Как Суворов боролся за Беларусь

Как Суворов боролся за Беларусь 03.02.2017 12:11

Случайно или нет, но не так давно в белорусском городе Кобрин, который в сорока километрах к востоку от Бреста, грузовик, разворачивавшийся во дворе посвященного А.В. Суворову музея, сбил стоящий на постаменте бюст генералиссимуса. Неприятная небрежность? Смотря для кого.

В некоторых кругах или кружках, члены которых постоянно напоминают, что они являются «свядомыми», то есть сознательными белорусами, по этому поводу случился всплеск эмоций: медаль водителю; патриотический автомобиль; низвергли убийцу белорусов; прекрасная новость; на мусорку кровопийцу; зачем он тут нужен…

Политической окраски происшествию придало то, что оно случилось 17 сентября, то есть в очередную годовщину воссоединения белорусских земель, западная часть которых двадцать лет находилась под польской оккупацией по результатам так называемой польско-советской войны, начатой Польшей в феврале 1919 года – менее чем через три месяца после того, как она сама восстановила собственную государственность.

Белорусская республика, тоже объявившая о своем суверенитете, тогда потеряла половину своих территорий, которые были возвращены только после похода Красной армии, начатого 17 сентября 1939 года.

Уинстон Черчилль, возглавивший к тому времени британское правительство, в беседе с польским послом охарактеризовал тот поход с предельной четкостью: у вас забрали то, что вам и не должно принадлежать.
Тем не менее, не только в нынешней Польше, но даже в Белоруссии есть люди, видящие в этом походе только «удар в спину» польской армии, которая дралась с гитлеровским вермахтом. И если поляков можно постараться понять в какой-то мере, ведь они потеряли территории, которые хотели оставить своими, то суждения подобного рода, звучащие на белорусских политических полянах, вызывают как минимум недоумение. Во-первых, других вариантов возвращения белорусских земель и воссоединения народа попросту не было. Во-вторых, не будь того похода, половина белорусов попала бы под гитлеровскую оккупацию еще осенью 1939 года, уже тогда части вермахта подошли бы к Минску на расстояние пушечного выстрела. Трудно поверить, но создается впечатление, будто кто-то сожалеет, что этого тогда не произошло. То, что инцидент с бюстом Суворова произошел именно 17 сентября, добавило активности тем, кто любит поговорить об «извечной агрессивности москалей» и «русского мира». Мол, на самом деле – это мир угро-финно-ордынцев, которые даже генетически «совершенно чужды литвинам», получившим название белорусы по вине якобы не вполне уравновешенного императора Павла I после разделов первой Речи Посполитой.

В разделах, конечно же, обвиняется исключительно Россия, хотя даже польские историки признают, что инициаторами были Вена и Берлин при одобрении Парижа, а императрица Екатерина присоединилась к этому процессу только тогда, когда поняла, что поделить могут и без нее, но в таком случае прусские и австрийские границы выйдут на Днепр.

Суворов, не раз бивший польских повстанцев, штурмовавший Варшаву, в соответствующих «комментах», касающихся тех разделов, как правило, называется сразу же после царицы.

Впрочем, недавний всплеск откровенных ругательств в адрес полководца в тех рядах был не первым, а выражения прозвучали не самые-самые. Приходилось слышать, что Суворов и его солдаты в свое время уничтожили половину населения нынешних белорусских земель. Правда, ни разу никто не сподобился привести хотя бы один довод, что там-то и тогда-то по его команде отправлено в мир иной столько-то здешних обитателей, хотя правила цивилизованной дискуссии требуют именно этого – не зря же американская поговорка гласит, что умные люди не спорят, они уточняют факты.

Попробуем обратиться к тем временам и мы, чтобы еще раз взглянуть на дни и недели, когда Александр Васильевич в самом деле пребывал на белорусских просторах. Сделать это нетрудно, поскольку жизнь выдающегося полководца в исторической литературе описана чуть ли не по дням.
И сразу же выясняется, что на территории нынешней Белоруссии он был каких-то пять раз, а с войсками – три. Притом каждый раз войск у него под рукой было явно недостаточно для того чтобы – не приведи Господи – совершить миллионную «зачистку». Дабы убедиться в этом, стоит взять в руки или найти в сетях книгу «Генералиссимус князь Суворов», написанную еще в XIX веке военным историком, генерал-лейтенантом А.Ф. Петрушевским. Его трехтомное исследование того, как жил и что делал Александр Васильевич, специалистами признано наиболее фундаментальным.

Первый «визит» состоялся в августе 1769 года. Суворов в то время имел звание бригадира, которое являлось промежуточным между полковником и генералом, и только что вступил в командование бригадой, дислоцированной в Смоленске. Разумеется, военный человек не мог по собственному желанию взять и двинуться куда-то с вверенным ему формированием, тем более за пределы страны. Нужен был приказ, при этом продиктованный не только военными, но и политическими соображениями. А решение исходило от самой императрицы. Оно основывалось на просьбе польского короля Станислава Понятовского, адресованной Екатерине II еще 26 марта 1768 года.

Дело в том, что в Речи Посполитой в том году вспыхнула очередная смута. Польский сейм отважился принять решение о том, что диссиденты – так там называли православных, униатов и протестантов – получают равные права с католиками, которые, кстати, составляли в Речи Посполитой меньшинство. Оно-то и решило «поставить на место» сейм и короля от имени народа. А народом считалась только шляхта, лишь она пользовалась соответствующими правами.

Причем, по словам А.Ф. Петрушевского, «польское дворянство добивалось и добилось такого объема прав, который перешагнул пределы свободы и сделался своеволием», в результате «разложение Польши было полное», король оставался «одним призраком власти». В исторической литературе тот шляхетский протест против уравнивания в правах представителей разных церквей назван Барской конфедерацией, так как создана она была в местечке Бар, но, по сути своей, то политическое движение было вооруженным восстанием против власти, против короля. Его организация облегчалась тем, что каждый магнат имел собственную наемную армию, чем глава государства похвастаться не мог. О том, как действовали войска конфедератов, можно прочитать у знаменитого историка В.О. Ключевского: «Это была своего рода польско-шляхетская пугачевщина нравами и приемами ничуть не лучше русской мужицкой, и трудно сказать, которая из них клала больше позора на государственный строй, ее породивший». Правда, историк все-таки отмечает весьма важное различие: в Речи Посполитой – «разбой угнетателей за право угнетения», в России же был «разбой угнетенных за освобождение из-под гнета».

Суворов получил от своего командования приказ двинуться в Польшу во главе Суздальского полка и двух эскадронов кавалерии – чуть больше тысячи человек. За 30 дней полк прошел 850 вёрст. Вот как об этом писал А.Ф. Петрушевский: «Суворов разделил свои силы на две колонны и прибегнул к сбору обывательских подвод. Пехота ехала на повозках в полном вооружении, с примкнутыми штыками, дабы никакая нечаянность не застала ее врасплох. Половина драгун тоже была посажена на подводы, другая ехала верхом, ведя лошадей своих товарищей. Поход совершен благополучно». Полк двигался в таком темпе, что, например, «через 12 дней по выступлении из Минска, обе колонны были уже в Праге под Варшавой, несмотря на то, что одной из них пришлось пройти 560 верст, другой больше 600». При этом «в дороге случилось только шесть заболевших». О чем свидетельствует сказанное? О том, что в пути боевых действий не было. Останавливались лишь на ночлег. К 21 августа Суворов был под Варшавой.

Второй «визит» на нынешние белорусские земли Суворов совершил уже в звании генерал-майора и уже с польской территории, но примерно с теми же силами. Это произошло в сентябре 1771 года, а поводом послужили действия Михаила Казимира Огиньского – великого гетмана литовского, то есть главнокомандующего вооруженными силами Великого княжества Литовского, входившего в состав федеративной Речи Посполитой. Гетман, долго скрывавший свое истинное отношение к восставшим конфедератам, в ночь на 30 августа 1771 года внезапно напал на русский отряд полковника Албычева, стоявший около Барановичей, и разбил его. Албычев погиб.

Суворов тогда находился в Люблине и «решился, на свой риск и страх, принять меры, хотя противоречащие прежним распоряжениям из Варшавы, но соответственные новому положению дел, внезапно разоблачившемуся». Выступил сначала к Бресту, а оттуда быстрым маршем двинулся в сторону Барановичей навстречу Огинскому. Преодолев за четыре дня около двухсот верст, он подошел к Столовичам, где была сконцентрирована четырехтысячная армия гетмана. А далее снова предоставим слово А.Ф. Петрушевскому: «Имея всего 822 человека боевой силы, он предпочел ударить с одним своим ничтожным, истомленным отрядом на несоразмерно сильнейшего неприятеля, пользуясь выгодой внезапности… Огинский был совершенно разбит и с десятком гусар спасся бегством в Кенигсберг, в Пруссию…». 
Бой был закончен к 11 часам дня 13 сентября. Сам Суворов докладывал, что «сражение продолжалось от трёх до четырёх часов, и вся Литва успокоилась», а царица Екатерина заключила, что «господин Суворов окончил фарсу господина Огинского — сие весьма хорошо».
Дав солдатам короткий отдых после боя, Суворов ни дня не медлил. Угостив пленных офицеров обедом, он сразу же двинулся к Пинску, где «находился главный штаб и свита Огинского, которыми Суворов и овладел, а потом чрез Брест и Бялу возвратился в Люблин к 29 числу». Весь поход занял три недели.

Пробыв «в двух-трех пунктах самое короткое время, он успел словами и поступками милосердия и миролюбия несколько успокоить край, склонить многих к сложению оружия, к возвращению в дома… Он велел не трогать имений Огинского и оставить в них все по-прежнему». Даже «встретив на дороге к Пинску конфедератского офицера, везшего полковую казну, он не тронул денег и дал еще офицеру пропуск для него и казны до места назначения».

В Люблине, правда, его ожидали неприятности от начальства, заявившего, что весть о победе под Столовичами дошла стороной, а не от Суворова, «в чем остается нам прискорбие, а вам нарекание». Но «поход и битва выдвинули Суворова из ряда и сделали его известностью, чуть не знаменитостью». Прусский король Фридрих Великий дал полякам совет «остерегаться Суворова».

Во время третьего «визита» Суворов имел под командой более десяти тысяч бойцов и был уже генерал-аншефом и графом. Случилось это в сентябре 1794 года. На нынешнюю Брестчину он вошел со стороны волынского Ковеля, и за шесть дней одержал четыре победы над повстанцами, которыми руководил Тадеуш Костюшко. У Дивина 3 сентября отличились его казаки, у Кобрина 4 сентября был разбит большой отряд конфедератской конницы, 6 сентября был атакован и отброшен к Бресту корпус генерала Кароля Сераковского, а 8 сентября – окончательно разгромлен уже у Бреста. Назавтра войска Суворова были уже за Бугом. Близилась очередь Варшавы. Она пала за четыре часа. Как оказалось, Фридрих предупреждал не зря.

За взятие Варшавы императрица Екатерина наградила его званием генерал-фельдмаршала и большим имением Кобринский ключ, в котором он успел побывать два раза. Без полков и эскадронов. Первый раз – в апреле 1797 года. И пробыл там около трех недель. Занимался переделкой хозяйственных построек, несмотря на холод, купался в пруду, ходил в местную церковь, где молился вместе со своими же мужиками. Второй раз заехал туда в феврале 1800 года после Итальянского похода. Генералиссимус был очень болен. В конце марта последовал приказ следовать в Санкт-Петербург.

Таковы упрямые факты, дающие ответ на обвинения в адрес Суворова, который даже в приказах своих напоминал, что «воевать с бабами» не следует. Других нет, и невозможно представить, что не сохранилось бы никаких свидетельств, подтверждающих расправы с мирным населением, тем более, если речь идет о миллионах людей. Так почему же и кем муссируется это обвинение? Чтобы навести тень на тот самый русский мир? Не без этого. Но есть еще один момент, который не менее важен.

Представим, что восстание под руководством Костюшко победило. Существовала бы теперь Белорусская республика? Нет, конечно же. Еще 3 мая 1791 года сейм принял конституцию, которая превращала федеративную Речь Посполитую в унитарное государство.
Как отмечал видный польский историк Ежи Лоек, она стала «государством исключительно польским». ВКЛ в той конституции даже не упоминалось.

А Костюшко, о котором до сих пор довольно многие и в Белоруссии все еще пытаются говорить как о национальном герое, кстати, желал, чтобы именно Польша простиралась до Днепра. Об этом он писал самому Наполеону, заявив, что только на таких условиях готов поступить на службу к французскому императору. Наполеон, который в то время уже был как раз на землях бывшего польского королевства, ставшего по его воле Герцогством Варшавским в составе французской империи, написал своему министру Фуше по этому поводу: “Я не придаю никакого значения Костюшко. Он не пользуется в своей стране тем влиянием, в которое сам верит. Впрочем, все его поведение убеждает, что он просто дурак. Надо предоставить делать ему, что он хочет, не обращая на него никакого внимания”.

Живущие в Польше историки Евгений Миронович и Олег Латышонок напоминают, что Костюшко был «сторонником постепенной полонизации непольского населения». Он считал, что весь люд на белорусских землях «должен постепенно перейти на польский язык и начать ненавидеть тех, кто не говорит по-польски».

Таким образом, разбив Костюшко, Суворов способствовал не только включению части Речи Посполитой в состав Росийской империи, но и появлению в будущем на этих землях белорусской нации и государственности, которые как раз и вызрели в условиях Российской империи и СССР. О чем, кстати, тоже никто из серьезных аналитиков не спорит. Ведь ни в первой Речи Посполитой, ни в Великом княжестве Литовском, которое было поглощено Польшей, условий для этого не было.

Вот как, например, об этом пишет минский политолог Валентин Акудович в своей книге «Код отсуствия»: «Собственно белорусский этнос (как именно белорусский) начал формироваться и созрел до уровня Нации уже и только в контексте Российской империи… Когда земли нашей Отчины были включены в состав Российской империи, Белоруссии здесь еще не было, но уже не было и ВКЛ…

Говоря иначе, еще до того, как на наши земли пришли русские, мы были основательно полонизированы поляками… Российская колонизация как раз освобождала ВКЛ и литвинов («народ, издревле нам родной») из-под польской колонизации.

За это… мы должны быть России даже благодарны, ибо в XVIII столетии никаких тенденций для будущего появления независимой Белоруссии в Речи Посполитой не просматривалось…». Автор отнюдь не является русофилом, однако констатирует, что в Речи Посполитой процессы этногенеза «были направлены вовсе не в ту сторону, где появятся белорусы. Если бы ВКЛ… не потеряло государственности до настоящего времени, то, видимо, теперь мы не имели бы признаков ни современной белорусской нации, ни белорусского языка…».

Образно говоря, штурмуя Варшаву, русский полководец дрался и за то, чтобы и Минск когда-то стал столицей, о чем, конечно же, он тогда не догадывался. Отвлекаясь же от образности, можно с уверенностью сказать, что не Анджей Тадеуш Бонавентура Костюшко, родившийся на Брестчине от православной матери и потом перешедший в католичество, а Александр Васильевич Суворов – москвич по рождению – имеет заслуги в том, что теперь на политической карте Европы существует суверенное государство белорусов. Тогда как назвать тех, кто возводит напраслину на Суворова? Только ли русофобами, чего нельзя не заметить? Или, заодно, и антибелорусами?..

На снимке: музей А.В. Суворова в Кобрине

Столетие