашли мощи Св. Климента, православного епископа Рима, мученически погибшего здесь при Траяне; в Крыму же укрепилась их решимость заниматься обращением славян. Так на кириллице появились тексты для чтения из Евангелия и «Апостола» на Литургии, Псалтырь, утренняя служба, часы, вечерня и сама Литургия – древние «славянские уставы».
…Наступил 862 год. Князь Великоморавской державы Ростислав, посредством специального посольства, обратился к Восточной Империи с просьбой прислать к нему учителей, знающих язык, для строительства независимой от Запада поместной церкви и усиления политической независимости в борьбе с германо-латинской агрессией. Хотя в Моравию проникали немецкие миссионеры, Ростислав не желал подчиняться безраздельной власти римской курии. Михаил III вновь приказал Кириллу и Мефодию идти к славянским племенам. Теперь будущим святителям предоставлялась возможность воплотить «книжные дела» в творения реальной культуры огромной страны. Кроме того, азбука просветителей требовалась и в соседнем княжестве – Паннонии. Там тоже ждали славянских проповедников.
Когда наши герои поспешили обустроить место своего пребывания в моравском Велеграде, в северных далях складывалось ещё одно государство Европы. Оно совершало первые шаги к будущему могуществу. Его вождям ещё не было нужды в изучении славянской грамоты и принятии чужой веры. Но именно это государство оказалось колыбелью исполинского народа, принявшего впоследствии духовный дар Солунских братьев. Во время же их путешествия в стольный город Ростислава появилась Россия. Так внедрение славянской письменности в государственную жизнь фактически совпало с рождением Руси.
…В 863 году князь Ростислав, его племянник Святополк и множество подданных их рода приняли крещение от византийской миссии. В следующем году крестился болгарский князь Борис. Ведение служб на языке славян и перевод священных книг привлекали мораван, давали Кириллу и Мефодию большой перевес над латинскими проповедниками. Деятельность братьев способствовала росту политической независимости славян, однако такая перспектива не устраивала Запад. Папство активно искало поддержки у разрозненной знати германских герцогств, и всё немецкое духовенство стекалось под римское знамя. Одновременно надо учитывать, что в данный момент истории догматическое единство Вселенского Православия ещё не было окончательно разрушено. Рим, до определённой поры, не спешил объявлять врагами славянских учителей и священников. Папа Адриан II, искавший союза с Константинополем, успел даже одобрить апостольские труды создателей восточного алфавита. Братья с почётом передали мощи Св. Климента архиепископству вечного города и оставались там, пока Кирилл не умер в возрасте сорока двух лет в 869 году. После смерти младшего брата Мефодий вернулся в Моравию, объятую междоусобиями. Святополк использовал немецкую поддержку в борьбе за престол дяди, князя Ростислава. Повод к политическому движению Рима на восток был найден. Началось открытое преследование славянской культуры.
Правда, культурное пространство западных славян было захвачено не сразу. Жива красивая легенда об уходе архиепископа Мефодия из Велеграда для проповеди истинного учения в других землях. Случилось это якобы из-за ссоры владыки с возгордившимся князем Святополком, который разрушал славянские уставы «на радость врагам своим – немцам», писал в «Старинных чешских сказаниях» Алоис Ирасек. В действительности Мефодий трудился в Моравии до самой смерти, а последний оплот чешского Православия продержался в Сазанской обители более двухсот лет. На монастырских службах, составленных святыми подвижниками, звучала славянская речь. До 1097 года там причащали под обоими видами. В обширную епархию Св. Мефодия входила также часть Польши. Православных соплеменников и собственное духовенство изгнал оттуда к 1025 году король Мечислав…
Часто мы спорим о славянском единстве. Нередко спор связывается с доктринами панславизма, неославизма или с планами создания славянской федерации. Среди подобных рассуждений теряется коренная причина утраты этого единства. Нельзя забывать – первейшей задачей западных сил при утверждении своего влияния стало ниспровержение древних славянских уставов. Насаждение латыни, упразднение народной письменности, изгнание обрядов и учителей церкви – все средства служили идее отторжения целых племён от родственных уз общей духовной культуры, от Чаши единоверия. Тютчев говорил об этой Чаше в обращении к чехам:
Она лишь разрешит вконец
Загадку вашего народа:
В ней и духовная свобода,
И единения венец.
Языковые и религиозные формы славянской культуры исторически вызревали на общей ниве, возделанной трудами македонских подвижников. Объединив плодами просвещения в IX – X веках народы Моравии, Чехии, Словакии, Паннонии, Польши, Болгарии, Сербии, такие формы прочно вошли и в русскую жизнь. Но политика тотального неприятия всякого проявления духовной самостоятельности повела к разрыву живого, единокровного культурного пространства Славянского мира. Кровь от этого разрыва не прекращает проливаться и сегодня. И не на славянстве лежит историческая ответственность за бескомпромиссное и безостановочное осуществление духовной и политической экспансии!
Быть может, многое искажённое и утерянное в течение веков ушло безвозвратно. Возможно, мечты о полном единении славян останутся несбыточными иллюзиями идеалистов. Ясно одно – быстрее должны придти к единству те, кого по-прежнему связывают и Азбука, и Чаша. Необходимо сознавать, что, несмотря ни на какие испытания, нам, русским, суждено беречь святительские заветы.
Восприняв в X веке славянскую письменность, Русь пророчески усвоила ей имя церковно-славянского языка. К тому времени, среди славянских государств, Православие соблюдалось княжеской властью только в Болгарии и Сербии. Да и там чуть было не возобладал западно-римский порядок, когда внутренние войны временно привели к успеху сторонников папства. Воспитывая не просто бережное, но, скорее, культовое отношение к древней традиции, основы которой были заложены Свв. Мефодием и Кириллом, историческая Россия обеспечила самобытное развитие народной словесности. «Предки наши были обязаны христианству не только лучшим понятием о творце мира, лучшими правилами жизни, лучшею без сомнения нравственностью, но и пользою самого благодетельного, самого чудесного изобретения людей: мудрой живописи мыслей…», писал Карамзин.
Сотни лет русская письменность выделялась своим характерным билингвизмом – наличием двух параллельных ветвей родного языка. В «Русской граматике» Лудольфа, изданной в Оксфорде в 1696 г., замечено, как «московиты» использовали и славянский, и русский языки. Первый из них представлял собой, как и сегодня, церковно-служебный язык со времён славянских книг IX века; второй – деловой, письменный язык, непосредственно происходивший от повседневной речи. Оттого-то в русском языке и укоренились самостоятельные грамматические нормы. Более семи веков он воплощался писцами или печатниками в разных формах, «уставе», старшем или младшем «полууставе». Появление «гражданского» печатного шрифта при Петре Великом накануне Полтавской победы во многом помогло научному обновлению. Церковный язык, в свою очередь, обогащал речь и письмо каждого образованного человека, оставаясь источником славяно-греческой учёности. Без него не мыслилось сохранение устоев русского общества. В этом тысячу лет подряд были убеждены устроители и древне-киевской, и удельной, и московской, и петербургской России, что бы ни говорили славянофилы и западники, по-разному относившиеся к тенденциям нашего культурного роста.
Оценить уровень развития словесности на современном этапе помогает обращение к истории формирования и смены языковых стилей. Эти стили, в отличие от старой орфографии, изменялись вместе с движением этноса в будущее – от племенного государства восточноевропейских славян и варягов к древнерусской народности и к триединой по сути нации с её великой православной цивилизацией. Сначала, в IX – XI веках, из «сплава» славянских наречий и «норрены» пришлых скандинавских викингов возник общий стиль устного и письменного языка Киевской Руси, который «вскормило» южнославянское влияние. Церковное преемство питалось тогда большей частью болгарским наследием. Через Болгарию доходили до двора Великих князей, до первых русских храмов и монастырей церковные книги; оттуда перенимался речевой опыт богослужений и патриаршего управления из далёкой Империи. К началу XIV века болгарское влияние ассимилировалось в условиях колонизации волжско-окских земель, населённых финскими старожилами. Зазвучали смешанные говоры русских поселенцев наряду со стремлением знати к централизации власти.
В следующем столетии утверждение идеи самодержавия государя «Всея Руси» потеснило принципы старого вотчинного строя. От древней же вечевой системы или попыток «рядиться» с князем не оставалось и следа. Складывание великорусской политической традиции опиралось на понятия и язык церкви, и историческая роль славянских уставов проявилась с новой силой. Так называемое второе южнославянское влияние на формирование стиля книжного языка послужило возвышению письменного слова, отводя его от просторечия. Официальный язык великого объединённого государства должен был стать величественным! Хочется подчеркнуть, что традиция просвещения, отмеченная вторым южнославянским влиянием, к началу XVI века в полной мере отразилась на творчестве западнорусских авторов. На территории Литовского государства, например, «старобелорусский язык» в первых печатных изданиях Ф. Скорины являлся не чем иным, как речевой разновидностью русской церковно-славянской грамоты. Впитывая местные наречия, письменный язык подкреплялся лексикой Нового времени. Опередив на несколько десятилетий деятельность Ивана Фёдорова, Скорина адресовал книги «посполитому люду языка русского», посвящая их «братии своей Руси».
На грани XVII – XVIII столетий рождается и расцветает литературный язык русского народа. Не сразу его стиль достиг уровня сегодняшней ступени развития. Он продолжал оттачиваться на протяжении нескольких этапов. «Приказный слог» Петровской эпохи, снова приблизившись к разговорной речи, господствовал ещё весь период правления Императрицы Анны. Однако «анненские» ветераны вряд ли смогли бы разобрать, о чём толкуют солдаты «екатериненские», говорили позднее. Настолько сильно поменялся стиль изложения мыслей всего за пятьдесят-шестьдесят лет до смерти Екатерины Великой! Дальнейший этап русской словесности проходил после завершения творческой жизни поколений Тредьяковского и Сумарокова. Он связан с именем Державина – гения последнего старинного слога. С его уходом прекратился не только реформаторский подъём «дней Александровых прекрасного начала». На смену ему явился, наконец, литературный стиль современности – явилось Пушкинское слово…
О Первом Поэте России нелегко говорить в преддверии незабвенного праздника. У каждого свой Пушкин. И каждый понимает его по-своему. Известен Пушкин-пророк, Пушкин-философ, Пушкин-бунтарь…
В своём памятном слове о Пушкине, сказанном в 1899 году в Казанском университете, Митрополит Антоний (Храповицкий) отметил важную мысль. Многим кажется, что их убеждения, научные или общественные, сделаются правдивее, если Пушкин хотя бы косвенно и случайно подтвердит их. «Для объяснения этого нужно искать сил внутренних, нравственных», заключал Владыка. Зададимся вопросом, каким образом человек, поддаваясь гордыне и предрассудкам, погибший на дуэли, способен дать нравственный пример в сугубо христианском его значении? Ответом этому, пожалуй, может стать попытка заново осмыслить нравственный подвиг Поэта, вспомнить о Пушкине-патриоте.
Со школьной скамьи мы привыкаем к произведениям раннего, юного Пушкина. Певец политической свободы, пострадавший за сочинение оды «Вольность», возмущённый противник самовластья, бичующий «врагов труда» и «лукавых властителей». Таким предстаёт перед нами молодой поэт, вчерашний лицеист. Таким он был выслан сначала на юг, под служебный надзор новороссийского начальства, а потом в Михайловское, под духовный надзор отца и настоятеля Святогорского монастыря, навеки связавшего своё имя с именем Пушкина. Подчас от нас ускользает само понимание биографического факта: всё же в «южной ссылке» строптивый Пушкин был ссыльным чиновником, а в Михайловском – ссыльным помещиком. Успеваем ли мы, тем более, познать мудрость и подлинную гражданственность его зрелой поэзии и прозы? Жуковский писал: «Пушкин в последние годы был совершенно не тот, каким видели его впервые». Попробуем немного узнать малоизвестного Пушкина.
Время, проведённое Александром Сергеевичем в Михайловском в 1824 – 1826 годах, решительным образом повлияло на его духовный облик. По воспоминаниям Анны Керн, «жизнь в Михайловском много содействовала развитию его гения. Там, в тиши уединения, созрела его поэзия, сосредоточились мысли, душа окрепла и осмыслилась». Нового Пушкина увидел в столице и Вяземский, писавший также о том, что душа его друга «прояснилась». По выражению брата поэта Льва Сергеевича, пушкинский талант в родном имении «освоеобразился». С этого времени все его сочинения «получили печать зрелости». Посмотрим же, какими были результаты этой творческой и духовной зрелости по словам самого Поэта.
За долгие месяцы ссылки, присуждённой ему строгой, но православной властью, атеистические взгляды Пушкина действительно безвозвратно исчезают. Он, как будто, полностью принимает искренний укор Жуковского: «Ты знаешь, как я люблю твою музу… Но я ненавижу всё, что ты написал возмутительного для порядка и нравственности. Наши отроки (то есть зреющее поколение)… познакомились с твоими буйными, одетыми прелестью поэзии мыслями… Это должно заставить тебя трепетать».
В противоположность ранней «Вольности» появляются пушкинские строки, определённо говорящие о второстепенном значении политических прав и о первостепенности нравственных идеалов: «Не дорого ценю я громкие права» и «Мало горя мне – свободно ли печать морочит олухов»… Призывая милость к падшим декабристам, Пушкин, с другой стороны, после возвращения из Михайловского в Северную Пальмиру, берётся за написание отдельной статьи о вреде ложного, поверхностного просвещения, которое мешает видеть вредоносность насильственных политических потрясений. Кстати, тогда же он дорабатывает «Путешествие из Москвы в Петербург», «незамеченное» либерально-советской критикой и противопоставленное взглядам Радищева. «Он есть истинный представитель полупросвещения. Невежественное презрение ко всему прошедшему, слабоумное изумление перед своим веком, слепое пристрастие к новизне, частные поверхностные сведения, наобум приноровленные ко всему – вот что мы видим в Радищеве»; «Нравственность (как и религия) должна быть уважаема писателем», говорит Пушкин. Словно подытоживая своё зрелое творчество, «поздний» Поэт-патриот замечал: «Не должен я отвечать за перепечатывание грехов моего отрочества».
Да, Пушкин учился работать над собой, он превозмог в себе душевное буйство, заново познал нравы народа и простую любовь к реальной, невыдуманной России. Он сумел показать редчайший пример духовного смирения не ради бездействия или выгодного, сиюминутного подчинения, но ради высшей, так трудно постигаемой справедливости – и совершил нравственный подвиг.
…Невольный плен был не напрасным –
Поэт для всей Руси рождён,
Стал взлёт поистине прекрасным,
Навечно в сердце русском он!
Олег ПРУДНИКОВ
