« Назад
29.02.2016 15:47
Мария Бушуева: Критик Николай Добролюбов и «православный эгрегор»
«Под эгрегорами, – писал мистик и поэт Даниил Андреев, сын писателя Леонида Андреева, – понимаются иноматериальные образования, возникающие из некоторых психических выделений человечества над большими коллективами. Эгрегоры лишены духовных монад, но обладают временно сконцентрированным волевым зарядом и эквивалентом сознательности».
Православный эгрегор (и эгрегор любого другого вероисповедания) складывается из энергии убеждений. Православие – прежде всего, обращено к сердцу верующего – и потому эгрегор получает мощный эмоциональный отклик, вбирая в себя эти многочисленные отклики, точно нектар. А как известно, чем эмоциональнее человек относится к любому предмету или явлению материального или духовного мира, тем сильнее их на него воздействие: именно потому иконы и молитвы действительно исцеляют; в них коллективная вера и сила убеждения, сила энергетического тока, образующего мощнейшее поле.
А теперь представим – каким может быть случайный (я подчеркиваю именно случайность) ответный удар сильнейшего энергетического поля? Особенно, если человек находился ВНУТРИ этого поля, как Николай Добролюбов, но вдруг обратит свой дух ПРОТИВ него?
Вот коротко – вехи его романтического бунта:
Раннее детство: патриархальная семья потомственных священников, о котором Николай Добролюбов писал так:
Гимнов божественных пение стройное
Память минувшего будит во мне.
Видится мне мое детство спокойное
И беззаботная жизнь в тишине.
Потом семинария: в пять семинарских лет Добролюбов-семинарист был «тих, скромен, послушен», «весьма усерден к богослужению…», поражал громадными сочинениями по религиозно-философским темам, был сведущ в учениях Отцов Церкви и из русской церковной истории. Естественным результатом явилось направление его на дальнейшую учебу в Духовную академию.
Первые ростки бунта – это выдержки из дневника 1853 года: «7 марта 1853 г. 1-й час пополудни. Ныне сподобился я причащения пречистых Тайн Христовых и принял намерение с этого времени строже наблюдать за собой. Не знаю, будет ли у меня сил давать себе каждый день отчет в своих прегрешениях, но, по крайней мере, прошу Бога моего, чтобы Он дал мне положить хотя начало благое.
12 марта <все тот же 1853 г. – раскаяние> …допустил в себе сомнение о святой Церкви и её постановлениях.
15 марта 1853 года – сердце моё черство и холодно к религии.
4 апреля: « … Господи! Спаси мя, не остави мене погибающа!»
Бунт: сказав, что он болен, юный Добролюбов в Петербурге не идет на экзамены в Духовную академию, а поступает в Главный Педагогический институт на филологическое отделение историко-филологическое факультета. Он становится в нем центром вольнолюбивого студенчества.
Из писем:
«Простите меня, мои милые, родные мои, папаша и мамаша… Горе же мне, несчастному своевольнику, без благословения родителей…»
Это пишет Николай Добролюбов родителям: впервые он ослушался своего отца, известного в Нижнем Новгороде протоиерея, кстати, обвенчавшего своего друга – писателя Мельникова-Печерского.
И вскоре начинается череда тяжелейших ударов: умирает мать Николая Добролюбова, через несколько месяце, его отец, затем младшая сестра Юлия, любимая тетка… Николай Добролюбов, крайней тяжело переживающий главные утраты своей жизни, окончательно ожесточившись, полностью отходит от веры…
А это строки из другого его письма – письма другу в Казанскую Духовную академию: «Нужно было идти против прежних понятий и против тех, кто внушил их. Я пошел, сначала робко, осторожно, потом смелее, и наконец пред моим холодным упорством склонились и пылкие мечты, и горячие враги мои. Теперь я покоюсь на своих лаврах, зная, что не в чем мне упрекнуть себя, зная, что не упрекнут меня ни в чем и те, которых мнением и любовью дорожу я. Говорят, что мой путь – смелой правды – приведет меня когда-нибудь к погибели. Это очень может быть; но я сумею погибнуть недаром».
И все же, мне думается, Добролюбов как мыслитель, скорее всего, вернулся бы к православию, отойдя от Фейербаха, от левого гегельянства и стал бы одним из выдающихся русских религиозных философов, не окажись его жизнь столь короткой. Он ушел из жизни в конце ноября 1861 года. Ему было только двадцать пять лет… Тогда чахотку не лечили. А ведь как много мог еще дать русской культуре этот удивительно одаренный человек!
Какой светильник разума угас!
Какое сердце биться перестало!
Н.А. Некрасов
***
И, завершая, – одна любопытная история. Произошла она с двумя интеллектуалами западного толка: профессором медицины и немолодым журналистом в Сергиевом Посаде. Журналист был атеистом, а профессор католиком (один из моих прадедов тоже был католиком, потому в этом рассказе никакого антикатолицизма не содержится, просто рассказываю так, как было). К профессору приехал коллега из Канады и попросил свозить его в Сергиев Посад – центр русской духовности. А профессор был настроен против православия и всю дорогу ругал на русском и церковь, и священнослужителей, что, несколько смягчая, переводил его друг-журналист на английский, правда, и сам, будучи убежденным атеистом, вполне разделял взгляды медика. Даже позволил себе рассказать канадцу какой-то не совсем приличный «анекдот про попов» уже прямо в соборе… Но служба была очень красивой, и канадец все равно ощущал восторг. Он отошел от двух своих российских знакомых на достаточное расстояние и слушал.
На следующий день ни профессор медицины, ни журналист не смогли сопровождать иностранного друга в его прогулках по Москве: профессора скрутил радикулит, он, точно подкова, лежал в постели, не в силах разогнуться, а журналист мучился от сильнейшей боли лицевого нерва, и месяц оба друга провели в мучениях.
Деятель медицины, сам рассказавший эту историю, резюмировал: «А все-таки силен православный эгрегор!»
Камертон
Комментарии
Комментариев пока нет
|
