Почему спустя век мы всё еще бьемся над уроками 1917-го?

Почему спустя век мы всё еще бьемся над уроками 1917-го? 06.03.2017 18:56

Ровно сто лет назад в России произошло крушение монархии — в результате событий февраля–марта 1917 года канули в Лету огромная империя и многовековой государственно-политический уклад. Последовавший позднее переворот, названный Великой Октябрьской социалистической революцией, и выигранная большевиками Гражданская война, возможно, спасли страну от распада и иностранной оккупации, но культурно-историческая ткань Русского мира была разорвана надвое. И даже сегодня пропасть, что в 1917-м пролегла между нашими предками, дает о себе знать в третьем, четвертом, пятом поколениях...

Как же нам восстановить цельность национального бытия, преодолеть ожесточенное размежевание на «красных» и «белых», левых и правых, патриотов и либералов? Какую роль в желанном синтезе играет русская культура? На состоявшемся в нашей редакции круглом столе вместе с видными отечественными историками, философами, публицистами мы обсудили причины и последствия двух революций. 
Участники круглого стола:

Андрей Богданов, доктор исторических наук, ведущий научный сотрудник Института российской истории РАН; Алексей Лубков, доктор исторических наук, профессор, ректор МПГУ; Сергей Перевезенцев, доктор исторических наук, профессор факультета политологии МГУ, сопредседатель правления Союза писателей России; Александр Пыжиков, доктор исторических наук, главный научный сотрудник РАНХиГС; Андрей Самохин, редактор отдела науки и образования газеты «Культура»; Виктор Саулкин, публицист, корреспондент радио «Радонеж», член Императорского православного палестинского общества; Андрей Фефелов, публицист, главный редактор интернет-канала «День»; Павел Фокин, кандидат филологических наук, ведущий научный сотрудник Государственного Литературного музея.

 

«У истоков заговора стояли Рюриковичи»

Алексей Лубков: Февраль — это начальная точка нашей национальной трагедии, крушения исторической государственности. Если говорить о предпосылках и одновременно уроках, мы должны подчеркнуть ответственность элиты, которая на этом рубеже не справилась с той миссией, что на нее возлагали история и русская культура. А не справилась потому, что к тому моменту в значительной степени оторвалась от национальных оснований. Российский образованный класс не сумел преодолеть раскола, начавшегося еще в середине XIX столетия и достигшего апогея к 1917 году. Да, были детальные сценарии госпереворота в разных вариантах. Особую разрушительную роль — роль акторов — сыграла, конечно, так называемая либеральная интеллигенция вместе с представителями русской аристократии. Хотя у последней вроде бы были все основания охранять поток русской традиции. Но, увы. Рюриковичи по происхождению — князья Долгоруковы, князь Шаховской, князь Львов и другие стояли у истоков заговора. Да, они предполагали нечто иное, чем произошло в итоге, они не собирались радикально порывать с монархической традицией. Однако получилось так, что многим из них пришлось спасать жизни бегством на чужбину.  
Февраль наглядно показал, к чему приводят непомерная гордыня и неумение предвидеть последствия своих действий. Да, были объективные предпосылки, но Февраль — это все же в большей степени рукотворное событие. И мы должны прямо назвать его авторов: это лидеры либеральной оппозиции, деятельность общественных организаций, всего того, что мы сегодня обозначили бы институтами гражданского общества. В этом контексте знаменательно, что детища модернизации государства опрокинули саму государственность. 
Поэтому, когда сегодня нам говорят о синтезе гражданского общества и власти, надо понимать, что первое должно созреть, а это дело многих десятилетий. В начале XX века таких традиций в России не было. Гражданский инфантилизм и порождал радикализм. Теоретически между Февралем и Октябрем были возможности консолидации нации — например, Корниловский мятеж. Но они не удались, и в действие вступила третья сила — большевики. Октябрь призван был разрешить те противоречия, которые не смогли или не захотели решить февралисты. Историкам сегодня понятно — вторая революция 1917-го была продолжением первой, это единый поток. 

Павел Фокин: О революции столько говорили во всех слоях, что конец самодержавия был вроде бы ожидаем, но все равно застал общество врасплох. Александр Блок в своих письмах сразу после отречения царя выражал ощущение не социального переворота, а какого-то провиденциального события и общего чувства растерянности. Особенность резкой смены власти в России — что в 1917-м, что в 1991-м: это, как ни парадоксально, не результат чьего-то мощного волевого импульса, а следствие безволия власти, отсутствия поддержки в обществе. Большевикам же удалось, на мой взгляд, придать стихийному революционному процессу некий смысл и оптимистичную цель, понятные большинству населения, привлечь значительную часть творческой интеллигенции. Взрыв революционного искусства, в частности театрального, диктовался необходимостью создания позитивного образа будущего. И он был создан. В отличие от дореволюционного искусства, в котором преобладало упадничество. Другое дело, что этот образ пришлось корректировать в 1930-х...  
Мне представляется, что революция своего пика и победы достигла именно в 30-е годы, когда кардинальные перемены в организации общества произошли на уровне институтов и сознания людей. 
В любом случае культура оказалась важным элементом, как в самой революции, так и в строительстве послереволюционного общества.

культура: Только по отношению к традиционной культуре революционная часто выступала как контркультура — все эти «сбросим Пушкина с парохода современности», Пролеткульт и прочие РАППы...

Лубков: Да, но большинство этих лозунгов и направлений в искусстве зародилось еще до революции, в основном между 1905-м и 1917-м...

Андрей Богданов: Вопрос стоит так: как нам, культурным русским людям, относиться к Февральской и Октябрьской революциям? Даю ответ: как французы относятся к своей Великой французской... Это просто исторический факт. Настоящие свершения ее начались, когда Бонапарт стал выстраивать новую великую империю. Точно так же Сталин начал создавать новую советскую.  
Практически все сегодняшние публицистические выступления на тему Февраля и Октября семнадцатого — это манифестации сторонников альтернативной истории: а что сталось, если бы царь, генерал Алексеев, князь Львов, Керенский, Корнилов, Ленин поступили так-то... Но это бессмысленно — все уже случилось. Тут может быть два умонастроения, две позиции. Первая, которую и я разделяю: мы живем в лучшей стране и в лучшем из миров. Вторая — у нас всегда была помойка, и здесь всегда было очень плохо. Лакмусовой бумажкой принадлежности к русской культуре является патриотизм. Сегодня есть очень простой вопрос — о возвращении Крыма. Если вместо конкретного «да» начинаются какие бы то ни было «но» — значит, это человек не русской культуры, кто бы он ни был по «крови». Тут четкая линия размежевания. Столь же определенно надо разделить людей, производящих информацию, на тех, кто последовательно, пусть и заблуждаясь, и увлекаясь, ищет истину в событиях прошлого, и тех, кого эта истина не интересует. Одни видят цель в служении Отечеству, другие сознательно хотят ослабить и разрушить его. 
Я считаю, все, что произошло в нашей истории, к лучшему. Но надо изучать катастрофические ошибки. Такие, например, как военный провал лета-осени 1941 года. Только не затем, чтобы глумиться или гневаться на тех, кто возглавлял тогда государство, а дабы избегать подобного впредь. Так же надо относиться и к обеим революциям. Почему бы не отмечать юбилей Великого Октября под эгидой тезиса: «Все, что было в нашей истории, — наше достояние»? Ну, как французы отмечают День взятия Бастилии...

Лубков: Считаю, что надо все же не проводить сегодня резких разграничительных черт, а искать мосты, способы коммуникации. До каждого ли сердца мы достучались? Люди ведь часто заблуждаются, в том числе от исторической неграмотности. Вектор русской истории присутствует в русском человеке и сегодня, как и в прошлом, и в будущем, — это пространство души. 

«Февралисты погубили бы страну»

Виктор Саулкин: Давайте вспомним Тютчева, который пророчески сформулировал: «Уже давно в Европе существуют только две действительные силы: Революция и Россия». Он подразумевал богоборческие начала, что олицетворяли Великая французская, перевернувшая мир, и все последовавшие за ней революции. И мы видим, к чему они в итоге привели: к «цивилизации Шарли» — даже не пост-, а прямо — антихристианской. 
Выскажу парадоксальное, на первый взгляд, суждение: в России не было никакой революции, поскольку широкие народные массы не участвовали в февральском перевороте. В обществе царили массовые ожидания: у крестьян — «земли и воли», у интеллигенции — «неба в алмазах», что прекрасно выразил Чехов в «Дяде Ване». А сутью переворота стало полное расхождение интересов элиты с интересами общенациональными. Монархию подтачивали и в итоге сбросили тогдашние олигархи, справедливо считавшие, что «азиатское самодержавие» ограничивает их финансово-хозяйственные интересы. Они оказались аффилированы с представителями высшего командного состава армии и частью наследственной аристократии. Замечательный русский генерал и историк Александр Нечволодов передает оценку февральского переворота простым солдатом: «Баре сбросили царя, чтобы самим нами править, а зачем они нам без царя?» Поэтому Октябрь был неизбежен. 
Имелись, с другой стороны, и глубокие духовные причины, о которых прямо предупреждали великие православные старцы, например святой праведный Иоанн Кронштадтский, обращаясь к интеллигенции: «Довольно пить горькую, полную яда чашу — и вам, и России». Он и другие наши светочи предупреждали о крушении богоданного государства и братоубийственной войне, если все будет идти и дальше в том же направлении — в смысле умонастроений. То, что, скажем, Илья Репин писал об императоре и самодержавии, это никакой Новодворской не снилось! А заодно создавал свои масштабные живописные проекты «Крестный ход в Курской губернии», «Бурлаки на Волге»... Подобные произведения искусства, так же как и разрушительные нападки графа Толстого на государство и Церковь, широко расходившиеся по всей стране, приближали катастрофу. 
Формула «За веру, царя и Отечество» была не пустой формальностью, а настоящей скрепой. Начала умаляться вера в высших классах, а следом — и в народе, затем вышибли государственную сердцевину — помазанника — и все рухнуло. Достоевский предупреждал, что всевластие золотого мешка отводит людей от Бога сильнее, нежели атеистическая пропаганда. В этом смысле насаждение в России капитализма заранее подготовило почву к 1917 году, расшатав нравственные устои. 
Говоря о причинах, нельзя абсолютизировать, но неправильно и забывать о внешней поддержке революционеров. Мы знаем сегодня, что Троцкого и его интернациональную линию в Октябрьской революции финансировали из США банкиры Варбурги, Якоб Шифф. Их задачей было не только свергнуть монархию, но и превратить Россию в главную вязанку хвороста для пожара глобального переустройства. Однако среди большевиков были и созидатели-патриоты. Именно их линия победила в 1930-х, что позволило начать строить новую могучую державу, поставив символическую точку на планах троцкистов. Так что Октябрьская революция для думающих патриотов России — неоднозначное явление. Для верующих — это, несомненно, Промысел Божий. По крайней мере, февралисты нашу страну точно бы погубили. В 1991 году к власти пришли их идейные наследники, назвавшие себя сперва «демократами», а потом «либералами». И они попытались еще раз разорвать единую цепь русской истории, вырвав и затоптав звенья величайших достижений советского периода. А ведь последние во многом опирались и на тот многовековой «багаж» русской культуры, который был накоплен в предыдущий — царский — исторический период. 

Александр Пыжиков: Февральский переворот — безусловно, спланированная акция. Цель абсолютно прагматическая. Сформированные за предыдущие полвека финансово-промышленные группы хотели дорваться до госказны и управления всеми потоками. Сперва они собирались достичь этого с помощью «верноподданнического» метода: будем стоять на коленях у трона и ждать, когда нам все это дадут. Когда же поняли, что этого не случится, а в стране растет социальное брожение, решили взять ситуацию в свои руки: убрать за скобки Николая II, передать власть номинальному преемнику, сделать конституционную монархию при собственном хозяйственном всевластии. Потом и этот план провалился — и они оказались в растерянности. Еще и потому, что бывшие подручные «социалисты» — все эти Керенские, Чхеидзе, смекнув, что в ситуации безвластия им самим нужно «капитализироваться», заявили покровителям, что они теперь равные партнеры. Это и было Временное правительство, ни на что не способное, раздираемое противоречиями. Позиция же Ленина была проста: сперва выжидать, а в нужный момент не колебаться — решительно брать власть. К осени 1917-го так и случилось. Но моментом окончательного укрепления большевиков стал, конечно, не пресловутый штурм Зимнего и не разгон Учредительного собрания, когда в качестве антитезы через день во главе с Лениным открылся I Всероссийский учредительный съезд профсоюзов. Точку поставили через несколько лет решающие победы в Гражданской войне. 
Что же касается политических уроков, то не думаю, что нужно прикладывать те события к сегодняшним как некую кальку. Страна и народ стали другими. Кстати, для историков наименее исследованной (в отличие от мотивов разных политических групп) остается роль народных масс в революции. Боюсь, что и сейчас народ для нас во многом — «белое пятно». 

«Распутина не случайно убили из английского револьвера»

Сергей Перевезенцев: Причины революции были комплексными. Не согласен с тем, что главная состояла в желании крупной буржуазии оседлать бюджет. Ведь даже Первую мировую во многом затеяли из-за соперничества двух основных принципов: монархического и либерально-демократического. Не случайно в результате войны было покончено со всеми классическими самодержавными империями. Россия также оказалась в этом порочном круге. Антимонархический переворот целенаправленно готовился несколько десятилетий, а февральские события — как минимум с августа 1915-го, когда был создан «прогрессивный блок» в Думе. А в 1916-м пошел откровенный саботаж всех действий правительства. 
Мы, когда говорим о тех событиях, забываем, что Российская империя в начале ХХ века — одна из самых, если не самая быстро развивающаяся страна в мире, темпы роста экономики были очень высокими. Это при демографическом взрыве, создавшем огромную массу активных молодых людей, желающих достичь и личного, и общественного успеха. Они и стали на первых порах движущей силой революции и контрреволюции. Юный Аркадий Гайдар — прекрасный пример. Одни мальчишки схватили винтовки, чтобы покончить со «старым миром», другие, юнкера, чуть ли не единственные поначалу, его защищали... 
Третий элемент произошедшей катастрофы — серьезный духовный кризис в России. Наше общество в силу того, что происходила модернизация, было очень подвижно. Согласно официальным данным миллионы людей числились крестьянами, но временно работали в городах, то есть зависли между городом и деревней. Вот эту деклассированную прослойку, ставшую основой солдатской массы, и раскачала революция — вместе с кадровыми рабочими, сформировавшими Красную гвардию. Беда заключалась в том, что у этих людей, особенно молодых, произошла потеря традиционного православного мировоззрения и вековой крестьянской культуры. 
Безусловно, разрушительную роль сыграл находящийся в глубоком кризисе Святейший синод. Недаром давно шли разговоры о восстановлении патриаршества: все понимали — система духовной коллегии, являющаяся частью госаппарата, ведет к омертвению веры... Молодежь, оказавшаяся без духовного окормления, вообще без какого-либо внимания государства и Церкви, стала очень удобной почвой для революционной пропаганды. 
Как и любой другой антигосударственный заговор, Февраль однозначно готовился с участием «западных партнеров» — Англии и Франции. И это при том, что Россия была их союзником в войне! Как известно, последнюю пулю в Распутина выпустили из английского револьвера. 
Но я хотел бы особо подчеркнуть едва ли не самый важный, на мой взгляд, момент. Либеральная интеллигенция потерпела страшнейшее поражение в октябре 17-го в том числе из-за неспособности и нежелания принять форму народного самоуправления в виде Советов. И этим моментом активно воспользовались большевики с Лениным во главе. Днем рождения Советской власти ведь вполне можно считать 30 июня 1611 года. Тогда «Совет всей земли» — высший руководящий орган в Первом народном ополчении — провозгласил свой первый «Приговор», фактически декрет, на всей русской территории, освобожденной от интервентов. А в 1917-м подобные Советы начали повсеместно и очень быстро создаваться, как творчество народных масс. Сергей Залыгин в романе «Комиссия» очень красочно рассказывает об организации в сибирской деревне первых Советов. И этот факт говорит о том, что гражданское самосознание у народа было высоким, и это оно побуждало компенсировать многовековой недостаток народного участия в управлении российским государством...

Лубков: Не совсем так... Советы возникали не на пустом месте, они оказались подготовлены периодом земской кооперативной деятельности. Даже в Петрограде 25 февраля Совет возник по инициативе кооперативов рабочих, которые были аффилированы в том числе с военно-промышленными комитетами. Земско-кооперативные горизонтальные сети уже действовали и в деревнях. 

Перевезенцев: Как бы то ни было, вот эту традиционную форму самоуправления успешно использовали большевики, в то время как либералы пытались насадить чуждую народному сознанию парламентскую монархию, про которую они в учебниках читали... Странно, конечно, что люди, собиравшиеся превратить страну в полигон для мировой революции, фактически возродили, хотя бы номинально на первых порах, древние, чуть ли не с вечевых времен принципы народного самоуправления России. Им пришлось защищать Отечество от интервенции, и многие царские офицеры встали на сторону Красной армии. И народ их в итоге поддержал. Даже не вопрос земли, а два этих лозунга — «Вся власть Советам!» и «Социалистическое Отечество в опасности!» — решили исход дела. 

культура: Каковы уроки для сегодняшнего дня?

Перевезенцев: Нам нужно максимально возрождать наши традиционные формы бытия и в духовном смысле, и с точки зрения участия народа в управлении. Это позволит избежать главной теперешней беды: катастрофической социальной несправедливости. 

«После 1917-го мы стали сложнее, глубже, закаленнее»

Андрей Фефелов: Очень опасаюсь того, что революционные юбилеи будут деструктивно использованы для создания в обществе крикливого спортивного духа, когда та или иная часть возьмет на себя право говорить за красных, белых, либералов, вопить: «А вот мы тогда...» Такой порочный дух снизошел на нас в годы перестройки — помните, на Пушкинской площади открыли «гайд-парк», где Новодворская и Смирнов-Осташвили переругивались в мегафон. «Огонек» Коротича поддержал это все, и до сих пор длится так называемая распря... Это похоже на разборки спортивных команд, за этим нет глубины, а есть запущенная надолго деструктивная технология, которая нам сильно мешает, раскалывая национальное сознание. Все намеренно запутано, разорвано и нашинковано наивными домыслами.  
Конечно, существует практическая плоскость вопроса в смысле уроков для потомков. Тут непаханое поле! Можно все свести к безусловным формулам: нельзя поджигать свой дом, убивать отца, разрушать собственное государство, раздавать чехословакам золотой запас страны. Но реальной пользы из этих аксиом не извлечешь. Ее можно получить, погружаясь в события столетней давности подробнее, всматриваясь в детали. Как мой приятель, который, будучи руководителем отдела в ФСБ, «сдувал пыль» в архивах, изучая методы послевоенной борьбы СМЕРШ с ОУН и систему противодействия последних: все эти схроны, двойную жизнь бандеровцев, специфическую психологию партизанских отрядов... Вот так же предельно четко и холодно надо посмотреть на события Февраля и Октября, посмотреть, как в мощном и сложном организме Российской империи произошел подобный почти смертельный кризис — и последующее возрождение в новом теле. Ведь несмотря на многочисленные лихорадки, ампутации, пересадки, амнезии, маскарады, у нас та же самая Россия, тот же народ... Пройдет лет 200, и средний российский школьник с трудом будет разделять эпоху Николая II и Ельцина. Это результат исторического нигилизма, когда из истории устроили помойку, и молодежь просто бежит от нее, не желая участвовать в склоках ученых мужей, которые выдают противоположные оценки и не могут ни о чем договориться... Надо обязательно изучать, например, как технологично внедрялись в русское сознание, а затем и в социум такие организации — агенты Ротшильдов, как YMCA (Young Men’s Christian Association — Юношеская христианская ассоциация. — «Культура»). Подобные моменты следует «брать на карандаш»: как именно, за какие жабры нас взяли, на какие бусы купили. Это большая совместная задача для историков, политологов, экспертов, аналитиков. 
В этом ключе еще только предстоит «технологически» изучить 1917-й. 
Но я страстно хочу, чтобы на этот страшный год посмотрели эстетически, поскольку история нуждается на самом деле в любовании — эстетизации. Даже тошнотворные моменты бессудных расправ сограждан друг с другом — они тоже потрясают в своем эпическом размахе. Как мы умеем взрывать себя, стирать накопленные веками принципы, традиции, смыслы — это тоже великое зрелище! И вот из этого библейского почти момента распада, зияющего, дымящегося геологического разлома, из крови, мерзости и пошлости вдруг встает кровавый большевистский восход, открывающий новую эпоху... Эта величественная картина еще ждет своего очарованного художника, своего Виктора Гюго, который почти через сто лет после Конвента погрузился с головой в ту круговерть, вынул оттуда пылающую головню своего последнего романа «Девяносто третий год». При этом у французов нет даже близко такого количества книг, посвященных их революции, сколько вышло о 1917-м в Советском Союзе. 
Нам надо понять: даже страшные преступления, колоссальные растраты и безумства — все это наши русские крылья. Мне хотелось бы познать метафизику трансмутаций русской истории. Это ведь некая система систола-диастола, Феникс, что сгорает и возрождается из пепла, страшный процесс, который и увидел Блок: «И обливаясь черной кровью, / Она глядит, глядит, глядит в тебя / И с ненавистью, и с любовью!..» 
Данное измерение революции не исследовано, в отличие от «бытового», юридического: этих расстреляли, тех кинули в лагеря, выслали, Церковь перестали кормить с серебряной ложечки, начали гнать и мучить. А ведь здесь уже другая логика событий — божественная, провиденциальная, другие процессы идут — через огненную купель народ проходит. 
Вот твердят: деградация, отрицательный отбор... Но в итоге мы стали сложнее, глубже, закаленнее. Об этом Максимилиан Волошин писал: «В крушеньях царств, в самосожженьях зла / Душа народов ширилась и крепла». Такими категориями нужно мыслить и говорить о революции, а не пошлейшими сентенциями из «Огонька» Коротича, не затушенная тлеющая самокрутка которого до сих пор нас отравляет...

культура: А вот простой вопрос: как отмечать юбилеи двух революций, да и отмечать ли вообще?

Фефелов: Конечно, отмечать. Надо признать, что и предатели, и масоны, и революционеры, и городовые, и дурак Корнилов, и предатель Керенский, и страдалец государь — все они наши... Надо их увидеть. А мы сейчас не видим, мы видим Брэда Питта... Надо выйти на площадь, встать на колени и сказать: мы счастливы нашей великой, кошмарной историей, поскольку она глубока, парадоксальна... мы ее знаем и чувствуем. Ну, по Пушкину: «ни за что на свете я не хотел бы переменить Отечество или иметь другую историю». История — Богоданная вещь, это огромный золотой слиток, мы по нему ходим и часто не понимаем, что под ногами... Предлагаю объявить Год любви к русской истории. 

Саулкин: Отмечать нужно с любовью ко всем, с сопричастностью — таков христианский подход. Я поддерживаю пафос Андрея Фефелова, высокие чувства к своей истории, к России, к русскому человеку во всех его проявлениях... Необходимо принять, наконец, народ наш таким, какой он есть, не в абстрактных построениях и соображениях...

Фокин: Целесообразной формой «отмечания» стал бы глубокий, серьезный, научный, обоснованный разговор о том, что это было. Революция должна сделаться предметом академической науки и перестать быть объектом публицистики. Мир изменился качественно не только в политическом плане, но и в информационном... Публицистически, со страстью можно обсуждать современную жизнь и ситуацию, но не события столетней давности. Поэтому спор сегодняшних «белых» и сегодняшних «красных» не просто бессмыслен — он вреден. 

Перевезенцев: Чуть скорректирую: проблема в том, что для частного сознания это не событие столетней давности, это еще событие 25-летней давности, потому что революция для нас закончилась не в 1917-м, а в 1991 году. Тогда и началось его общественное усвоение, когда, отойдя от мифов, созданных Юткевичем, братьями Васильевыми, по-настоящему стали «переживать» те давние дела. 

Саулкин: Соглашусь, что «бело-красный» спор сегодня не имеет почвы под собой. Но не могу согласиться с тем, что русская революция — прерогатива исключительно академической науки. События 1917-го, Гражданской войны надо еще объяснять следующим российским поколениям. Меня сын спрашивает: что да как, видя фотографию деда в форме царской армии. Узнает, что тот воевал, Георгиевские кресты зарабатывал — это же для него очень близкое поколение! Приходится находить нужные слова, чтобы растолковать весь трагизм ситуации: что и белые могли быть хорошими, и красные. А вот другой потрясающий пример, который я знаю от знакомого художника. Два его деда — один советский адмирал, в молодости воевал на стороне красных, с басмачами сражался; другой — «старорежимный» профессор, монархист по убеждениям. И они между собой дружили, примирились в детях и внуках...

культура: Что ж, подводя итоги нашего круглого стола, констатируем положения, с которыми все его участники в целом вроде бы согласны. Обе революции, произошедшие сто лет назад, — достояние непрерывной русской истории. Их необходимо продолжать серьезно изучать и извлекать уроки на будущее. Октябрьская революция стала ответом на февральский переворот, разрушивший традиционные основы русского государственного бытия и не предложивший ничего, по сути, кроме всевластия крупного капитала и западнической организации общества, чуждых народным чаяниям. Отмечать, но не праздновать юбилей революционного года нужно. Но так, чтобы это не превратилось в сведение счетов нынешних псевдокрасных и псевдобелых, публичный конфликт которых сегодня выгоден лишь недругам России. 

Благодарим интернет-канал «День» за предоставленное видео.

Газета Культура